Иммунолог Полина Делетич в 2019 году поступила в Imperial College of London, где под руководством профессора Робина Шэттока участвовала в разработке вакцины от коронавируса. Сейчас Полина работает в University College London и с начала войны помогает русскоязычным ученым с релокацией в страны Запада. «Холод» поговорил о перспективах науки в изоляции и об отношении к ученым из России в других странах.
Как отреагировали коллеги по лаборатории, когда началась война? Говорили ли они об этом с вами?
— Их реакция меня удивила. После начала войны ко мне подошли почти все коллеги и выразили поддержку и сочувствие. Один человек даже сказал, что, если мне нужно будет с кем-то поговорить, я в любой момент могу к нему обратиться.
При этом люди проявляли любопытство, и я поняла, что они не особо в курсе происходящего. У россиян есть ложная идея, что на Западе понимают реальную картину событий. На самом деле о ситуации в Восточной Европе англичане знают только то, что освещают местные СМИ. Лишь немногие слышали о том, что конфликт России и Украины начался еще в 2014 году.
Коллеги стали спрашивать меня: «Неужели никого, кроме Путина, нет? Почему никто не может его заменить?» или «Почему люди не протестуют?». Я пыталась объяснить, что, когда россияне выходят на улицы, их забирает полиция и за антивоенные выступления можно получить реальный срок. Коллеги удивлялись: «Это же дико». Это и правда дико — просто мы к этому уже привыкли.
В России сейчас много говорят о русофобии на Западе, о том, что людям, говорящим по-русски или имеющим российский паспорт, ограничивают возможности. Вы сталкивались с этим в научном сообществе?
— Я и мои знакомые с этим не сталкивались. Британские университеты, наоборот, идут навстречу российским студентам. Для тех, кто поступает на программы Master of Science (MSc), многие университеты, например: Imperial College London, University College London, University of Aberdeen, Queen Mary University отменяют application fee — специальный взнос за подачу заявки в университет, — поскольку сейчас люди из России не могут перевести оплату из-за санкций.
Война явно сплотила русскоязычное сообщество в Британии. Люди, которые переехали 10 или 15 лет назад в Европу, все равно чувствуют сопричастность к происходящему. Например, 20 марта вышло коллективное письмо русскоговорящего академического сообщества. Подписанты говорят, что надо поддерживать Украину, но также нужно поддерживать людей из России и Беларуси, которые не согласны с действиями правительств и вынуждены уехать. Эти люди тоже оказались в сложной ситуации.
Как возникла идея проекта WeST (We Save Talents), который помогает релоцироваться молодым русскоязычным ученым?
— Идея возникла, наверное, уже 25 февраля. С самого начала войны мне стали звонить бывшие одноклассники и коллеги из России и спрашивать: «Что делать? Как устроиться на работу? Как поступить в университет?». Появились сообщества молодых ученых, телеграм-каналы, где люди задавали те же самые вопросы. Я рассказала о своей идее сестре — она тоже аспирантка в University College London и занимается нейронаукой. Она поддержала меня, и мы занялись проектом вдвоем.
Чем вы занимаетесь в проекте?
— Наша работа выглядит так. Сначала мы проводим с человеком беседу, в которой убеждаемся, что наши взгляды на происходящее совпадают. Потом помогаем с выбором университета и программы, с составлением CV и мотивационного письма. Когда студенты поступают, мы помогаем им с финансированием. Это самый сложный момент, потому что грантов практически нет. Раньше студенты получали деньги в рамках так называемых программ коллаборации: приезжали из России, учились, а потом возвращались работать в свою страну. Сейчас никто не хочет спонсировать Россию ни в каком виде, в том числе и интеллектуальным ресурсом. Есть международные программы, но их мало. Мы договариваемся с частными фондами о помощи российским ученым. В основном работаем с университетами в Англии, но также помогали тем, кто поступали в Данию и Швейцарию.
Мы помогаем релоцироваться на Запад не только молодым российским ученым, но и беларусам и украинцам. Сейчас люди только начинают получать ответы из университетов. Пока у нас 10 человек с офферами (приглашение на учебу. — Прим. «Холода»), остальные ждут ответа в этом месяце.
