Новая персоналистская власть после Путина? Едва ли

Политолог Григорий Голосов о возможностях трансформации нынешнего режима

Раз в две недели в «Холоде» выходит статья доктора политических наук, одного из ведущих политологов России Григория Голосова о том, что из себя представляет режим Владимира Путина, при каких обстоятельствах он может пасть и, самое главное, что будет после него. Этим текстом Голосов переходит к третьему, ключевому вопросу, предлагая варианты политического будущего России и оценивая их вероятность.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Григорий Голосов, Персональная власть

Россия после Путина. Варианты 

Вопрос о том, что будет в России «после Путина», поднимается, как минимум, с 2003 года, и каждый раз правильный ответ состоял в том, что Путин и останется. Надо признать: именно такой сценарий кажется наиболее правдоподобным и сейчас. Конституционные поправки 2020 года создали правовые условия для того, чтобы Путин сохранил свой пост еще на 12 лет, а политическая ситуация все еще не располагает к иному прогнозу. Но кое-что, конечно, изменилось, и если свести эти изменения к одной краткой формуле, то можно сказать, что для всех жителей России — как для ее правящего класса, так и для народных масс — Путин из средства решения проблем превращается в главную проблему.

Это изменение далеко не завершено и точно не осознано. Многие продолжают надеяться, что Путину — как это было почти всегда в течение его долгого правления — удастся разрулить ситуацию. Тогда возможен и «Путин 2036», а может быть, и «Путин 2036+» — числительное будет определяться исключительно здоровьем нынешнего президента. 

Однако — если баланс сил в высшем российском политическом руководстве изменится — режим начнет трансформироваться. О том, в каком направлении это будет происходить, я собираюсь поговорить в следующих статьях моего цикла для «Холода».

Напомню: ранее я определил нынешний режим как персоналистскую диктатуру, существующую в электоральной оболочке. Я отнюдь не считаю, что на выходе из него мы получим демократию. В ближайшей перспективе этого не произойдет. Даже в случае демократизации ей будет предшествовать переходный период, который сам по себе демократическим не станет. Однако и долгосрочные перспективы отказа от авторитаризма далеко не гарантированы и не очевидны. Мировое политическое развитие прошлых десятилетий свидетельствуют о том, что на выходе из одной формы авторитаризма мы чаще всего получаем другую. Тут есть варианты, которые можно и нужно обсуждать.

Перечислю их не в порядке вероятности (собственно говоря, я бы вообще воздержался от определения этого порядка), а в логической последовательности. Разумеется, начинать всегда надо с варианта, при котором изменения будут минимальными — режим так и останется персоналистской диктатурой. Теоретически это может произойти как при сохранении Путиным значительной власти, так и после заметного изменения — или даже полного размывания — его политической роли.

Прежде чем обсудить этот вариант более подробно, обозначу альтернативы. Ассортимент авторитарных режимов ограничен. Перспективы абсолютной монархии, если понимать ее не в метафорическом, а в буквальном смысле слова (как она существует, например, в Саудовской Аравии), стремятся к нулю. Сторонники у этого варианта есть (например, Игорь Гиркин-Стрелков), однако всерьез обсуждать ситуацию, при которой Россию возглавит располагающий самодержавной властью династический царь-батюшка, я не стану. Это увело бы нас слишком далеко в туманные области жанра фэнтези. 

А вот другие варианты — правдоподобны. Самый вероятный — захват власти силовыми структурами, то есть военными или иными военизированными организациями. В результате устанавливается то, что в политической науке принято называть военным режимом, хотя в этом случае важную роль могут играть любые силовые аппараты, а также привлеченные на его сторону гражданские политики.

Третий вариант — партийный режим. В последнее время в публицистике много внимания уделялось вопросу о том, не является ли нынешняя конфигурация одной из разновидностей такого режима, а именно «фашистской», уже сейчас. Я высказывался на эту тему и сейчас могу лишь подтвердить: нет, не является. Перспектива установления другой разновидности, коммунистической, — крайне блеклая. Однако партийные режимы, будучи по определению идеологическими, в прошлом демонстрировали разнообразие, которое не сводится к этим двум категориям, да и возможность перехода к крайне правому партийному режиму фашистского толка исключить нельзя.

Четвертый вариант — это выход за рамки авторитаризма, демократизация российского режима. Я считаю ее возможной не в меньшей степени, чем сохранение авторитаризма, и полагаю, что в широкой перспективе будущее именно за этим вариантом. Однако обоснование такой точки зрения оставлю на следующие статьи цикла. 

Сохранение персоналистской диктатуры

Сейчас вернемся к первому варианту — сохранению нынешнего режима в несколько модифицированном виде. При обсуждении конституционной реформы 2020 года намечались контуры решения, которое, с одной стороны, позволило бы Путину сохранить основной объем власти, а с другой — существенно изменило некоторые аспекты функционирования режима. Я имею в виду создание Госсовета во главе с Путиным, который в таком случае уступил бы президентское кресло преемнику. Реальная власть преемника была бы при этом ограниченной, так что последнее слово при принятии критических решений оставалось бы за председателем Госсовета. Подобный вариант был в свое время реализован в Казахстане.

