«Пошла [*****]. Ты мне больше не сестра»

Из-за войны с Украиной многие россияне разорвали отношения с близкими — не смогли смириться с тем, что по-разному относятся к действиям Владимира Путина. «Холод» поговорил с ними о том, как они переживают конфликты с родными людьми.

Вчера я сидела на учебе, листала инстаграм и увидела, что мой старший двоюродный брат запостил картинку с надписью «Make war, not love». Меня это шокировало. Я заплакала.

Мой брат — военнообязанный, он работал в структурах ФСБ. Раньше у нас были нормальные отношения. Были, конечно, и конфликты, но мелкие, мы поддерживали друг друга. Политику мы и раньше обсуждали и сходились на том, что пробелы в системе государственного управления в России есть. Но я поддерживала Навального и ходила на митинги — а он был против и говорил мне, чтобы я была аккуратнее. 

Как-то после митинга я села к нему в машину, а он кинул мне наручники и сказал: «Привыкай», — имея в виду, что я когда-нибудь окажусь в СИЗО. Он говорил, что я глупенькая и не понимаю, куда лезу. Но это было в шутку, и из-за этого мы не ссорились.

Мне было очень больно осознать, что в нынешней ситуации у брата такая позиция. Я написала ему, что войны не должно быть никогда, ни в каком случае, что существуют переговоры и дипломатия. Он ответил: «Переговоры были, послы были. Теперь 72 часа войны — и можно будет летом не только в Крыму загорать, но и в Одессе». Я его послала.

Я не могу сказать, что все, у меня нет брата или я его ненавижу. Но я понимаю, что наше общение какое-то время не будет продолжаться. Воспринимать его так, как раньше, я уже не смогу. 

Мои родители против войны, но тоже не считают, что в данном случае Россия — агрессор. С ними я стараюсь это даже не обсуждать, потому что родителей я очень ценю. Я не смогу потерять и их. 

Сегодня я впервые за несколько дней написала маме. Рассказала о своих эмоциях: что мне тяжело, я очень злюсь, мне стыдно. Она перезвонила и спросила, почему мне стыдно. Я объяснила: мне кажется, что в том числе я допустила то, что происходит в моей стране. А она ответила мне: «Я об этом не думаю, мне здоровье дороже, я не хочу об этом волноваться». 

Я знаю, что моя мама — очень эмоциональный человек. И я поняла, что она не смогла бы сдержать свои эмоции, если бы они у нее были. Поэтому я сказала ей: «Может, ты просто оправдываешь свое равнодушие?». Наверное, это звучало резко, но мне показалось, что это честный вопрос, на который я хотела услышать ответ.

Мама разозлилась, мы стали кричать друг на друга, и я услышала безумные вещи. Карикатурные. Мне казалось, таких «ватников» просто не существует — а если и существуют, то моя мама точно к ним не относится. Она стала говорить, что во всем виноваты американцы, что Зеленский — марионетка, а украинцы пригрели нацистов. 

Я впала в ступор. Почувствовала абсолютное бессилие. Я поняла, что никогда ей ничего не докажу. Между мной и мамой откуда ни возьмись образовалась огромная пропасть. Я очень зло сказала ей, что больше не хочу об этом разговаривать. Спустя какое-то время она написала: давай абстрагируемся от политики. А я снова разозлилась и ответила: как ты можешь абстрагироваться от того, что наполняет нашу жизнь сейчас? Это не то, на что ты можешь закрыть глаза, это невозможно.

Мама предложила мне приехать к ней на выходных, но я отказалась. Что мы будем обсуждать? У меня в голове ничего другого нет сейчас, а для нее это что-то несущественное, не стоящее внимания. Это как с инопланетянином разговаривать — мы не можем друг друга понять, это невозможно. Мама разозлилась, сказала, что нас разругали америкосы, и после этого я перестала отвечать.

Я хотела верить в то, что у меня есть единомышленник в лице самого близкого человека — моей мамы. Мне не нужно было, чтобы мы охали и ахали друг у друга в объятиях. Мне просто хотелось понимать, что мой родной человек разделяет мои ценности и не находится в плену придуманных телевизором фейковых историй.

Война — как лакмусовая бумажка. Да, у нас с мамой всегда были разные взгляды, но мы принимали это как правила игры: «Ты думаешь так, я думаю по-другому, но мы готовы друг друга выслушать и понять». А тут я поняла: что бы я ни сказала, мы не услышим друг друга, это невозможно. Мы обсуждали это с подругами — они назвали такие отношения с родителями, когда вы не обсуждаете политику, «пактом о ненападении». У меня именно такие отношения с бабушками и дедушками. Но сейчас — зная, что мои близкие люди считают, что украинцы сами во всем виноваты, — молчать и делать вид, что ничего не происходит, я не могу. Для меня это просто немыслимо. 

Правила игры, которые были в семье, резко изменились. Мне будет спокойнее минимизировать контакты с семьей — иначе наши отношения, как я чувствую сейчас, будут становиться все хуже и хуже. Что будет завтра — я не знаю. Сейчас у меня такое состояние, как будто я на себя смотрю в кино. 

Мы с младшим братом иногда ругались, потому что он типичный 22-летний дерзкий пацан. Он учится на истфаке Российского православного университета святого Иоанна Богослова. У меня есть подозрение, что историю там преподают в удобном им ключе. 

Раньше мы спорили на темы социальной справедливости типа черных эльфов во «Властелине колец» или феминисток, которые «портят» видеоигры. Мы могли поцапаться, но через пару часов он говорил, что был не прав и отчасти права была я. Иногда мы могли пару дней не общаться, а потом оттаять. Он очень хорошо ко мне относится, по крайней мере, относился раньше, старался прислушиваться к моему мнению. 