А как возникла идея написать письмо в журнал Nature c просьбой помочь российским ученым эмигрировать?
— С начала войны было очевидно, что нужно говорить на эту тему, что проблема студентов и молодых ученых из России и Украины не замечается на фоне проблем беженцев. Я и еще несколько молодых ученых пытались писать в местные англоязычные медиа, но с нами никто не шел на контакт.
Благодаря проекту WeST я стала общаться с людьми, которые тоже хотят помочь русскоязычным ученым. Меня познакомили с Сергеем Миркиным, микробиологом, профессором Университета Тафтса в Массачусетсе, а он — со своим коллегой, физиком Александром Виленкиным. Вместе мы написали письмо о важности релокации российских ученых и отправили его в редакцию Nature. Это один из крупнейших международных научных журналов. Наш текст был опубликован как «письмо к редактору».
Я думаю, что наше письмо приняли в том числе благодаря смелым историческим аналогиям с ситуацией в Европе в 1930-е годы. Разумеется, Россия — не нацистская Германия, но положение ученых действительно похоже: множество талантливых людей не хочет работать на режим, развязавший войну. В 1930-е годы из Германии вывозили не только евреев, но и немецких ученых. Причем это были не только знаменитые специалисты, такие как Эйнштейн, но и начинающие исследователи. Возможно, именно их отъезд не позволил Германии первой создать атомную бомбу. Важно еще и то, что ученые, которым помогли уехать из Германии, внесли огромный вклад в мировую науку. Среди них были Макс Перуц, открывший структуру гемоглобина, и Ханс Кребс, описавший цикл трикарбоновых кислот — ключевой этап метаболизма клеток человека. Оба получили Нобелевские премии за свои исследования. Неизвестно, смогли бы они работать на благо мировой науки в условиях нацистского режима.
Понятно, что россияне — не центральная тема. Но мы будем работать, чтобы у тех, кто хочет уехать из России, были такие возможности.
Почему для мировой науки важно релоцировать российских ученых?
— Российские специалисты могут сильно обогатить западное научное сообщество. В России есть очень хорошие ученые, большие профессионалы, и российские молодые специалисты ценятся на Западе.
К большому сожалению, при нынешнем режиме в России разрушены научные школы, ограничено международное сотрудничество, наука погрязла в бюрократии. Даже вне контекста войны и наступающей полной изоляции российские таланты принесут миру значительно больше пользы, если дать им возможность работать в развитых странах.
Еще у релокации научных сотрудников есть важная политическая составляющая. Отъезд ученых лишает российскую власть интеллектуального ресурса, который она может использовать в своих целях.
Можно ли сдержать эту утечку мозгов, например, обещаниями высоких зарплат или хорошими условиями по ипотеке в России?
— Есть люди, для которых возможность жить в свободном мире важнее зарплат, — их точно не остановить обещаниями. Но есть и те, кто не поддерживает войну, оставаясь в России. Мне кажется, что они делятся на две категории. Одни не могут позволить себе переезд, потому что у них есть пожилые родственники или дети, которых они должны обеспечивать. Они либо постепенно подготавливают себе площадку для переезда, либо совсем его не рассматривают. А есть люди, которые всегда были вне политики и которым сегодня удивительным образом удается оставаться вне ее. Думаю, именно для них будут важны ипотека и заработная плата. Эти бонусы перевесят неясные карьерные возможности в другой стране. Но для тех, кто дальновиден, вряд ли это сработает.
Какие вообще перспективы есть у российской науки, если страна стремится к изоляции?
— Мне кажется, что в изоляции науке будет трудно. В России всегда были логистические проблемы. Например, некоторые реагенты для исследований нужно было ждать четыре недели. Сейчас поставок из-за рубежа не будет, а некоторых своих технологий у нас нет. Придется строить собственные заводы, самостоятельно все это производить: разрабатывать платформы, создавать аппараты, выстраивать системы производства. На это уйдут десятилетия, в то время как мир будет идти вперед. При этом, кажется, что государство не особо стремится вкладываться в науку. Разве что в науку, достижения которой можно использовать в военных целях.