Трудно судить, насколько серьезно сам Путин рассматривал эту схему как способ решения «проблемы 2024», но это и не важно, потому что в итоге был избран другой способ. События нынешнего года в Казахстане показали, что у Путина были все основания для опасений по поводу такого варианта. В стабильной ситуации он срабатывает, но при любом обострении у формального главы государства может оказаться достаточно как институциональной власти, так и политических ресурсов, чтобы избавиться от своего предшественника, принеся его в жертву народному недовольству. 

Передача власти по наследству

Существует только одна ситуация, в которой разделение власти между формальным лидером и его неформальным боссом относительно безопасно для последнего. Это передача власти по наследству или, в широком смысле, внутри семейного клана. До подобной ситуации могут деградировать даже партийные режимы, как свидетельствует опыт Северной Кореи. Случаи такого рода среди электоральных авторитарных режимов довольно многочисленны: от Джибути до Сингапура (хотя там между отставкой патриарха режима Ли Куан Ю и приходом к власти его сына Ли Сяньлуна прошло немало времени). Есть совсем свежий пример Туркменистана, где президентское кресло было передано от отца к сыну, но при этом отец, Гурбангулы Бердымухамедов, остался фактическим правителем в качестве председателя верхней палаты парламента.

Реализация подобного варианта в России маловероятна не потому, что конституционная реформа 2020 года лишила его институциональных предпосылок: опыт показал, что Основной закон России поддается изменениям с невероятной легкостью и воссоздание этих предпосылок не составило бы проблемы. Проблема, скорее, в отсутствии правдоподобной кандидатуры родственного наследника. У Путина, конечно, есть его таинственные, не очень открытые для широкой публики дочери, но нет никаких признаков того, что они могут рассматриваться как его преемницы. Недостаток информации делает эту тему исключительно сложной для обоснованного суждения. Однако кажется, что сам Путин не склонен возлагать на своих дочерей больших надежд ни в плане их подготовленности к большим политическим карьерам, ни даже, возможно, в качестве потенциальных гарантов сохранения его фактической власти и безопасности. 

«Путинская Россия» без Путина

Рассмотрим теперь перспективы воссоздания персоналистского режима в ситуации, когда Путин в силу тех или иных обстоятельств лишится власти, однако конфигурация правящей группы не претерпит существенных изменений. Обсуждать этот вариант, на самом деле, сложнее всего из-за неочевидности какой бы то ни было устойчивой конфигурации этой группы. Даже попытки Евгения Минченко реконструировать состав и распределение полномочий внутри того, что он называл «Политбюро 2.0», ныне прекратились, да и раньше были не особенно убедительными. На самом деле конфигурация правящей группы в условиях персоналистского режима не поддается фиксации по определению. Мы, попросту говоря, не знаем и не можем знать, кто будет стоять ближе всех к центру принятия решений в «момент Х».

Предположим, однако, что состав этой группы будет определяться не формальным положением ее членов в структурах власти (это часть другого сценария, на котором сейчас останавливаться не буду), а объемами их личных, не поддающихся формализации властных ресурсов. Первое, что можно сказать, следуя этому предположению, что ни один из возможных претендентов на верховную личную власть не будет иметь решающего преимущества перед другими. Появление такого персонажа в условиях функционирующего персоналистского режима чрезвычайно затруднительно, поскольку он представлял бы слишком явную угрозу для действующего руководителя, и в России не просматривается даже на горизонте.

Можно, конечно, прибегнуть к аргументу о том, что поскольку режим сохранит свой электоральный характер, то и лидер определится на выборах. Путин тоже не сразу обзавелся своими колоссальными политическими ресурсами, но после пары электоральных циклов все изменилось. Однако нужно помнить, что свои первые президентские выборы Путин выиграл в условиях электоральной демократии, да и вторые были еще не совсем фиктивные. 

Ныне ситуация иная. Все члены правящей группы знают, что при консервации основных черт российской «электоральной политики» выборы выиграет любой кандидат, который будет представлять на них существующую власть. Реальная развилка появится не в том момент, когда граждан призовут на избирательные участки, а когда члены политического руководства в узком кругу примут решение о выдвижении одного из них в президенты. Полагаю, однако, что в этой ситуации в распоряжении потенциального победителя будет только один решающий аргумент — сила, то есть возможность привлечь на свою сторону армию или силовиков. 

Эти обстоятельства выводят нас за рамки модели, при которой существующий режим сохраняется в более или менее неизменном виде. Абсолютная монархия или партийный режим могут пережить активное вмешательство силовых структур в политику. Первая — потому что условный «лейб-гвардии Преображенский полк», совершивший переворот, вполне может ограничить свое вмешательство в политику сменой одного монарха на другого. Второй — потому что военное руководство тесно интегрировано с политическим в рамках партийных органов. Участвовавшие в борьбе за власть военачальники просто остаются членами партийного руководства. К установлению военного режима это не приводит.

При персоналистском режиме такое невозможно. Отсутствуют институты — двор монарха или партия, которые обеспечивали бы интеграцию силовиков в новый порядок, с сохранением вторичности их роли. Все достается именно тому, кто обеспечил силовую передачу власти, даже если формально он не сразу становится во главе режима. Таким образом, я не нахожу перспективу сохранения персоналистской власти — с Путиным при существенном изменении его роли или без Путина — реалистической. Установление военного режима более вероятно, и боюсь, что из сказанного выше можно сделать вывод, что я считаю вероятность такого исхода очень высокой. Нет, не считаю. Но об этом — в следующий раз.

Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.