Сергей (имя изменено) служит по контракту в звании старшего лейтенанта (мы не указываем род войск и прочие детали из соображений безопасности героя). Его и еще нескольких военных из его части отправили в командировку в Украину. Сейчас они находятся в Мелитополе, оккупированном российскими войсками. Сергей рассказал «Холоду» о просчетах командования, нехватке продовольствия и настроениях российских солдат в оккупированном ими городе.
В пятницу, 25 февраля мне позвонили из командования и сказали, что я скоро еду в командировку. Куда — не сказали. Я вообще смотрел на ютубе Ройзмана, Яшина, видел, как над Киевом летают самолеты, пленные появились. Я сразу понял, что в Украину. Было очень страшно.
Когда нас отправляли сюда, никто ехать не хотел. Был один патриотичный дурачок, а так все отмазывались, как могли. За неделю до отправки один военнослужащий резко «заболел». Мы начали шутить, что он испугался. В день нашего отъезда он выздоровел и не скрывал, что симулировал: «Я читал, там много тысяч погибших, и решил “заболеть”».
Когда составили окончательные списки и оформили документы, я узнал, что половина из тех, кто должен был ехать, отказались. На их место вызвались «косячники», которые бухают и плохо выполняют свою работу, те, кому командир говорил: «Я вас уволю». Я думаю, они захотели себя реабилитировать перед командованием.
С подразделения по человеку отправили, и на месте начальника в нашем подразделении я бы тоже выбрал себя. У меня начальник адекватный, прямолинейный, мы его слушаем и уважаем. Он мне сказал сразу: «Все, едешь ты». У одного пацана из моего подразделения свадьба на носу, у другого ребенок недавно родился, кто-то недавно участвовал в боевых действиях в Сирии. Если бы передо мной поставили выбор, я бы ответил «нет». Я не думаю, что меня бы уволили, если бы я не поехал, потому что желающих служить особо нет. Но уже как-то зашкварно было не ехать. Вполне вероятно, что я бы другого человека подставил. У меня с начальством и коллективом хорошие отношения.
Я до последнего надеялся, что «командировка» сорвется, но потом узнал, что мы будем в тылу. В итоге я покупал билет за свой счет — бардак в армии дикий. После возвращения эти деньги должны компенсировать, но когда — неизвестно. Командировка бессрочная, «для выполнения специальных задач».
Каждый военнослужащий получает 53 доллара в сутки плюсом к зарплате, неважно — на передовой ты или в тылу. Правда, эти деньги за полтора месяца еще не выплачивали. Но моя основная зарплата приходит по графику. Думаю купить доллары по текущему курсу и накопить на первый взнос за жилье. А если захочу досрочно уволиться и уехать из России, будут сбережения на первое время.
Моя девушка сначала запаниковала: «Что происходит, как так!». Где-то за неделю до отъезда я стал пропадать: нас инструктировали перед поездкой, приходилось задерживаться на работе. И я ей сказал, в чем дело. Не помню, что она ответила, но вроде было слово «пиздец». И я, как в американских фильмах, ее успокаивал: «Не беспокойся, все будет хорошо». Сейчас она уже привыкла к мысли о том, что я тут, уже это в какую-то обыденность превратилось.
Пока ехали в поезде сюда, смеялись, уже не так страшно было. Командир вообще не ждал нас, спрашивает: «Вы кто такие? Вы зачем приехали?». Мы объяснили, а уже потом ему пришло распоряжение.
До отъезда мы подписали документ о неразглашении. Насколько я помню, с такой формулировкой: «Сведения, полученные в ходе выполнения специальных задач, запрещены к разглашению». Его можно трактовать так: как только мы переходим границу с Украиной, все является тайной. Но есть вещи вполне объективные, которые на самом деле никакой тайной не являются, и я считаю нужным их рассказать.
О родственниках в Украине и знакомых в России
Я очень тесно начал общаться с украинскими родственниками после начала войны. Я ездил к ним в гости пару раз в детстве. Они живут в Западной Украине, их не бомбили. В первый день я им позвонил и сказал, что я здесь, но это все не поддерживаю, военными преступлениями никакими не занимаюсь. Они ответили: «Мы все понимаем и никого не осуждаем. Осуждать тут надо единственного человека — Путина». Они думают, что эта война нужна одному человеку или горстке людей. Мне пришлось их разочаровать и сказать, что большинство поддерживают ее из-за стадного чувства.
