Во время поисковых операций в лесу искать людей помогают волонтеры вертолетного отряда «Ангел», базирующегося под Истрой, — энтузиасты, готовые безвозмездно отправиться на поиски пропавших. «Холод» поговорил с руководителем отряда «Ангел» Александром Михайловым о том, как он стал управлять самолетом и вертолетом, не учившись в летном училище, как разработал систему поиска людей в лесу с высоты и спасал людей.
«Все мои кровные уходили на авиацию»
Я начал летать в 33 года. В детстве я думал, что летчиков делают в специальных пробирках, а я был обычной московской дворовой шпаной, какие нередко заканчивают свою жизнь в каком-то подвале или в тюрьме. Я 1967 года рождения, и мое детство — это подворотня, безотцовщина, мелкие кражи, хулиганство.
Профессионального летного образования у меня нет, я хотел пойти учиться, но все как-то не складывалось, было не до этого: хотелось зарабатывать деньги, потому что жить на мамину зарплату в 90 рублей даже в 1970–1980-е годы было сложно. В 12 лет я уже работал на почте: разносил письма, за два участка давали 30 рублей, если я не ошибаюсь. Я зарабатывал на мотор для велосипеда — двигатель Д-6, который стоил 65 рублей, и на велосипед «Украина» б/у. Работал всю зиму по документам мамы, так в 13 лет у меня появился мопед, на который я заработал сам. Я не верил, что смогу стать летчиком, но засматривался фильмом «В бой идут одни старики», и если мне в руки попадал пластилин, то я всегда лепил двухмоторные самолеты.
В начале 1990-х, когда я работал на мелких должностях в банках, я разговорился с одним клиентом — он увлекался черно-белой фотографией и показывал мне подворотни Питера. Но среди тех фотографий я увидел одну, на которой он в кабине самолета в небе, держит штурвал. Меня это шокировало, потому что у него было сильное косоглазие. Но он мне объяснил, что есть место, где этому можно научиться, и, хотя один он летать не может, с инструктором — спокойно.
На следующие выходные после этого разговора я поехал с ним: взял деньги, приехал на аэродром в Мячково — час полета там стоил 100 долларов. Я сделал 5-6 полетов по кругам с касанием полосы и последующим взлетом — так называемый конвейер. Каждый круг — шесть минут, за три часа получается 30 посадок и взлетов. На одном из последних заходов на посадку инструктор поднял руки — то есть я сам посадил самолет. Когда ты в первый раз сам сажаешь самолет, обычно не веришь, что делаешь это самостоятельно, поэтому инструктор и поднимает руки при посадке — ты словам можешь не поверить, а периферическим зрением видишь, что у него руки подняты. Стоило все это 300 долларов, я заплатил, а потом вернулся домой, где меня ждала моя жена и двое маленьких детей. После этого я 10 лет не появлялся на аэродроме, потому что просто так, без своего самолета, летать не хотелось, а самолет, оказалось, стоит 100 тысяч долларов. У меня таких денег не было.
Через 10 лет, в конце 1990-х, я и место работы сменил, и бизнесом занимался, и наемной работой, уже дома 10 тысяч долларов лежало, да и у пацанов мог в долг еще пятнашечку взять. И тут в журнале «За рулем» я увидел рекламу: продавался самолет «Скайрейнджер», легкий двухместный, за 18 тысяч долларов. Раньше-то было 100 тысяч, а тут за 18, да еще и десятка уже есть дома — у меня сердце забилось. Я уже взрослый был, понимал, что 18 тысяч превратятся в 33, если купить моторчик получше, приборчики. Так и случилось. Но я уже понимал: все, я летаю. А дальше пошло-поехало, как в анекдоте: кто в авиацию пришел миллиардером, уходит миллионером — все мои кровные потом уходили на авиацию.
Недавно я продал свой самолет, потому что он стоял пять лет без дела. Я несколько лет летаю в пилотажной группе «Первый полет» как ведущий летчик (единственная в России группа, летающая на поршневых самолетах, создана летчиками Дмитрием Самохваловым и Константином Боровиком в 2009 году; участники группы выполняют в небе различные фигуры. — Прим.«Холода»), мне этих полетов хватает, так что я свой самолет забросил, пропустил несколько серьезных техобслуживаний. Конечно, при продаже пришлось сильно сбавить цену, но я понимал, что если дальше буду тянуть, то ничего хорошего не выйдет. И так денег нет, а тут еще самолет ремонтировать.
«Мы пытались найти в лесу человека, совершенно не имея опыта»
У нашего отряда нет дня рождения. Обычно, когда я читаю лекции для новичков, я начинаю с истории поиска Лизы Фомкиной, именем которой назван поисковый отряд «Лиза Алерт». Но в 2010 году я вообще ничего не читал и не видел про эту девочку.
Получилось так: примерно через год после тех поисков волонтеры отряда позвонили в Межрегиональную общественную организацию пилотов и граждан-владельцев воздушных судов (АОПА): «Лизе Алерт» не хватало сил и возможностей, они искали мужчину в лесу, и нужно было посмотреть с высоты. Видимо, они просто забили в поисковой строке «где взять самолет» и наткнулись на АОПА. Я член правления в этой организации, а директором подразделения по Московской области был мой компаньон по аэродрому Дмитрий Шаповалов. Вот ему они и позвонили, а он редко летает, поэтому позвонил мне.
