Журналистка Ольга Бешлей, живущая в Праге, поселила у себя двух женщин, бежавших из Украины, и рассказывает их историю. По просьбе женщин Бешлей изменила их имена. «Мы люди не публичные», — говорит одна из них.
Гуманитарный статус
По данным Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, на 4 апреля более 4,2 миллионов человек покинули Украину за время войны с Россией. Это женщины, дети, старики и ЛГБТК-люди, которые решили покинуть страну (но есть также и ЛГБТК-персоны, и женщины, которые остались и служат в армии Украины).
В первые дни русско-украинской войны я оставила заявку на сайте проекта, который занимается поиском жилья для людей, вынужденных покинуть Украину. В квартире, которую я снимаю с партнером, была свободная комната.
«Перемещенные люди», «вынужденные переселенцы», «уехавшие от войны», «бежавшие», «спасающиеся» — каких только слов я не нашла в эти дни, лишь бы не говорить, не писать слово «беженец». Те украинцы, которых я встретила после начала боевых действий, избегали этого слова. «Мы работающие, самостоятельные люди, которые хотят вернуться домой, — объясняла мне женщина, обратившаяся за советом в социальных сетях. — У нас есть дом! У нас его не отняли! Статус беженца для нас неприемлем».
Статус беженца закрывает возможность скорого возвращения домой, даже в случае окончания войны. Сами заявления несколько недель или даже месяцев рассматриваются государственными органами. Пока идет рассмотрение заявок, люди вынуждены жить в специальных лагерях или центрах для беженцев. Для людей, у которых еще недавно была собственная квартира, близкие и друзья, планы на жизнь в своем городе и в своей стране, статус беженца словно перекрывает надежду на скорое окончание боевых действий и возвращение домой. Приняв во внимание эти обстоятельства, страны Евросоюза предложили уехавшим украинцам другой статус — временную защиту. Документы оформляются быстро: в течение нескольких дней люди получают возможность жить и работать в принимающей стране на срок до одного года. Так что основные проблемы новоприбывших — жилье и работа.
В первую неделю войны моя заявка оставалась невостребованной, но потом на меня обрушились сообщения и звонки.
— Здравствуйте! Здравствуйте! Вы селите у себя? Моя жена и ее сестра! Вы слышите? Они скоро приедут! — в трубке, словно издалека, раздавался голос взволнованного мужчины. Звонок шел с задержкой, поэтому мы постоянно друг друга перебивали.
— Мне очень важно…
— Когда приедут?
— Что?
— Что вам важно?
— Мне важно…
— Я говорю, когда приедут?
Когда не без труда с обеих сторон выяснилось, что жена взволнованного мужчины и ее сестра едут в Бельгию, а не в Чехию, я, завершив разговор, расплакалась: далеко, среди войны и летящих с неба снарядов, остался растерянный человек, которому было важно получить подтверждение, что у близких людей будет крыша над головой, а мне нечем было помочь ему.
***
Дарья написала мне на английском: «Мы две женщины из Украины. Ваше жилье еще доступно? Мы будем очень благодарны. Мы вас не побеспокоим». Я ответила на ее вопросы и добавила: «Вы предпочитаете продолжить переписку на английском или мы можем перейти на русский?».
Дарья, студентка интернатуры, и ее мама Елена, сотрудница бухгалтерии на крупном производстве в Одессе, говорили на русском. И, отправляя мне сообщение, надеялись, что на русском говорю я.
— Страшно было ехать в неизвестность. Выбирали по языку. Чтобы можно было поговорить, чтобы… ну, по менталитету люди были знакомы, — говорила потом Елена, нарезая на кухне салат. До войны они с Дарьей выезжали за границу только несколько раз: добрались на автобусе до Стамбула, слетали на лоукостере в Австрию и Германию. Дарья немного знала немецкий и чуть хуже английский.
Несколько лет назад для меня был огромным стрессом запланированный переезд из Москвы в Прагу. Что испытали две женщины из Одессы, еще недавно ходившие на учебу и работу, готовившие на своей кухне, носившие свою одежду, не планировавшие никаких существенных перемен — а теперь ночующие у чужих людей в Праге, еще без документов, работы, знания языка, почти без денег и внятных перспектив, каждый день надевая куртку, выданную волонтерами на польской границе, потому что все вещи остались дома, а дома идет война…
— Просто пипец какой-то, — деликатно описала их положение Лена.
