В 1992 году Россия вступила в вооруженный конфликт, происходивший на территории соседнего независимого государства — бывшей советской республики Молдовы. В результате короткой войны Приднестровье — небольшой преимущественно русскоязычный регион по левую сторону Днестра — стало непризнанным государством, находящимся под сильным влиянием России: местные власти подчеркивают связь с Российской империей и СССР, а большая часть населения, согласно опросам, хотела бы, чтобы Приднестровье стало частью РФ. Весной 2022 года российские военные начали говорить о том, что завоевание Одессы может дать России прямой выход на Приднестровье, где якобы ущемляются права русскоязычного населения. Спецкор «Холода» Олеся Остапчук отправилась в Приднестровье и Молдову, чтобы выяснить, как война 1992 года до сих пор влияет на жизнь людей — и как жизнь Приднестровья изменила война, начавшаяся 24 февраля.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Не допускайте, чтоб поляки пришли к вам, иначе будете у них слугами», — написал весной 2022 года своей украинской племяннице 78-летний житель самопровозглашенной Приднестровской Молдавской Республики (ПМР) Владимир Головашов. Отправить такое сообщение он решил, услышав заявление секретаря российского Совета безопасности Николая Патрушева о том, что Польша «переходит к захвату» Украины. Отправил — и подумал, что стоило сказать не «слугами», а «рабами».
«Лучше с польскими оккупантами, чем с русскими фашистами», — ответила племянница.
Головашов листает переписку, сидя в своей квартире в Тирасполе — столице Приднестровья. Портреты его украинских родственниц аккуратно расставлены на комоде. «Я не расстраиваюсь из-за того, что у нас взгляды не совпадают, — рассуждает Головашов. — Они меня не трогают, когда я приезжаю, и я деликатно с ними. Я им говорю: “Ребята, вы кроме украинской информации ничего больше не знаете. Украина перекрыла вам дыхалку, чтобы истину не дать понять, поэтому вы так рассуждаете”».
В истории семьи Головашова отразились сложные переплетения судеб советских республик, впоследствии ставших независимыми государствами. Его отец, офицер советской армии, пулеметчик, служил в Западной Украине и там встретил свою любовь. Только поженились, как началась война. «Папе было 23 года, маме — 20, — рассказывает Головашов. — Немцы насильно отвезли их в Германию, там я родился». По его словам, родителей развели по разным лагерям: его мать с младенцем на руках была вынуждена работать на текстильной фабрике, которую постоянно бомбили.
Когда война закончилась, мать вернулась с маленьким Головашовым в Одесскую область. Там он окончил школу — говорил все время на украинском. Вскоре Головашов оказался в Тирасполе (как именно это произошло, «Холоду» выяснить не удалось, но между регионами всегда были тесные связи — от Одессы до столицы Приднестровья всего пара часов на машине). А потом пошел по стопам отца, стал военным и попал в танковый батальон, который в 1980-х воевал в Кабуле. «В Афганистане было — возьму баночку сока, а она в Тирасполе сделана. Очень мощный наш регион, — рассказывает Головашов. — Хлопко-бумажный регион тоже сильный, шьет комплекты, которые Европа покупает. Винно-коньячный комбинат — королева Англии наш коньячок употребляла».
Уволившись из советской армии, Головашов вернулся домой — но уже через несколько лет ему снова пришлось воевать. Только теперь уже — со своими согражданами из Молдовы.
Родина — СССР
1 сентября 2022 года в молдавских школах прошел классный час, на котором учителя благодарили военных, отстаивавших 30 лет назад территориальную целостность страны во время приднестровского конфликта. Сам 2022 год правительство объявило «годом признательности» ветеранам боевых действий — в Приднестровье в ответ на это заявили, что в Молдове «будут воспитывать уважение к комбатантам, которые в 1992 году убивали [приднестровских] мужчин, женщин и детей».
