«ЧВК исполняет желания, у многих — это смерть»

Глава фонда «Русь сидящая» Ольга Романова — о том, как устроена вербовка заключенных на войну

Представители ЧВК «Вагнера» вербуют российских заключенных на войну в Украине, обещая им денежные выплаты и амнистию. 15 сентября соратники Алексея Навального опубликовали видео, на котором Евгений Пригожин лично агитирует сидельцев отправиться на фронт. Фонд «Русь сидящая» Ольги Романовой помогает «отбить» заключенных от отправки на войну; также к ней обращаются родственники завербованных, когда считают, что их права нарушены. По словам Романовой, каждый день она получает не менее пяти таких сообщений. О том, как именно осуществляется рекрутинг и чем это грозит России в будущем, Романова рассказала «Холоду».

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

После публикации ролика в пресс-службе компании «Конкорд», принадлежащей Евгению Пригожину, заявили, что человек на видео «действительно чудовищно похож на Евгения Викторовича»

На каком основании заключенных сейчас отправляют на фронт? С ними заключают контракты или это устные договоренности? 

— Все более-менее формализовалось примерно месяц назад. Изначально заключенные подписывали бумаги самого фантазийного толка: у нас есть образцы, напечатанные буквально на машинке, как у Остапа Бендера, с согласием вступить в ряды милиции самопровозглашенных республик, или, например, мы видели бланки Министерства обороны, на которых расписывались зеки. Сейчас все более формализовано. Подписываются две бумаги: прошение о помиловании на имя президента и ходатайство о переводе в УФСИН Ростовской области. Мы отправляли очень много адвокатских запросов, чтобы установить, где находятся люди [подписавшие эти документы], и получали ответы из управления: они переведены в Ростовскую область, и там сидят в тюрьме. При этом, на днях «ВКонтакте» появился рекламный ролик, где якобы зеки из строгих зон, находясь на войне, говорят: «Приходите к нам, парни, тут зашибись, с фашистами бьемся», — ну такое. То есть никто не скрывает, что они там воюют: и Никита Михалков, и федеральные каналы — но при этом нам приходят официальные ответы, что эти люди все еще сидят в тюрьме.

А какой механизм этого рекрутинга? 

— Насколько я понимаю из свидетельств очевидцев, правового механизма здесь как такового не существует вообще: на зону прилетает вертолет, оттуда выходят люди в черном, часто с [бизнесменом, которого называют владельцем ЧВК «Вагнера» Евгением] Пригожиным, выгоняют сотрудников зоны, сами разговаривают с зеками, проводят собеседования — в общем, ведут себя как хозяева. И просто забирают столько людей, сколько им нужно. Поначалу, в июле, забирали по 40-60 человек, а сегодня нам приходят сообщения, что берут больше ста. 

А сколько всего добровольцев, на ваш взгляд, можно выжать из системы ФСИН?

— 50 тысяч человек — запросто. Я думаю, что примерно такую цифру они и будут добивать, просто пока не справляются сами вербовщики и Луганск. Поэтому отправляют столько, сколько могут, а не столько, сколько хочется. 

Правда, что в первую очередь берут осужденных за тяжкие преступления? 

— Да, в первую очередь отбирают безжалостных: убийц, осужденных за совершение тяжких телесных повреждений, рецидивистов.

Как их собирают на войну? 

— Закрывают личные дела (cовокупность документов, в которых отражены сведения о заключенном. — Прим. «Холода») с собой им дают взять пару сменных трусов и носков и две пачки сигарет — все. Никаких пакетов — только то, что можно положить в карман. Говорят, что их всем обеспечат на месте. Привозят в ИК-2 в Ростовской области, там переодевают в «зеленку» (Камуфляж. — Прим. «Холода»), что бы это ни значило. Там у них сухпаек, на еду и сон дают по 3-4 часа, все остальное время — серьезные тренировки. Зеки и так изможденные, ни у кого нет лишних жировых отложений, и в целом они не совсем здоровые люди. Там такие серьезные испытания для людей, у которых очень часто нет даже начальной военной подготовки, многие не служили в армии, потому что сидят всю жизнь. И вот, после после такой интенсивной подготовки в течение 10–14 дней их отправляют на фронт в Луганскую область. ДНР почему-то не фигурирует, все Луганск. Госпитали, где они лежат, тоже в Луганской области.

Вы говорили о том, что условия отправки на фронт соблюдаются не всегда: выплаты не приходят, уголовные дела не закрывают. Это влияет на вербовку?