До нашего дома они добирались несколько суток: тридцать часов ушло, чтобы пересечь границу с Польшей, где волонтеры разместили их в доме отдыха, который находился в Катовице, и только потом Елена и Дарья направились в Прагу. Пока «женщины» продвигались (не расспросив ни о чем своих будущих постоялиц, я только и знала, что это «две женщины»), мы с партнером покупали теплые одеяла и обустраивали комнату для гостей — март оказался неожиданно холодным.
За день до их прибытия я написала подруге Соне, которая с первых дней работала волонтеркой в одном из хостелов для украинцев: «Что-то я очень волнуюсь. Смогу ли я правильно оказать помощь?» — «Думаю, эти люди тоже не учились спасаться от войны в чужом доме, — ответила Соня. — Вы научитесь всему вместе».
9 марта, почти ночью, я открыла дверь квартиры и увидела, как по лестнице поднимаются женщина в черном пуховике и девушка в странной куртке не по размеру. Сумка и рюкзак — все, что было у них с собой.
Жилье
Из одежды у Даши и Лены было лишь то, что они надели на себя — джинсы и черные водолазки. Убегали второпях и забыли еду: помогли украинские волонтеры — на границе с Польшей к поезду подвозили выпечку и горячее. Дарье выдали теплую куртку. Снабдили средствами гигиены.
— Вещи нам не нужны, — отрезала Лена, когда я предложила поделиться одеждой. — Пока мы не определимся с жильем, не хотим обрастать вещами. Нужно быть налегке.
Они действовали очень практично: рассчитав деньги, готовили дома. По городу передвигались пешком, хотя транспорт для обладателей украинского паспорта стал бесплатным: «Мы не нуждаемся, зачем нам бесплатно ездить», — повела плечом Даша, когда я спросила ее об этом.
Получать документы не торопились. По словам министра внутренних дел Чехии Вита Ракушана, с начала войны в республику приехали около 300 тысяч украинцев, почти половина — дети, более 80% взрослых — женщины. К приезду наших постоялиц Пражский центр помощи уже обрабатывал до 3 000 заявлений в день, а жилой фонд Праги истощился: шла речь о размещении прибывших в спортзалах.
Елена и Дарья провели в Пражском центре один день, потом решили не ждать государственного расселения, самостоятельно искать постоянное жилье и работу, и лишь затем — обращаться за оформлением статуса временной защиты и пособиями.
В последствии эта стратегия себя оправдала. Волонтеры из других стран — например, Анастасия Чуковская из Будапешта — рассказывают, что, не получив достойного жилья, устав от бюрократических проволочек и сложностей с поиском работы, некоторые люди в отчаянии возвращаются в Украину. Те, у кого больше сил и ресурсов, путешествуют из страны в страну: так, две девушки, остановившиеся у моего знакомого в Праге, потом улетели в Испанию, где поток приезжих еще не был таким большим — они поступили под опеку Красного креста и поселились в отеле; еще одна знакомая украинка решила отправиться из Чехии в Турцию, где у нее есть друзья.
Мы начали с жилья: на местных волонтерских ресурсах публиковались объявления о готовности жителей Чехии предоставить квартиры и комнаты — бесплатно и на длительные сроки. Но Прага была забита. Только фермеры из Оломоуца пригласили пожить в их хозяйстве. Лена и Даша заметно нервничали.
— Вы можете жить у нас столько, сколько потребуется, пока не найдете более подходящее жилье, — я пыталась их успокоить, но напряжение не спадало: люди хотели определенности.
После двух дней поисков мне позвонила даже по голосу совершенно вымотанная Соня: в хостеле, где она работала, была своя база жилья — ей удалось найти для наших гостей однокомнатную квартиру в Праге.
— Ееееееееееееееееее! — завопила я.
— А еще двум женщинам — не нашла, — ответила Соня.
Хозяин квартиры Мартин неплохо говорил по-русски, как и многие жители Чехии, заставшие страну времен оккупации СССР: оказалось, он был готов выселить из квартиры сына-студента, чтобы предоставить жилье украинцам. (Сына, если что, не на улицу выселяли — у Мартина за городом был собственный дом.) Это была однокомнатная студия, без стиральной машины, но зато с кухней, мебелью и посудой.