Память о конфликте 1992 года, который закончился фактическим отделением Приднестровья от Молдовы, жива до сих пор. В ПМР короткая война коснулась практически каждого: кто-то потерял дом, кто-то — близких. На тираспольском кладбище несколько рядов занимают черные плиты с изображениями молодых мужчин, погибших в 1992 году. Памятные даты, связанные с той войной, нередко отмечаются как национальные праздники.
Истоки этого противостояния во многом были заложены тем, как в Советском Союзе определяли административные границы. Бессарабия, откуда вышла современная Молдова, и Приднестровье провели в составе одной республики всего полвека: с августа 1940 года, когда СССР забрал у Румынии Бессарабию по пакту Молотова-Риббентропа, до сентября 1990 года, когда местные депутаты заявили, что теперь Приднестровье считает себя полноценной советской республикой, такой же, как Молдова. До начала Второй мировой регионы, разделенные рекой, почти всю свою историю существовали в разных странах или как минимум разных областях.
Как объясняет Николай Кузьмин, приднестровский политолог, журналист и член общественной организации «Априори», много веков Приднестровье было малонаселенным: регион постоянно становился территорией, на которой вели разорительные войны соседние державы. Ситуация начала меняться в конце XVIII века, когда Приднестровье вошло в состав Российской империи. По словам Кузьмина, в регион часто переезжали люди из России. Одни — потому что их сюда ссылали: например, именно так в Приднестровье попала бабушка Кузьмина, которая была староверкой и пострадала во времена коллективизации. Другие ехали сюда, чтобы создать свое хозяйство: в теплом южном Приднестровье было много пустующих плодородных земель.
«Люди, которые жили здесь, видели в России родину, ядро империи, метрополию, к которой они принадлежат и с которой могут себя ассоциировать, — рассказывает Кузьмин. — Позже такой родиной для них стал СССР». Судьбы большей части Приднестровья и территории современной Молдовы разошлись после революции 1917 года. В Бессарабии, как и во многих регионах Российской империи с преобладающим нерусским населением, обострились национальные проблемы — и к концу года на этой территории была провозглашена Молдавская демократическая республика, которая через несколько месяцев вошла в состав Румынии и оставалась ее частью до Второй мировой (современная Молдова называет это воссоединением с Румынией, а Приднестровье — румынской оккупацией). Приднестровье же после 1917 года оказалось в составе украинских образований, а в 1922 году вошло в состав СССР. Так получилось, что левый берег Днестра пробыл в составе СССР дольше, чем правый.
По мнению Кузьмина, ни в имперские времена, ни в советский период государство не пыталось решать национальный вопрос в регионе, население которого никогда не ощущало себя единым целым. «В 1990-х этот нерешенный вопрос выразился в такой форме [прямого конфликта], — продолжает Кузьмин. — Молдова стала отстаивать свое право на молдавскую идентичность, а левый многонациональный берег Днестра себя в ней не видел. Здесь появились номенклатурщики, которые стали продвигать линию отделения. Так и получилось Приднестровье».
День русского языка
Как и в 2010-х в Украине, одним из ключевых для отношений Приднестровья и Молдовы стал вопрос языка. «Сегодня особенно важно помнить тех, кто умер за освобождение Тирасполя, за русский язык, — говорит директор Тираспольского объединенного музея Алла Мельничук. — Представляете, какие тогда [в 1990-е в Молдове] были лозунги? “Чемодан — вокзал — Россия” и прочее».
Перестройка вызвала рост национальных самосознаний в советских республиках — и летом 1989 года в Кишиневе приняли закон, по которому молдавский язык получил статус единственного государственного в республике. В русскоговорящем Приднестровье это восприняли как начало «румынизации» Молдовы — и стали протестовать: например, устраивали забастовки. В ответ Народный фронт Молдовы устраивал в Кишиневе митинги, на которых и звучали упомянутые Мельничук радикальные лозунги. Параллельно, как следует из отчета правозащитной организации «Мемориал», русскоязычные люди в Молдове начали сталкиваться с дискриминацией: например, их не брали на работу. Русскоязычных депутатов Верховного Совета Молдовы, избранных в Приднестровье, оскорбляли и избивали.