— Нет, совершенно не влияет. Во-первых, как бы громко мы с вами ни кричали, наши голоса, конечно, тонут в пропаганде. Люди совершенно не приучены потреблять информацию, кроме как от Владимира Соловьева, просто нет культуры поиска информации. Они [родственники завербованных] страшно удивляются, когда я их на хуй посылаю. Раньше у нас была главная проблема — «помогите деньги выбить», а сейчас — «помогите найти и вывезти тело». И я уже не в состоянии объяснять то, что было невозможно объяснить с самого начала, просто посылаю и все. Я не хочу общаться с сознательными убийцами, которые поехали воевать в чужую страну.

Довольно много обращений: «Помогите вытащить родственника, он не добровольно [поехал на войну], его заставили». Задаешь еще несколько вопросов, выясняется — еще как добровольно. Зеки вербуются охотно. Кто-то оболванен, кто-то — идейный бандит. Но в основном они мыслят так: лучше на войне, чем на пыточной зоне.

Очень мало кто из зеков едет на войну за деньгами: выплаты в основном интересуют родственников. 

«ЧВК исполняет желания, у многих — это смерть»
Получается, есть родственники, которые уговаривают зеков идти на войну?

— Да, такое происходит сплошь и рядом. Причем иногда пытаются сделать это через нас. Много обращений: «Мой брат или муж сидит на какой-то зоне — помогите ему отправиться на войну». А потом вопрос: «А почему [послали] на хуй-то? Будем жаловаться на вас Путину!» Ну, вперед.

При этом вы как-то говорили, что некоторых заключенных родственники наоборот отговорили. 

— По-разному. Вот сейчас бьется женщина, пытается вернуть сына. Уверяет, что он недобровольно пошел, но я думаю, что добровольно, потому что он уроженец [самопровозглашенной] ЛНР, — а все [заключенные], кто из ЛНР, хотят быть поближе к дому. У него срок через неделю кончается, вот чего его туда понесло? Действуют разные аргументы — или не действуют никакие.

Но в целом препятствуют отправке близких на войну немногие?

— Немногие. У нас был один замечательный пример женщины, которая отбила своего мужа из зоны в Тверской области. И мало того, что она его отбила, она всю зону отбила, воспользовавшись нашими алгоритмами, — писать везде, писать всем. Я начала с ней разговаривать, а она произносит: «Ну да, что ему там делать, это же частная военная компания! Была бы государственная — другое дело». Вот и аргумент… Мы на нее неделю любовались, как она билась и добилась, стали разговаривать, а оно вот что…

Есть одна зона, плохая зона, на севере, не буду называть республику, а то сразу будет понятно. И вот у них были люди из ЧВК. Когда они уехали, начальник зоны, плохой зоны, плохой начальник, — сам ходил по заключенным и уговаривал их этого не делать. И все равно записалась половина тюрьмы. 

А родственникам, которые выступают против вербовки, не угрожают? 

— Я не могу сказать, что им угрожают. У нас есть одна подвижница, которая с первого дня бьется за своего человека. Она чувствует за собой наблюдение, она все это понимает, она очень стойкая. Впрямую ей не угрожают, но адвоката, который по ее обращению прибыл на зону, откуда забрали человека, был моментально вызван из Питера в Москву в Следственный комитет. Якобы по другому делу. И, по ее словам, следователи ему напрямую сказали, мол, мы все понимаем, ты мужик хороший, но смежники (Люди, занимающие должности в разных подразделениях. — Прим. «Холода»), фсбшники, просили передать: лет на 10 найдем у тебя наркотики в штанах. Ну и все.

А вы можете помочь этим людям?

— Мы готовы с ними сотрудничать, даем в закрытых чатах советы, но с кем чатиться? У нас есть четыре-пять жен, матерей, сестер, с которыми можно разговаривать, а все остальные… Они тоже готовы биться, но за деньги, еще за то-то. И они не понимают, почему правозащитники не готовы вставать на их защиту. 

По какому принципу выбираются зоны для вербовки? 

— Принципа нет, идет «чёс». В европейской части страны ЧВК не наведывались только в Калининградскую область: по крайней мере, ни одного сообщения оттуда нет. Во всех остальных регионах, от Коми до Адыгеи и от Пскова до Татарстана, они были во всех зонах, кроме пожизненных и особого режима, ну и колоний-поселений, потому что там зеки уже почти вольные. Якобы вагнеровцов заметили и на Урале, но пока подтверждений нет. Говорят, кстати, что рекрутеры начали лениться: в одну из татарских колоний вообще никто не прилетел, зоновское начальство зачитало обращение ЧВК и сказало, что, мол, желающие подают заявление на имя начальника колонии. 