— Какой хороший человек, — радовалась Елена. — Он даже предложил лично за нами заехать, чтобы отвезти на осмотр квартиры.
Тут у меня в голове что-то щелкнуло.
— Давайте мы лучше сами вас отвезем. И заодно посмотрим, что за жилье и какие там хозяева.
Днем ранее мне встретилась памятка оказания волонтерской помощи: там предупреждали об опасности трафикинга — торговли людьми и принуждении к сексуализированному труду. Женщины, бежавшие за границу от угрозы войны, — это люди, которые находятся в уязвимом положении. Их доверием могут воспользоваться, поэтому всех желающих предоставить жилье и работу стоит проверять.
— Нужно дать понять хозяину квартиры, что вы не одни в Праге, что у вас тут есть знакомые, которые будут интересоваться вашей судьбой. Мы также возьмем у него данные и взглянем на документы.
— Теперь этот Мартин кажется мне подозрительным! — испугалась Лена.
Мы посмеялись и чуть-чуть выдохнули.
Работа
Куда сложнее было с работой. Лена и Даша не знали чешского и английского. У Даши был базовый немецкий, который она учила сама.
Интернатура в Одессе была ее гордостью. Чтобы попасть в понравившуюся больницу, Даша ездила уговаривать главврача 11 раз. Девушка без денег и связей, она настояла на своем обучении, добилась желаемого и работала с удовольствием. Когда-нибудь думала поехать на учебу в Германию. Но позже, уже состоявшись как врач в Украине.
— Я и немецкий учила не торопясь. А тут вот.
Вот — это звуки взрывов, раздавшиеся в районе 5 утра 24 февраля. Российские войска нанесли ракетные удары по нескольким военным объектам в Одесской области. Среди них, к примеру, была военная часть в селе Липецкое, где погибли 22 человека, по данным областной администрации Одессы.
Получив более чем явное подтверждение начала войны, Лена и Даша спешно выехали в область. В одном из крохотных городков в частном доме жили их бабушка с дедушкой, мама и папа Лены.
— Бабушка у нас болеет, в погреб спускаться сама не может. Когда мы уезжали, Даша поставила ей стульчик в дверном проеме, чтобы она туда пряталась, если будут летать снаряды, — рассказывала Лена. — Дедушка крепкий, ездит на велосипеде каждый день. Он в погреб может спуститься.
Расчет на то, что в областном населенном пункте будет спокойнее, чем в портовом городе, оказался неверным: российские военные били по селам вокруг Одессы, обстреляли даже курортный поселок Затока. Во время воздушных тревог Лена и Даша прятались в погребе. В последний раз, в спешке поднимаясь наверх, Даша расшибла голову о перекладину — лоб заживал уже в поезде.
— Никогда не думала, что уедем, — говорила Лена. — Никогда. А тут собрались в один день. Натаскали еды и воды, запаслись, кажется, на несколько недель. Пересидим, думали. Не смогли. Очень страшно.
Даша звонила деду утром и вечером. В приложении на телефоне она отслеживала воздушные тревоги, строго спрашивала, успели ли спрятаться старики. Дедушка — бодрый, готовил еду, занимался хозяйством, отвечал, что ему там не до тревог. Даша ругалась на него. Мы потом тихонько смеялись на кухне с Леной — о том, какая Даша у нее суровая, как она всеми руководит, а старики, конечно, немножко как дети, как все, наверное, старики. Но один раз дед забывает положить трубку, и Даша слышит, как он плачет.
Для трудоустройства медицинским работником в Чехии необходимо подтвердить свой диплом и пройти курсы по языку. В центре, где помогают уехавшим от войны, Даше предложили оставить заявку и встать в очередь: если появится вакансия медсестры или другая подходящая ее квалификации должность, с ней свяжутся. Когда я предлагаю рассмотреть этот вариант, Даша раздражается:
— Мы скоро вернемся домой. Я вернусь в свою интернатуру. Я хочу закончить учиться в Одессе.
— Но вдруг…
— Мы скоро вернемся домой.