В июне 1990 года Молдова объявила о своем суверенитете, а в августе 1991 года — о своей независимости. Параллельно с этим на территории Приднестровья возникло движение, выступающее за автономию региона. Осенью 1990 года приднестровский съезд народных депутатов провозгласил создание Приднестровской Молдавской ССР, которая затем превратилась просто в Приднестровскую Молдавскую Республику (ПМР). Верховный совет Молдовы счел это образование незаконным. Президент СССР Горбачев указал Молдове на то, что стоит пересмотреть положения закона о языках, чтобы права немолдавоязычного населения не ущемлялись — но автономию Приднестровья в Кремле не признали.
На бытовом уровне этот конфликт ощутил на себе маркетолог Евгений Бойко: тогда он был ребенком, говорил на русском и жил в Кишиневе. До начала конфликта он регулярно ездил к бабушке и дедушке на лето в приднестровскую Незавертайловку: «Мы были одной страной, никакой поляризации в обществе не было». Бойко ходил в русскоязычную школу, но после принятия нового закона о языке ему пришлось перейти в румыноязычный лицей, где его называли русофоном. У бабушки в Незавертайловке, куда Бойко продолжал ездить на каникулах, его при этом обзывали «румыном».
«Я на себе ощутил, насколько абсурдно [это разделение]», — вспоминает Бойко. И добавляет, что возникшая в обществе поляризация была искусственной: «Тогда все очень бедно жили, было много фрустрации, людям хотелось найти виноватого. В бедное обозленное общество достаточно только искру закинуть, она сразу разгорается как пламя. Развернулась кампания румынофобии в Приднестровье, СМИ и лидеры мнений начали пугать, что румыны хотят захватить нас, поэтому нам надо защищаться. Население было запугано. На этой стороне Днестра развернулась другая кампания: “Приднестровцы — сепаратисты и пытаются отнять у нас кусок земли, поэтому мы за него должны бороться”».
Бывший вице-премьер Молдовы по переговорному процессу с Приднестровьем Александр Фленкя тоже считает, что вопрос о дискриминации русскоязычного населения сильно мифологизирован: например, указывает он, в парламенте Молдовы все заседания уже 30 лет проводятся на двух языках — молдавском и русском. Существовавшие тогда перегибы он объясняет тем, что в 1990-е реалии в новых независимых государствах — в Молдове, Украине, в Балтийских государствах, в Центральной Азии — менялись. «Мажоритарное население в республиках, которое на протяжении десятков лет не имело возможности разговаривать и учиться на родном языке, вернуло себе это право, — объясняет он. — Это создало новую реальность для русскоязычного населения».
По мнению Фленкя, в том локальном конфликте сработал тот же алгоритм, что после 2014 года в Донбассе. «Фактор русского языка активно использовался, — говорит бывший чиновник. — На этом строилась вся пропаганда, велась кампания дезинформации о сути законодательных решений. Гражданским лицам раздали оружие. Вдруг в руках у населения, которое боролось за свои права, появились автоматы, пулеметы, БТРы, чуть позже прибыла артиллерия, танки. Люди начали занимать отделы полиции, задерживать [молдавских] полицейских и арестовывать их. В ответ на это Кишинев отправил [в Приднестровье] омоновцев».
Долго будешь моих братьев убивать?
Одним из этих омоновцев был кишиневец Николай Фомичев (фамилия изменена по его просьбе). Сейчас ему 63 года: он носит бежевую куртку-«афганку» и с гордостью демонстрирует набитый на груди герб СССР.