Открытость в науке важна. Без нее независимые специалисты не будут рецензировать российские статьи, и появятся ложные теории и эксперименты, создаваемые «для отчетности» и продвижения по службе. Расти в изолированном научном мире будут не таланты, а карьеристы, родственники и друзья начальства, лояльные к власти. Так, например, было в Советском Союзе с теориями Лысенко (Трофим Лысенко, советский биолог, крупнейший представитель псевдонаучного направления — мичуринской агробиологии. — Прим. «Холода»). Пока в западном научном мире открывали структуру ДНК, он рассказывал, что если мыши отрубить хвост, то у нее родится мышонок без хвоста (он считал, что приобретенные признаки тоже переходят по наследству. — Прим. «Холода»).
А чего лишится международное научное сообщество, если потеряет коммуникацию с Россией?
— В России было гораздо проще проводить исследования. Например, в Англии, чтобы работать с лабораторными животными, нужно пройти специальные курсы и получить сертификат. В России я, будучи студенткой второго курса, спокойно работала с мышами и кроликами. Я знаю, что были коллаборации, при которых клинические испытания проводились в России, а презентовали их результаты в других странах. Но это технический вопрос. Можно будет найти и новые площадки. Главное, что потеряет мировая наука — люди: среди ученых, которые останутся в России, есть очень талантливые специалисты.
Наука и ученые могут быть вне политики?
— В целом я считаю, что наука должна быть вне политики. В том смысле, что ты не можешь проводить эксперимент, основываясь на своих политических взглядах. Например, в Великобритании работают люди с самыми разными взглядами: кто-то поддерживает Бориса Джонсона, кто-то лейбористскую партию, но это никак не отражается на их совместной работе. В России науку пытаются политизировать. Например, мой знакомый говорил, что в начале войны ему предлагали выступить на каком-то канале и рассказать о «гене воина». Вы можете это представить? Гена воина не существует. И использовать науку в таких целях нельзя.
С другой стороны, я не понимаю, как сегодня в России можно оставаться вне политики, неважно, из какой ты сферы деятельности, — потому что идет война. Быть вне политики не очень этично. Наука вне политики, но люди из науки должны иметь свое мнение о политических событиях. Там, где политика ведет к разрушению морали и этики, ученый не может оставаться соучастником.
Как вы считаете, почему сейчас участились обвинения ученых в госизмене?
— Один из принципов работы в науке — говорить правду. Научное сообщество должно быть честным и открытым, и настоящие ученые привыкли быть честными. Письмо российских ученых и научных журналистов против войны в Украине стало одной из первых подобных реакций от профессионального сообщества. Под письмом уже более 8 тысяч подписей.
Для российских силовиков, придумывающих «врагов народа», люди, которые свободно коммуницируют с коллегами во всем мире, являются легкой добычей. Я не думаю, что делами о госизмене власти пытаются искать реальных врагов. Возможно, с одной стороны, это попытка запугать ученых, заставить молчать, а с другой — закрыть российскую науку от всего мира.
Почему свобода необходима, когда занимаешься наукой?
— Как минимум нужна свобода в общении с учеными из разных областей. Каждое современное открытие — маленький шаг вперед, основанный на множестве предыдущих шагов и сделанный совместно десятками лабораторий в нескольких дисциплинах. Каждый специалист делает свой небольшой вклад. Если ученый не знает, что происходит у других специалистов, не имеет доступа к информации, то он не может стать частью существенного открытия. И если ты варишься только в собственном соку, то не можешь получить критику и понять, движешься ли в верном направлении.
Свобода в науке нужна, чтобы исследовать все, что интересно, без оглядки на власть. Например, мои коллеги изучают иммунную систему людей, которые совершили трансгендерный переход. Я не могу представить, чтобы подобное сегодня было возможно в России.
Надеетесь ли вы в ближайшем будущем поработать с организациями из России?
— Я надеюсь, что в моей жизни это будет возможно. В какой бы стране я ни работала, я все равно говорю по-русски, я часть русскоговорящего научного сообщества за рубежом — это никуда от меня не денется. Мне бы очень хотелось когда-нибудь поработать над совместными проектами с российскими организациями. Но пока это невозможно, и в перспективе ближайших 5-10 лет тоже кажется невозможным.
Связаться с We Save Talents можно заполнив форму на их сайте.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!