Вчера я увидела его пост в инстаграме из серии «где вы были восемь лет» — о том, что Россия все это время призывала к соблюдению Минских соглашений, а когда решила помочь ЛДНР, все про эти соглашения вспомнили. Я написала ему: «Ты что за бред постишь? Там буквально война, убивают мирных жителей, почитай про гибридную войну — все это время Россия поддерживала сепаратистов». На что он мне сказал, что в истории и политике все не так однозначно и нельзя во всем винить Путина. 

Я пыталась объяснить, что это Путин и его правительство развязали войну, как Германия [во Второй Мировой]. А он сказал: «Ты хочешь сказать, что это русский фашизм?». И тут его понесло, что я тупая и мои мозги промыли либеральные СМИ, у меня нет своего мнения и я повторяю чужое, во всем виновата Европа. Я сидела и офигевала, но сказала: «Братиш, я в политике дольше, чем ты учишься». И он замолк. 

Потом я сделала репост обращения Зеленского, на что он сказал, что это информационная война, манипуляция, чтобы русские восстали против власти, и обвинил меня в том, что я хочу революцию. Я ему сказала:

— Ты что, совсем дебил?

— Все. Пошла [*****]. Ты мне больше не сестра, — и забанил меня в инстаграме. 

Он передал маме, что не хочет со мной общаться. Мама обычно была нашим медиатором. Но что-то пока он ее не послушал. Обидно осознавать, что мой ближайший родственник не разделяет объективную точку зрения и поддерживает военные действия России. Для меня это признак глупости и недальновидности. Ведь у него есть возможность смотреть на мир шире, а он ею не пользуется. Это как если бы кто-то из моих родственников был гомофобом. 

Я бы не удивилась, если бы поругалась с мамой — она человек старшего поколения, который транслировал консервативные мысли. А это молодой пацан. Мне казалось, молодежь-то должна быть без этого дерьма и не верить в пропаганду. Тем более человек учится на историка. Мы буквально по нотам разыгрываем события 1941 года, а брат говорит, что все не так однозначно и мы не виноваты. Для меня это шок. Выходит, он готов поругаться с близким человеком, защищая кого — Путина? Кому-кому, а ему защита точно не нужна. 

Я не думаю, что мы поругались на всю жизнь. Надеюсь, со временем у него вправятся мозги. Мне кажется, дело в юношеском максимализме. Но для меня это позиция принципиальная, как отношение к вакцинации. Я исключала из своего круга общения антиваксеров и отношусь к ним с опаской, а сейчас у меня такое отношение к брату. Может, я буду относиться к нему холоднее. Дорогих подарков на день рождения больше не получит. 

Меня воспитывали папа и бабушка. Папа для меня — это человек, который любит, защитит, всегда выслушает, посмеется с тобой. Бабушка — ребенок войны, практически возле ее дома шли танковые сражения во время ВОВ, она видела все эти ужасы. Наши родственники со стороны бабушки живут в Украине. Папа родился и жил в детстве в Донецке, потом возил меня туда много раз аж с Дальнего Востока, а это десять суток на машине. Сейчас он живет недалеко от границы с Украиной.

С 2014 года мы начали смотреть на мир по-разному. Мы оба осуждали, что происходит, но его начала захватывать пропаганда по телевизору, причем все больше и больше, в духе «Америка плохая, мы хорошие». А ведь это именно он учил меня выслушивать все мнения людей и не осуждать их. Что же изменилось?

Критический момент в наших с папой отношениях был в день начала войны. За несколько дней до этого он уже говорил, что наше правительство молодцы, и повторял все эти шаблонные фразочки про «восемь лет терпели», но в день Х это зашло слишком далеко.

Утром, когда я увидела новости о войне, сразу же позвонила ему — я очень за него переживала. Он ответил, что самолетов летает куча, где-то слышны звуки, похожие на взрывы, но ничего страшного, постреляют и все закончится, хватит уже этот фашизм терпеть. Я была так поражена, что ничего не ответила на это. Вечером я позвонила ему снова, он не отвечал, и так несколько раз. Мысли у меня, разумеется, были о самом плохом.

Я не находила себе места. И тут звонок:

— Папа! Папуля! Как ты? Ты почему так долго не отвечал? Я уже думала, что-то случилось!

— Ничего не случилось. Все нормально. Правильно там стреляют.

Я старалась говорить без агрессии, тихо, чтобы он не стал агрессивнее, но все же сказала: «Нет, это неправильно, войне нет оправдания». Дальше я услышала про себя кучу гадостей, будто это не мой папа, а чужой человек: про русский язык и Донбасс — под копирку с федеральных телеканалов. Я начала говорить, что в Украине живут те же люди, что и раньше, что президента выбрал народ. Он еще больше на меня разозлился и сказал то, что я никогда в жизни не забуду: «Тебя и всех с тобой согласных надо расстрелять. Я тебя так не воспитывал». И бросил трубку.

Но ведь все совсем наоборот: то, как я мыслю, — все благодаря ему. Но что с ним стало, уму непостижимо. После этого разговора он начал присылать мне провластные тиктоки, в которых прямо видно, что люди проплаченные. 

На тиктоки не отвечаю, не смотрю, сообщения не читаю. Чувствую себя преданной. 

Общаться с ним не хочу. Надо будет — позвонит. Но я решила для себя, что без его извинений общения дальше не будет. Извинения за то, что просто не выслушал другую точку зрения, а сразу начал осуждать. Извинения за угрозу жизни. Папа словно нанес мне удар топором по голове.

Может быть, мы еще будем общаться, но точно не ближайшие несколько месяцев. Да, мне больно это осознавать, но это реальность.