Фомичев, отслуживший 10 лет кадровым советским офицером, а потом устроившийся на работу в молдавскую милицию, тоже считает, что события в Приднестровье были похожи на то, что сейчас происходит в Украине. Во всяком случае, участникам конфликта с молдавской стороны его причины преподносили примерно так же, как теперь о нем рассказывают российским солдатам. «Когда нас подняли по тревоге [в 1992 году], нам сказали: “Там бандитские формирования издеваются над молдавским населением”, — вспоминает он. — Сценарий — один в один, как на Украине. Только Молдова маленькая, а Украина большая, поэтому там все так быстро не закончится».
После того как осенью 1991 года Приднестровье объявило о независимости, у самопровозглашенной республики появилась своя небольшая армия — но гораздо важнее было то, что в ПМР дислоцировалась советская 14-я гвардейская армия, которая с распадом СССР перешла под юрисдикцию России. Ее командующий Юрий Неткачев в междусобном конфликте придерживался нейтралитета — даже когда Молдова весной 1992 года отправила силовиков в Приднестровье, чтобы вернуть эту территорию себе. Однако предотвратить контакты между своими солдатами и местными ополченцами командующий не мог — тем более что и среди личного состава 14-й армии было немало уроженцев Приднестровья.
«С точки зрения международного права это участие армии чужого государства в противостоянии центральных органов власти с бандформированиями, форма агрессии, — рассуждает приднестровский политолог Николай Кузьмин. — А на житейском уровне это ситуация, когда кум приходит к куму — приднестровец к рядовому 14-й армии — и говорит: “Мужик, на нас напали, у меня только вилы, у них автоматы, меня убьют, если ты не дашь мне автомат”. И в этой ситуации ты просто по-человечески понимаешь, почему дали это оружие». То, что большую часть конфликта 14-я армия сохраняла нейтралитет, не мешало российским дежурным на постах закрывать глаза на то, как приднестровские ополченцы разбирают арсеналы, писал военный историк Евгений Норин. Из-за этого Неткачев даже приказывал своим подчиненным демонтировать армейскую технику.
Так в Приднестровье начались боевые действия. Местное ополчение формировалось на базе трудовых коллективов, отставников и действующих военных 14-й армии, которые вопреки указаниям начальства «дезертировали на войну». Именно в этот момент тирасполец Владимир Головашов вернулся на военную службу — по его словам, он вступил в «батальон», который охранял «очень важные заводы». В Молдове вооруженные силы собирали из полицейских.
Война в Приднестровье сначала выглядела как эпизодические вооруженные столкновения. В ночь с 1 на 2 марта 1992 года в приграничном городе Дубоссары расстреляли машину с милиционером. В ответ на это приднестровцы потребовали, чтобы молдавские полицейские, которые работали там же в Дубоссарах, покинули свои посты. Началась эскалация: молдавская армия атаковала полк 14-й армии в Кочиерах. В Приднестровье стали прибывать добровольцы — от бывших сотрудников рижского ОМОНа до казаков; например, в рядах добровольцев были будущий глава Роскосмоса Дмитрий Рогозин, будущий министр обороны самопровозглашенной ДНР Игорь Гиркин (Стрелков) и писатель Эдуард Лимонов.
В Москву регулярно шли сообщения о том, ситуация в Молдове ухудшается и может перерасти в полноценную гражданскую войну. Николай Фомичев прочувствовал эту угрозу на примере своей семьи. Его тесть был родом из приднестровского городка Рыбница — и это создавало определенные семейные трудности. «Мы сидели, пили по 50 граммов, у меня рядом лежит автомат, броник, — вспоминает бывший милиционер. — Он говорит: “Ты долго будешь моих братьев убивать?”». В другой раз Фомичев отправился в Приднестровье вместе с семьей — на похороны бабушки супруги. «Возвращались, и там хлопцы — казаки, гвардейцы, которые стояли на посту, — спросили, воевал ли я, — рассказывает он. — И между собой сказали: “Мы его ща хлопнем”». По его словам, смерти он избежал, сказав, что он советский прапорщик.