В итоге продолжаем общаться, я им пишу в телеграме. Они пишут, что у них там мирно, праздники какие-то отмечают, фото присылают. У них лица радостные, несмотря на то, что война идет в их стране. И нет какой-то ненависти в общении. А с сослуживцами пообщаешься — «Вот эти хохлы пидарасы, гандоны».
Мужики-родственники записались в территориальную оборону, но никого в итоге не вызвали, видимо, людей достаточно. Но если бы я вместе с другими российскими военными зашел в их город, я не знаю, как бы они это восприняли. Вообще сложно представить себя в такой ситуации. Наверное, к русским будет отношение как к немцам после Второй мировой — у кого-то ненависть, у кого-то понимание, что их отправили, а они, может, и не хотели.
Когда я ехал сюда, решил не делать вещей, о которых потом буду жалеть. В первую очередь, это стрелять в кого-то из украинцев. Если будет такой приказ, возможно, я попробую расторгнуть контракт досрочно. Я знаю, что можно годами увольняться из армии, и могут не расторгнуть контракт. Но я сделаю все, чтобы не убивать. Если будет приказ стрелять по людям или в их сторону, я максимально отсрочу свои действия и по возможности не буду этого делать.
Я еще не думал, что будет, если я убью. Мне и так тут неприятно с моральной точки зрения, а если б я еще знал, что кого-то убивал… Если видеть смерть, и все ужасы войны, и бытовые трудности — от этого башню сносит. Если ты в окопе — даже в туалет нормально не сходить. Я не представляю, как там поспать, помыться. Ты постоянно в напряжении: в любой момент могут убить, и тебе нужно пригибаться. Если тебе еще в кого-то стрелять приходится, и ты видишь, как другие погибают, неважно, товарищи или противники…
Каждый человек видит разные ситуации разными глазами. Кто-то бухать начинает, кто-то с крыши прыгает. Я думаю, что смог бы с этим жить, но не знаю, насколько долго. Если бы я оказался в такой ситуации, возможно, пошел бы к психологу. Но объективно я понимаю, что меня вряд ли отправят туда, где «жарко». Поэтому думаю над этим не часто.
Мне мама сказала, что если я на танке пересеку линию фронта, мне [в Украине] дадут политическое убежище и миллион долларов. Но танка у меня нет. Если будет абсолютно безвыходная ситуация, я рассмотрю вариант, чтобы сдаться в плен. Сейчас я, конечно, этого делать не собираюсь. Как бы то ни было, хотелось бы жить в России, и на свободе быть, и с чистой совестью. Но в такой ситуации придется чем-то пожертвовать: или своей свободой, или совестью.
Я надеялся, что связи не будет, и я отдохну от интернета здесь, взял с собой несколько книжек. Но связь есть. Открываю телеграм раз два дня, а там 10 сообщений от друзей, родственников, которые узнали от знакомых, что я здесь. Все спрашивают, как дела, я отвечаю «все нормально, безопаснее, чем могло быть», а они думают, что я так говорю, чтобы они не переживали.
Знакомая написала, подруга детства. Мы раньше никогда о политике не говорили, а тут она узнала, что я здесь, и написала. Буквально за один день мы разругались.
![«Пошла [*****]. Ты мне больше не сестра»](https://holod.media/wp-content/uploads/2022/02/bez-imeni-1_9-208x145.jpg "«Пошла [*****]. Ты мне больше не сестра»")
— Ты на нашу политику гонишь, а мы сейчас начнем газ за рубли продавать, и все у нас нормально будет. Цены не растут.
— Мы как бы войну начали, в 4 утра без объявления напали, это тебе ничего не напоминает?
— Да блин, эти нацики сами виноваты, и вообще они у нас газ воровали.
— Ты просто телевизор много смотришь.
— Нет, я читаю телеграм-каналы.