Денег у Даши и Лены было немного, от силы на пару месяцев очень скромной жизни, без оплаты жилья. При оформлении статуса защиты украинцам выделяют 5 тысяч крон на человека — это примерно 230 долларов. То есть, оформив визу, Лена и Даша получили бы 460 долларов на двоих. Транспорт для украинцев, сделавших документы, бесплатный. В центрах помощи можно получить сим-карты с небольшим балансом на счету. Плату за звонки в Украину отменили. Наконец, для украинцев в городе есть точки бесплатного горячего питания, а волонтеры раздают одежду, обувь и средства гигиены. Таким образом, без расходов на транспорт и связь 460 долларов в Праге — это деньги.
— Но что мы будем, сидеть и ждать, когда нам позвонят? Нужно искать работу, мы не можем ничего не делать. Мы не хотим сидеть на пособиях, мы не нахлебники, — беспокоилась Лена.
Каждый день они уходили в город искать работу. Опрашивали людей в магазинах — продавцов, кассиров и консультантов. Искали среди них украинцев или русскоговорящих. Работы либо не было, либо она требовала знания чешского языка. Две женщины из Украины, жившие у моего коллеги, устроились на завод по производству розеток, где им предоставили общежитие, но у них на заводе были знакомые, и места там уже кончились. По словам другой моей коллеги, ее постоялицы сейчас вторую неделю обзванивают волонтерские базы — они тоже рассчитывают скоро вернуться домой и не хотят погружаться в работу, которая потребует изучения языка и других вложений ресурсов.
— Мне кажется, мы должны им сказать, что нужно исходить из худшего варианта развития событий, — сказал мой партнер как-то вечером, когда Лена и Даша вернулись из города страшно вымотанными. — Если они будут принимать решения, которые основаны на желании скоро вернуться домой, эти решения могут привести к тому, что они застрянут в неподходящей для них стране, на неподходящей им работе.
— Но это же их решения. Нам-то с тобой легко рассуждать, — отвечала я.
Вскоре я снова аккуратно предложила Даше подумать над возможностью продолжить образование: на связь со мной вышел знакомый из Германии, который жил в одном из университетских городов. Он обещал помочь с первичным жильем.
— Это очень сложно, — тут же ответила Даша. — Я все посмотрела. Чтобы подтвердить диплом, нужно будет еще несколько лет учиться, плюс надо будет сдать немецкий язык, плюс еще есть специальный языковой экзамен именно для врачей, он очень дорого стоит, это несколько тысяч евро…
— Мы соберем… — заикнулась я.
— Нет! Мы взрослые люди. Руки, ноги, голова на плечах есть. Мы сами на все заработаем.
О том, насколько сильным было желание Лены и Даши вернуться домой, говорил и тот факт, что в своих поисках лучшего места они не только не рассматривали дальние страны вроде Канады, но даже Испания, Франция, Нидерланды, Финляндия, Норвегия, Швеция — все это было «слишком далеко от нашей границы».
Выбор
Лена готовила каждый день: котлеты, суп с фрикадельками, куриные биточки, блины. Ей было неудобно жить в нашем доме и ничего не делать для нас. Я сама стала больше готовить, чтобы Лена не работала кухаркой. Но ей очень нужно было занять себя.
— Ну вот же есть посудомойка, давайте мы в ней все помоем, — говорила я, пытаясь отнять у Лены салатницу.
— Не надо в посудомойку, я сама.
— Да это же просто, я все сейчас загружу.
— Помою сама.
— Ну зачем вы будете мыть посуду? Отдыхайте!
— Мне нужно. Пожалуйста. Мне это нужно.
«Мне это нужно», — говорила и наша помощница по дому Надежда (имя изменено), когда я пыталась освободить ее от работы, заплатив деньги за два месяца вперед.
«Я без работы с ума сойду», — писала мне Надя. Во Львове у нее работает волонтеркой старшая дочь. Подо Львовом осталась старенькая мама. В украинском селе, где родился и вырос ее муж, похоронили уже двоих мужчин — они были военными. Надя выкладывает передо мной эти осколки чужих жизней, пока моет полы, а я раскладываю стиранные вещи.