Приднестровские ополченцы и добровольцы считали, что воюют против «румынизации» русскоязычного региона. «Национальный флаг, гимн и территориальное деление Молдавии стали абсолютно идентичными румынскому, а граница между двумя этими странами уже давно была открыта, — писал родившийся в Тирасполе журналист и очевидец тех событий Ефим Бершин в книге “Дикое поле. Приднестровский разлом”. — Ну а главное — на земле Приднестровья рвались снаряды и мины, изготовленные в Румынии». По его словам, такое сопротивление Румынии было связано с событиями Второй мировой — еще одна рифма к войне в Украине. Бершин описывает, как однажды после ракетно-автоматного обстрела в окопах у молдавского села Копанка спросил у молдаван-ополченцев, вооруженных двумя автоматами на пятерых, что их так пугает в румынизации, в ответ его чуть не застрелили. «Ты спроси у наших стариков, что здесь вытворяли румыны во время оккупации! Хуже немцев были», — ответили они.
В конце марта, вскоре после разоружения приднестровцами отделения молдавской полиции в Дубоссарах, президент Молдовы Мирча Снегур объявил чрезвычайное положение, а потом и вовсе сказал, что его страна воюет с Россией, — поводом для такого заявления стало использование приднестровцами оружия 14-й армии. В ответ на это президент России Борис Ельцин заявил, что армию из Приднестровья вскоре выведут. После этого Молдова ввела в самопровозглашенную республику танки. В Приднестровье объявили мобилизацию и начали раздавать ополченцам оружие.
В конце июня 1992 года Москва дала 14-й армии полномочия вмешаться в конфликт, а решать ситуацию в Приднестровье отправили генерала Александра Лебедя, прославившегося тем, что занял сторону российских властей во время путча ГКЧП в августе 1991-го. Перед Лебедем поставили несколько задач: избежать кровопролития, взять под контроль базы и склады с оружием и боеприпасами, создать условия для мирного урегулирования, а при необходимости — вывести офицеров и боезапас.
«Я полетел туда, только чтобы организовать эвакуацию, — рассказывал позже Лебедь. — Там я побродил по паркам, увидел, что в них полно танков, гаубиц, боевой техники и что там околачивается достаточно болванов, которых можно в эту технику посадить. Я поехал вдоль берега, попытался выяснить, почему люди воюют друг с другом. Никто этого не знал, а также того, как это должно закончиться». Российский генерал начал действовать решительно: чтобы закончить войну, он решил в нее вступить. Лебедь создал вокруг Тирасполя кольцо обороны: «Идут колонны — российские БТРы и БМП, — вспоминает Владимир Головашов. — И у меня был такой порыв, я подпрыгнул к водителю, дал ему свой нож, сказал: “Землячок, держи! Спасибо, защитники, что вы к нам приехали”».
Затем по приказу Лебедя 14-я армия начала обстреливать молдавские войска тяжелой артиллерией. После этого Молдова запросила перемирие. 9 июля 1992 года президент России Ельцин и президент Молдовы Снегур подписали «Соглашение о мирном урегулировании вооруженного конфликта Днестровского региона». Генерал Лебедь после этого эпизода стал героем и для Приднестровья, и для России — вскоре он уехал в Москву, чтобы делать политическую карьеру. Зону безопасности, установленную по обоим берегам Днестра, миротворческие силы охраняют до сих пор: в их состав входят военные из России, Приднестровья и Молдовы (а до марта 2022 года входили еще и десять наблюдателей из Украины, потом Киев их отозвал). Отдельно в регионе существует оперативная группа российских войск (ОГРВ) — она помогает миротворцам и охраняет советские военные склады, а состоят в ней примерно полторы тысячи человек, большая часть которых набирается из местных жителей.