Друг друга не оскорбляли, но после этого больше не переписывались. Все родственники из России, за исключением некоторых, пишут одно и то же: «Эти нацики охерели, у них иностранные инструкторы». Можно посмотреть один день канал «Россия 24» и все их аргументы услышать. И много друзей, знакомых, пишут то же самое. Я стараюсь больше о личном писать, узнаю, у кого что происходит. Они спрашивают «когда обратно?». Если бы я знал.
О сослуживцах
У военных многое обсуждается за рюмкой. Я стараюсь не пить, а тут синячат почти каждый день. У нас здесь большинство дебилы, которые все это поддерживают. Сядем, выпьем, и начинают: «Хохлы — пидарасы, мирных ебашат». Я иногда не выдерживаю и говорю:
— По мирным могут и наши стрелять. Вы же понимаете, что мы к ним с войной пришли? Зачем мы на них напали?
— Да эти нацики вообще охренели, в НАТО суются.
— Ну это их суверенное государство, что хотят, то и делают.
— Эти нацики не имеют права.
— А что такое денацификация?
— Это борьба с национализмом.
— А что плохого в национализме?
— Они русских угнетают.
— Пол-Украины на русском говорит, русских школ полно до сих пор, несмотря на Крым.
Я понимаю, что человек вообще не в теме, смотрит пропаганду в ютубе или по телеку. Какие нацики, что они ему сделали? Я, честно говоря, ни одного нациста тут не видел.
Обвинять Украину за желание вступить в НАТО — это как обвинить своего друга, что он общается с какой-то девчонкой.
Я тут один со своей позицией. Мне даже поговорить не с кем. Многие стали заказывать из России шевроны (нашивки на рукаве. — Прим. «Холода») с буквой Z , причем за свои деньги. Другие пишут мелом на доске или баллончиком на асфальте «Русский мир». Привязывают к оружию георгиевские ленты. Я по амбициям людей сужу: кто проявляет инициативу, у кого есть какая-то фанатичность. Довольно много нейтральных, которые просто недовольны, что их оторвали от привычного быта. Если и есть противники войны, их, наверное, очень мало.
Чаще всего наши называют украинских военных «хохлы», «укропы», слово «украинцы» тут редко услышишь. И мне тоже проще и созвучнее сказать «хохлы», чем украинцы. До войны я называл их хохлами с иронией, а сейчас это воспринимается как ругательство, наверное. Местных мы называем просто «местные» или «гражданские». Мы ржем над тем, как они нас называют: «оккупанты», «русские орки». Иногда захожу к своим и говорю: «Ну че, оккупанты, пойдемте ужинать!».
Я тоже пропитываюсь этой атмосферой — спустя месяц понимаю, что начинаю хохлов за что-то не любить. Это выражается в мелочах, например, ловлю себя на мысли: почему они дороги не могли доделать нормально до начала войны? А то мы едем, трясемся. Потом понимаю, что поддался искушению, и включаю мозг. Во власти толпы ты мало что можешь сделать. Это как на митинге в толпе идешь, воодушевленно что-то кричишь и думаешь про омоновцев по ту сторону: «Вот пидарасы!». Только на митинге это совпадало с моими взглядами.
Я ходил на митинги в начале 2021 года, не в форме, понятное дело. Подготовился, если задержат: договорился, кому оставить собаку, с собой взял документы, еду, воду, наличку. Не задержали. В части никто не знает, что я ходил.
Несколько наших сослуживцев куда-то поехали по заданию и попали в плен к украинцам. Случайно оказались в месте, которое контролирует Украина. Это опять с нашим бардаком связано, чисто русским раздолбайством. Мы нашли одного из них в украинском ютуб-канале, он рассказывал, кто такой, где служил, что с ним там нормально обращаются. Сейчас с ними нет связи. Я думаю, что начальство и наши товарищи учатся на ошибках и больше такого не допустят.
Один офицер из Мариуполя приехал и рассказал, что до середины апреля он там непосредственно участвовал в применении химического оружия против украинцев. Подробностей я не знаю. Я удивился, переспросил: «Неужели?» — мы же твердим на весь мир, что не применяем. Он говорит: «Да, вот так». («Холод» не может проверить это свидетельство в условиях войны.)
Об украинских военных и мирных жителях
Хохлы нормально воюют, и пока непонятно, на сколько мы здесь. Они готовились к войне: за 8 лет конфликта на Донбассе армию в порядок привели и закрепились в Донбассе, поэтому у наших там успехов особо нет. Идеологическая накачка у них идет, что русские — оккупанты, и я, честно говоря, с этим полностью согласен.