Лена просила меня узнать у Нади, нет ли работы уборщицей. Я пообещала, а про себя подумала о том, какой удар война нанесла женщинам: выдавленные из своих домов танками, они вынуждены браться за любую работу, несмотря на свою квалификацию и стремления, вложенные в образование и карьеру усилия. В рейтинге Всемирного банка, который отражает так называемый «гендерный разрыв» — то есть показывает ситуацию с равноправием полов, Украина по данным на 2019 год находилась на 12 месте из 26 среди стран Восточной Европы и Центральной Азии. И на 59 из 153 в мировом рейтинге. В исследовании отмечалась недостаточная вовлеченность в политику и экономику, но все же ситуация была не в пример лучше российской (Россия на 81 месте из 153, причем упала почти на 30 позиций с 2006 года).
— Я бы, конечно, хотела с землей работать, — сказала Лена другим вечером. — Я читала, что в Нидерландах можно работать в теплицах, но пишут, что там совсем мало платят. Может быть, мне удастся устроиться в цветочный магазин в Праге? Вот было бы хорошо. Мне так нравится работать у нас на участке, у стариков. Мы там каждый год чего-то сажаем. Эх, скоро ягоды пойдут.
— Я такую малину посадила! — улыбнулась Даша. Она редко улыбалась — только в моментах, когда удается отвлечься. — Малины будет полным-полно. А еще дедушка у нас — смешной такой. Я его просила посадить мне персики и черешню. А он посадил абрикосы и вишню. Вишня же кислая!
— Эх, вот бы вернуться скорее. Будем опять на участке копаться, — Лена посветлела лицом.
Я пыталась предложить Даше почитать вечером книжку, но она вся вспыхнула:
— Ну какая книжка! Нам же работу искать нужно, у нас вон сколько дел!
— Иногда для достижения результата нужно немного ослабить усилия, — в такие моменты я аккуратно говорила какие-то фразы, услышанные от психолога. Опыт Даши и Лены был не похож ни на что, прожитое мной, и я старалась не лезть с советами.
В один из дней Даша и Лена вышли из дома, чтобы немного пройтись, но сколько бы ни ходили по округе — неизменно оказывались на нашей улице. Напряжение внутри них было так велико, что глаза застилала тревога: они ходили по кругу в своих поисках, и они ходили по кругу буквально, даже отправившись на прогулку.
Войну мы обсуждали только по вечерам. Мой партнер, служивший в израильской армии, давал сдержанную оценку боям. Лена и Даша рассказывали, как живет Одесса и городок, где остались из бабушка с дедушкой. Посреди одного из таких разговоров Даша вдруг резко сказала:
— Надо мне смотреть варианты с учебой. Может быть, мы не скоро вернемся домой. Может, меня из интернатуры уволят.
Я не знаю, какая новость привела ее к этому перелому. Но уже через два дня Лена и Даша объявили, что уезжают в Австрию и надо отменить жилье у Мартина.
— Вы простите, что мы отказываемся от хороших вариантов и вдруг меняем планы, — переживала Лена.
— Да, всех переполошили, волонтеры из-за нас напрягались, — Даша переживала тоже, а я вспомнила еще одну фразу своего психолога:
— Вы поступаете правильно, выбирая самое лучшее для себя. Ведь речь идет о вашей жизни.
Сейчас
Лена и Даша живут в деревне под Грацем. Рядом лес, в лесу — лисы. В доме, где они остановились, им выделили комнату, отдельную кухню и ванную. Хозяева прописали их у себя и смогли предложить работу в саду у соседей. Даша уже записалась на курс немецкого. Когда они с Леной закончат оформление документов, то встанут на биржу труда. Даша нашла возможности для продолжения образования. Говорит, ей нужно будет проучиться еще два или три года: «Это не много».
Каждый день работая с новостями, я отдельно смотрю Одессу и то местечко, где живут дедушка с бабушкой — незнакомые мне, но уже не чужие. Где растет малина, вишня и абрикосы. В ночь на 3 апреля российские войска нанесли по Одессе ракетный удар. «Дым стоит, — ответила мне Даша. — Бабушка с дедушкой не открывают окна».
У меня снова живут две женщины. На этот раз из Киева и Киевской области. Юристка и швея. Одна из них провела в оккупации почти две недели, прежде чем выбралась по зеленому коридору. Родственники прятали ее в погребе — чтобы российские солдаты не изнасиловали.
Фото на обложке: Mirek Pruchnicki, Flickr