Быть солдатом ОГРВ в Приднестровье крайне почетно. «Для приднестровцев есть абсолютное зло — это война, и есть абсолютное добро — это мир, — утверждает Кузьмин. — Творцом этого абсолютного добра стал российский миротворец. Здесь это фигура священная». Подтверждение такого статуса — статья в уголовном кодексе ПМР под названием «Отрицание положительной роли миротворческой миссии РФ». Появилась она в 2016 году по инициативе Вадима Красносельского, нынешнего президента ПМР. Первое дело по этой статье завели в 2020 году: жителя Тирасполя обвинили в том, что он критиковал миротворцев в разговоре с директором школы, где обучался его родственник. Узнали об этом разговоре в Министерстве госбезопасности ПМР от самого директора; обвиняемый в итоге отделался штрафом за оскорбление президента.
Все мы, как прежде, равны
«Вы тут себя как дома, наверное, чувствуете? — спрашивает меня Владимир Головашов, пока мы ходим по Тирасполю. — Вот российские военные, вот памятники русской культуры».
Памятников действительно немало. В центральном парке Тирасполя на площади Суворова работницы коммунальных служб тщательно моют под жарким летним солнцем четырехметровую бронзовую фигуру Екатерины ΙΙ, по указанию которой была заложена крепость Срединная (Тирасполь вырос вокруг нее). Парк в честь императрицы появился в ПМР недавно, проект лично курировал Вадим Красносельский. На ограде парка — двуглавый орел, рядом — бронзовые и деревянные скульптуры гренадеров. Есть в парке и «версты времени» — бронзовые свитки с важными для ПМР датами: например, когда Приднестровье посещали российские императоры или когда утверждались важные для республики документы.
«Мы здесь гораздо более патриотичные, чем вы в России, — объясняет директор музея Мельничук. — Россияне и покритиковать что-то могут, и устали от чего-то в своей стране, а мы настроены оптимистично!». Схожим образом рассуждал и генерал Лебедь еще в 1994 году — тогда он говорил, русские в Приднестровье «более католики, чем папа», «самые славянские среди славян» и «намного больше готовы защищать интересы России, чем русские в России».
Как указывает немецкий историк и политолог Стефан Трёбст, исследовавший Приднестровье, в первые годы после войны республика формировала свою идентичность через космополитизм, настаивая на многоэтничности и многоязычии региона. Однако фактически власти Приднестровья воспроизвели советскую модель — а в привилегированном положении оказались русский язык и российские ценности. Освободителем приднестровцев от турецкого гнета и одним из «отцов-основателей» Приднестровья официально называют российского полководца Александра Суворова (он же изображен на местных рублях) — именно после взятия Суворовым турецкой крепости Измаил на Днестре появился российский фронтир, а по левому берегу начали закладывать новые селения. С уважением в Приднестровье относятся и к личности Владимира Ленина. В 2017 году к 100-летию Октябрьской революции приднестровцы возлагали к его памятнику цветы. А в 2021 году памятник Ленину в Тирасполе включили в госпрограмму по сохранению объектов культурного наследия.
Современную ПМР часто называют заповедником советской культуры. Например, студия Артемия Лебедева, работая над логотипом республики, нарисовала его с подписью «от создателей СССР». Такое же впечатление возникает и у человека, который впервые оказался в Тирасполе, — сказывается и антураж, и манера общения местных собеседников, в которой теплота сочетается с недоверием. Так, в ответ на дополнительные вопросы «Холода» Алла Мельничук прислала свои стихи:
В нашем прошлом — народное, крепкое братство,
В нашем нынешнем — все мы, как прежде, равны.
Вместе строили, вместе — сильнее гораздо,
Даже если граница и близость войны.
«Исторический процесс, близость с Россией, большее времянахождение в составе СССР, чем у Молдовы, события 1992 года, где эти проимперские советские силы оказались хорошими, — все это в совокупности дало такой идеологический замес, исходя из которого приднестровцы положительно настроены к России», — объясняет Николай Кузьмин.