Один сослуживец спросил меня: «Думаешь, мы тут правильное дело делаем или нет?». А один парень мне сказал: «Ну к черту эту службу, контракт закончится, и я уволюсь». Я не стал с ними разговаривать, не хочется, чтобы меня потом предателем звали. Агитацией я тут не собираюсь заниматься.
Бывают тут диверсионные украинские группы, недавно мотоцикл взорвался (по данным украинских СМИ, 3 мая в центре Мелитополя взорвался заминированный скутер. — Прим. «Холода»). По вечерам на закате слышна автоматная очередь, сразу понятно — по украинским беспилотникам лупят, в которые почти невозможно попасть. Чаще всего, это их разведка.
Мелитополь относительно пророссийский город, почти все говорят на русском. Когда я приехал, были митинги против оккупации, выходили порядка 300 человек (на самый многочисленный протест 12 марта с требованием освободить похищенного мэра города вышло около двух тысяч человек. — Прим. «Холода»). Их подавляли, но не жестко — я не слышал, чтобы кого-то били или уводили в автозаки, как на митингах в Москве («Би-би-си» со слов местных жителей пишет, что в Мелитополе похищали активистов и избивали людей на митингах. — Прим. «Холода»).
Сюда пропаганда оперативно пришла: по телевизору — российские каналы, по городу плакаты с новым пророссийским мэром Галиной Данильченко: «С Пасхой», «С 9 мая» и ее фотография (Галина Данильченко исполняет обязанности мэра Мелитополя с 12 марта. Предыдущего мэра Ивана Федорова похитили, а потом обменяли на российских солдат. — Прим. «Холода»)
Людей волнует, чтобы были продукты в магазинах. Война сюда пришла, предприятия остановились, у людей — ни работы, ни денег, в магазинах пусто, и топлива нет. Потом предприниматели начали выезжать в Крым для закупки товаров, топливо стали завозить. Сейчас товары есть, но принимают в основном гривны.
Местные по-разному к нам относятся. Я как-то попросил свежий хлеб в магазине, продавщица сказала, что сегодняшний, прихожу домой, смотрю — вчерашний. А в другой магазин зашел, спросил хлебную нарезку, продавщица посоветовала взять батон, он посвежее. Как-то мужик подошел к нам: «Ребята, вы только не уходите отсюда, только не уходите!». А бабушка как-то подошла, спросила: «Вы надолго тут?». Мы говорим: «Бабуль, походу, навсегда». Она отвечает: «Перебьют вас, езжайте отсюда в Россию свою».
Открылись [с 11 апреля] школы, коммунальные службы функционируют, дороги ремонтируют. В городе я видел только одно разбитое здание (предыдущий мэр Мелитополя Иван Федоров говорил, что разрушен 31 жилой дом. — Прим. «Холода»).
О быте и мародерстве
Я думал, что нас поселят в землянке, но наше жилье скорее похоже на дешевый отель: живем по несколько человек в комнате. Есть чайник, электрическая плита, душ, даже интернет и стиралка, но она почти всегда занята. У кого-то из соседей телевизор появился. Обычно времени готовить нет: взял тушенки с хлебом, съел и пошел. Бывает, какие-то продукты берем из гуманитарной помощи. Получается, что мы у людей берем.
Вопрос с питанием не продуман, мы тут на подножном корму, даже сухпайков на всех не хватает. Я кое с чем помог ребятам из продовольствия (редакция знает, чем именно, но опускает уточнение, чтобы сохранить анонимность героя. — Прим. «Холода»), и теперь имею неограниченный доступ к запасам. Каждый день ем тушенку, столько тушенки не ел за всю жизнь. Но если б не это, я не знаю, как бы питался.
Такую командировку можно сравнить с вахтой: распорядок дня, режим питания — но опасность выше, чем обычно. Было бы круто такие деньги получать дома, а не когда есть возможность быть убитым.