Мы уже знаем, что вербуют поднадзорных и вербуют в СИЗО. По поводу вербовки в СИЗО у нас есть несколько аудиосообщений с подробностями и одно видео, которое я поклялась никому не показывать, но оно есть. Это человек, над которым сейчас начался суд. 

Люди в СИЗО охотно соглашаются идти на войну?

— Охотно, потому что обещают закрыть уголовные дела. Но самом деле их не закрывают, а приостанавливают. У нас один контуженый, сидевший по 158-й статье (кража. — Прим. «Холода»), оттуда уже вернулся — и тут же отправился снова в тюрьму.

А случаи, когда дела именно закрывали, есть? 

— Нет. Пока нет. Очень много вранья по поводу этого всего: например, обещают в случае героического подвига доставить на самолете мать или жену для свидания. Ну, сами понимаете. И, конечно, обещают, и Никита Михалков это разнес по всей России, посмертное помилование. Если что, у нас нет правового механизма посмертного помилования.

Но я не утверждаю, что никому ничего не платят. Я знаю совершенно точно несколько рекламных выплат, знаю одну вдову, которая получила более пяти миллионов рублей. Там [в Украине] погиб Сафаров из Новгородской области: он сидел в колонии, Пригожин лично приезжал, плакал над его могилой. Из первого отряда, где было 68 человек, погибли 61. Выплатили одной вдове, и это очень широко распиарилось. Но про вторую выплату я уже ничего не знаю, хотя знаю по фамилиям тех, кто погиб. 

Сколько российских заключенных сейчас воюют в Украине? Их можно посчитать? 

— Завербовали минимум три тысячи человек. Этапы еще идут, вот 24 августа уехал большой этап из Рязанской области, из ИК-5, причем люди примерно месяц ждали в очереди. Увезли их ночью. 

Из этой первой партии, трех тысяч человек, убиты почти все. Но записалось гораздо больше людей, желающих отправиться на войну очень много. 

ЧВК исполняет заветное желание, и у многих [заключенных] — это смерть. Кто-то ищет денег, кто-то свободы, а в основном — смерти, как выхода из матрицы. Они же лишние люди везде, они прекрасно понимают, что нигде и никому не нужны. В России уж точно: нет ни реабилитации, ни соцслужб, их никто не ждет, на работу не устроиться, социальных связей нет. Украл-выпил-в тюрьму — весь их жизненный цикл. И они просто пытаются вырваться из этого, осознавая свою полную ненужность. Это такая утилизация населения: тюрьмы освобождаются, силовики освобождаются, потому что не надо никого ловить, не надо никакой социальной помощи организовывать, хотя ее и не было никогда. 

Когда эта вербовка закончится? Это может прекратиться? 

— Думаю, это может продолжаться бесконечно. Я убеждена, что это личное путинское решение: никто — ни центральный аппарат ФСБ, ни [глава ФСБ Александр] Бортников, ни даже [секретарь Совбеза РФ Николай] Патрушев, не может дать такое распоряжение, чтобы садился вертолет на зону и оттуда бесконтрольно забирали и отправляли на войну людей, которые по решению суда числятся за этим учреждением. 

Я сегодня увидела этот рекламный ролик «Вконтакте», и под ним, конечно, потрясающие комментарии, которые сводятся к «изнасилуйте там всех хохлушек, как они того хотели». Прикинь, напутствие под рекламным роликом? Мне очень понравилось, как сказал Сергей Медведев в интервью с Львом Гудковым из «Левады»: «В стране происходят антропологические изменения». Раньше мы могли об этом рассуждать теоретически, обсуждая Южную Корею и Северную Корею: одни высокие, красивые, с кино и всем на свете, а другие — маленькие, странненькие и ниже ростом. За почти 80 лет разделения страны они стали разными народами. А у нас это случилось за полгода, теперь мы это видим своими глазами.

А что дальше?

Самое страшное это то, что они могут вернуться. Люди, которые давно получили психические травмы на зоне — не психологические, именно психические, — люди, которые не прошли реабилитацию после преступлений, пошли на войну, где получили еще травму. И вот они возвращаются на свободу. Как вы думаете, сколько из них будут жить тихой и мирной жизнью? Примерно 0%. Это очень опасная вещь. Но надо понимать, и, видимо, так же думает Путин — мало кто вернется. 

Фото на обложке
Александр Неменов / AFP / Scanpix
Сюжет
Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.