Приднестровские власти, по мнению политолога, выстраивают идентичность на контрасте с Молдовой как «плохим парнем», находящимся под влиянием враждебных румын. «У России такой плохой парень — США, а у Приднестровья — Молдова, — продолжает Кузьмин. — Есть еще такой герой в нашей пропаганде — румынофашист, иногда кажется, что у нас в СМИ румынов только так и называют».
«У России в приднестровском регионе есть армия, Россия оказывает Приднестровью финансовую помощь, есть и политическое влияние, — рассуждает юрист молдавского правозащитного центра Promo LEX Павел Казаку. — Мы не можем влиять на выборы в Тирасполе, “Единая Россия” может». Россияне, проживающие в Приднестровье, активно участвуют в российских выборах, кандидаты от «Единой России» проводят там встречи с избирателями, и партия традиционно получает в приднестровском регионе высокий процент.
По данным опроса социологов Extreme Scan, больше половины жителей Приднестровья считают, что оно должно присоединиться к России. Владимир Головашов с гордостью показывает мне праздничное письмо из московского Кремля — поздравление от президента России Владимира Путина с Днем победы. «Путин [в 2020 году] подарил ветеранам в Приднестровье 75 тысяч рублей, а наш президент дал мне 5 тысяч приднестровских рублей (меньше 20 тысяч российских рублей. — Прим. “Холода”)», — рассказывает он. При всем этом Россия за 30 лет так и не признала ПМР — независимым государством Приднестровье считают только другие самопровозглашенные постсоветские республики: Абхазия, Южная Осетия и Нагорный Карабах.
Экс-вице-премьер Молдовы Александр Фленкя считает, что существующее статус-кво на деле устраивает все стороны — в реальности Россия и Приднестровье нужны друг другу прежде всего символически. «С военной точки зрения никакого потенциала эти полторы тысячи [российских] военных не представляют, — говорит он. — Для России это просто инструмент про запас, рычаг давления на Молдову. “Мы обозначили свое военное присутствие, НАТО уже здесь не появится — хорошо”. Это некий плацдарм».
Поздней весной 2022 года этот плацдарм чуть не стал реальным. В конце апреля исполняющий обязанности командующего войсками Центрального военного округа Рустам Миннекаев заявил, что Россия собирается установить контроль над югом Украины, чтобы получить «еще один выход в Приднестровье, где также отмечаются факты притеснения русскоязычного населения». В Украине в тот же момент начали говорить о возможности нападения со стороны Приднестровья. Российских миротворцев привели в состояние повышенной готовности, на границе между Молдовой и ПМР появились блокпосты, а приднестровские власти объявили красный уровень террористической опасности. Уровень напряжения весной был таким, что казалось, что на территории республики вот-вот могут начаться боевые действия.
Если жить, то при СССР
«В мае было ощущение страха, потому что думали, что Украина сюда рванет раньше, чем Россия, — вспоминает Владимир Головашов. — И были очереди по пять часов на границе. Очень многие, у кого родственники в Молдове, увозили семьи туда. Молдова более защищенная, чем мы. Никто не собирается на Молдову нападать. Сейчас люди успокоились». К его военной форме прикреплена георгиевская ленточка — запрещенный в Молдове символ, который чтят в Приднестровье, — но сходить на парад победы в этом году Головашову не удалось: из-за напряжения на границе празднования 9 мая в ПМР отменили.
Однако в итоге война в Украине не обострила заново отношения былых врагов — а наоборот, даже сделала их немного ближе, как бы напомнив о том, что бывает, когда политическое противостояние переходит в вооруженное. «Спустя 30 лет Молдова и Приднестровье прошли большой путь замороженного конфликта, и уже пришли новые поколения, которые не были свидетелями короткой войны, но старшие поколения помнят о разрушенных домах, тысяче погибших военных и мирных граждан, четырех с половиной тысячах раненых, 100 тысячах беженцев, — говорится в опросе Extreme Scan. — Этой памяти и ужасов войны в Украине достаточно, чтобы жители Большой Молдовы настроились категорически против войны и любого участия в ней».