В захваченной украинской части мы взяли кастрюлю и сковородку. У меня была железная военная кружка, я нашел вскрытое здание и взял оттуда нормальную, из которой приятно пить. Дверь была выломана, может, кто-то там мародерил уже. Кто-то из наших пылесос намародерил для того, чтобы мы как свиньи тут не жили. Мы берем только необходимое для быта. Вскрывать дом, воровать и отправлять домой вещи — таких мыслей у меня не было.
Но кто-то отправляет домой сувениры — один парень открутил табличку отделения украинской налоговой службы: «О, это я домой на память возьму».
Я не знаю случаев, чтобы телевизоры или пылесосы вывозили. Но если задаться целью, вывезти пылесос в принципе возможно. Кто-то уезжает, кто-то приезжает.
Но нам было бы проблемно что-то отправить по сравнению с белорусским СДЭКом. Как я понимаю, когда наши уходили с Киевщины, попрыгали на технику и поехали в Беларусь, прихватив с собой [бытовую] технику. У нас такого нет — никто отсюда не уходил. Если идут мимо нас, то только вперед. И почтой вряд ли получится: тут только украинская, нашу пока не видел.
А если в большом количестве вывозить, фсбшники могут забрать на границе. Я видел, как ребята в украинской части кабель жгли, чтобы осталась чистая медь, и пытались отправить ее в Россию, так как здесь негде сдать в металлолом. Вывезли 300 килограмм, и фсбшники их забрали. Я не знаю, какие к ним санкции применили, как наказали.
Сослуживцы рассказывали, как зашли в отель и спросили, можно ли взять сковородку и кастрюлю. Хозяин ответил: «Вы такие вежливые, спрашиваете, ничего не ломаете, до вас были невежливые: забрали матрасы, подушки и смылись». Может, они в боях участвовали, башню снесло, или не было времени церемониться, а на земле спать надоело.
Когда я узнал про Бучу, вспомнил, как после московских митингов полицейские форму в мусорку выбросили — мне хотелось так же сделать (полицейского из Балашихи отправили на митинг, но он «откосил», уволился из внутренних органов и выбросил китель на помойку. — Прим. «Холода»). Но к моему стыду не сделал. Встал материальный вопрос: куда идти дальше, что делать? Меня все-таки контракт держит.
О планах уйти со службы и переехать в Украину
Мне кажется, я тут надолго. Судя по слухам, наши мечтают отрезать Украину от моря, взять Николаевскую область и выйти к Приднестровью, уж не знаю, зачем.
Надеюсь, до конца контракта меня не отправят на передовую. Продлевать контракт я не собираюсь. Если год назад я сомневался, то теперь планирую уволиться. Если будет ротация и предложат меня заменить, я уеду раньше, несмотря на потерю денег, и буду на родине ждать окончания контракта.
Конечно, я боюсь увольняться. Я на гражданке не жил ни дня — после школы сразу в армию попал. Я не знаю, где буду работать и как совпадут мои ожидания с реальностью. Я привык жить в служебной квартире и получать зарплату вне зависимости от ситуации. Даже в коронавирус у нас ничего не ухудшилось, наоборот, были привилегии в самоизоляцию — можно было ходить по городу по военному билету.
Мне кажется, в России будут усиливаться репрессии и товаров будет меньше. Пока я один, не так страшно, но, если я обзаведусь семьей, захочется какой-то адекватной стабильности. До этих событий я думал переехать в Балтию или Восточную Европу. Но я бы хотел туда, где похожий менталитет. И после этих событий очень захотелось на Украину. Мне кажется, у русских, белорусов и украинцев схож менталитет. Если из этих трех стран выбирать самую адекватную, то это Украина. Если у меня будет семья, там будет безопаснее.
На Украину очень много финансов идет из Европы и США. Сейчас на вооружение, но создаются и программы по послевоенному восстановлению. Деньги пойдут на развитие торговли и повышение ВВП. Я уверен, после войны украинцы будут жить лучше: до войны это была просто какая-то Украина, а теперь внимание всего мира на ней сконцентрировано. В идеале я бы, конечно, хотел, чтобы у нас такая страна стала.
Я не сомневаюсь, что Украина останется свободной и демократичной. Я уверен, что они отстоят свой суверенитет, даже если наши заберут Одессу и другие области, все равно Украина как государство останется. Правда, я еще мало думал о том, как буду скрывать там, что я российский солдат.