Украина после 24 февраля закрыла границу с ПМР — и теперь весь транзит в непризнанную республику идет через Молдову. Регионы по обе стороны Днестра по-прежнему сильно интегрированы экономически. «Приднестровье сколько угодно может рассказывать о том, что оно — форпост Русского мира, но энергетически правый и левый берег завязаны невероятно», — объясняет Кузьмин. Российский газ в Приднестровье идет через Молдову. Она же дает экологическое разрешение для Молдавского металлургического завода в Рыбнице, который вносит ощутимый вклад в бюджет Приднестровья. В свою очередь, Кишинев зависит от поставок электричества с приднестровской станции в Кучургане.
Из столицы Приднестровья до столице Молдовы — чуть больше часа на автомобиле, и множество людей ежедневно проделывают этот путь в обе стороны: кто-то ездит из Тирасполя работать в Кишинев, кто-то навещает родственников. Проблемы с въездом в ПМР обычно возникают только у правозащитников и журналистов — корреспондентка «Холода» провела в Тирасполе один день, а когда попыталась въехать на следующее утро, у нее потребовали аккредитацию, которую ПМР сейчас официально не выдает.
У многих приднестровцев несколько паспортов: жители региона могут оформить себе не только паспорт непризнанной республики, но и молдавское, украинское или российское гражданство. Это позволяет учиться, работать и путешествовать за пределами региона. «Молодые люди, креативный класс, часто живут на несколько городов, — рассказывает Кузьмин. — Например, до войны это могла быть цепочка: Одесса — Тирасполь — Кишинев или Тирасполь — Кишинев — Санкт-Петербург».
По мнению Фленкя, именно эта мобильность позволяет приднестровцам чувствовать себя более свободными, чем россияне. «[В ПМР] с одной стороны, полный политический контроль всего: политика, бизнес, общество — все огосударствлено, — говорит бывший молдавский вице-премьер. — С другой стороны, люди могут выезжать в Молдову, до недавнего времени могли выезжать в Украину, обладатели молдавских паспортов без виз ездят в Европу. Просто в Приднестровье люди прекрасно понимают, что можно говорить, а что нельзя. Они же никогда и не жили в условиях свободы слова».
Приднестровский пенсионер Головашов действительно часто ездил в Украину до войны — а теперь винит соседей в том, что страна «испортилась» и стала «врагом». «У нас была нормальная жизнь, — говорит он. — У нас были дешевые молочные продукты, мясные продукты, недорогие спиртные напитки. Но сейчас стало труднее. Например, недавно фура с медикаментами и средствами защиты не могла месяц приехать. Сейчас уже даже из Беларуси не привезешь, потому что Украина закрыта. Приходится ехать по кругу через всю Европу, а раньше за сутки добирались. Я со своей поясницей не высижу трое суток в маршрутке». Даже воду для чайника Головашов теперь не пропускает через фильтр, потому что не может заменить картридж: их привозили из Украины, а после 24 февраля — перестали.
Бывший омоновец Николай Фомичев в последние годы не раз задумывался о том, чтобы переехать из Кишинева в Приднестровье — один его сослуживец по молдавскому ополчению в начале 1990-х уже поступил именно так. Фомичеву нравится, что в Тирасполе живут, как в советское время, хоть он и считает политические страхи приднестровцев неоправданными. «ПМР не хотело быть с румынами, но мы 30 лет живем и так с Румынией и не объединились, — говорит он. — Я живу в Молдавии и я хочу жить здесь без России. Если жить, то при СССР и Брежневе».