Я к тому моменту уже налетал просто так свою тысячу часов, и мне хотелось какой-то осмысленной деятельности, движухи. Я уже помогал МЧС с помощью своего самолета решать различные задачи как доброволец и согласился поискать того человека с «Лизой Алерт». Пока мы готовились, его уже нашли, к сожалению, погибшим. Но волонтеры сохранили наш телефон и в начале зимы 2011 года позвонили снова — просили поискать подростка-аутиста в районе Лосиного острова. А это рядом с МКАД, мы на самолетах тогда и близко туда не подлетали. Я понимаю: там лес 2х2 километра, мне туда на самолете сложно вписаться. Я почесал репу и решил позвонить Мише Фариху, душе вертолетного движения — сам я к вертолетам до этого не подходил. Он согласился, и я полетел с ним наблюдателем.
Мы пытались найти подростка в лесу, совершенно не имея опыта: замечали движение, разворачивались, а потом оказывалось, что это поисковая группа идет. В конце концов мы увидели человека, который мечется: он увидел нас, остановился и побежал к нам навстречу — у меня аж сердце екнуло, — а потом побежал от нас. Я Мише говорю: это либо бандит, который прятал в лесу труп, либо наш аутист. Я так радовался, что готов был выпрыгнуть из вертолета, чтобы его поймать. Мы сообщили о нем поисковой группе, сказали, куда им двигаться, и они его аккуратно поймали. Мы стали кружить над этим местом, и тут по рации волонтеры говорят: «Это аутист, но не наш». Зима, лес, в котором не должно быть людей, я впервые в своей жизни нахожу кого-то на вертолете — вы понимаете уровень эмоций в тот момент? А того пацаненка, которого они искали, нашли в тот же день, он шел вдоль дороги. Наверное, этот наш первый полет с Фарихом 10 ноября 2011 года и можно считать днем рождения «Ангелов».
Потом были еще поиски. Искали пропавший в Тверской области вертолет, я пытался искать его на своем самолете, но это было бесполезно. Белый вертолет среди белого снега и белых берез на самолете не найдешь. В таких случаях действеннее на вертолете. После этого я подсел на вертолеты. Смотрите, как на вертолете классно: мы с вами сели на крышу небольшой заброшенной остановки в лесу, подлетели к дереву и сорвали шишку с самой верхушки.
Я учился летать на базе «АУЦ Авиамаркет» в Буньково. Когда я понял, что мне нужен вертолет, то пришел к руководителю этого центра и спросил, есть ли у него вертолет на продажу. Оказалось, что есть. Первый мой вертолет был раскрашен под стрекозу, я на нем учился, мне это было по душе. «Стрекоза» эта стоила 10 миллионов рублей, а у меня было 2 миллиона рублей. Я оформил договор с рассрочкой, со страховкой, торговаться не стал. Я так все свои покупки делал: денег нет, значит, займем.
«Все равно все концы ведут в Буньково»
Вы знаете, что только в России так часто ходят в лес за грибами? В Финляндии, если они прямо на улице будут расти, никто их не тронет. А зачем? Грибы же в магазине можно купить. Но в России по-другому. Поэтому нигде нет такого масштабного опыта поисковых волонтерских операций в грибной сезон, как у нас. В такие дни я, как последний кобель, прихожу домой в пять утра, до обеда порой успеваю поспать, а потом снова на поиски. И пару месяцев у меня такой ночной график.
В сезон экипажи замученные, поэтому большая радость, что у нас работает наш инженер Алексей Ерохин. Он готов и как наблюдатель полететь добровольцем, такой человек очень ценен, но для нас не менее важно, чтобы он оставался на земле, потому что, когда экипаж устает, ребята забывают, например, что у вертолета окна грязные, торопятся, и он нужен как инженер здесь на базе, чтобы протереть стекло, проверить бак, посмотреть, пристегнуты ли все, и так далее.
Я не помню, сколько раз я вылетал на поиски — после 100 успешных полетов уже перестал считать. Иногда понимаешь, что если сейчас человека не заберешь, то все. Был случай: ноябрь, бабушки идут собирать мороженую клюкву на болото после первого снега. Одна бабуля потерялась, дозвонилась до МЧС, спасатели приехали, но им по болоту ночью до бабушки идти три километра. А она подвернула ногу и стоит по щиколотку в воде при нуле градусов. Я говорю ей по телефону: «Найдите пенечек, сядьте куда-то». А она: «Если я сяду, то я уже никогда не встану». Мы ее нашли. И я понимал, что если я ее сейчас не вытащу оттуда и мы будем ждать, пока пешие спасатели МЧС дойдут, то это гарантированно закончится смертью в больнице. Вытащили ее на вертолете.
Раньше, как и в семье любого, кто занимается похожими по уровню напряжения вещами, моя жена интересовалась, нашли или нет. На каком-то этапе этот интерес пропал, но моей деятельности она не мешает, прекрасно все понимает. Дочь у меня ворвалась в нашу деятельность, как ураган, когда была в декрете. Она стала шикарным авиакоординатором. Но прошло два года, она вышла из декрета и забросила это. У нее там две работы, надо зарабатывать деньги, семья, но в следующий декрет опять к нам придет. Женщины у нас и координируют, и летают. Есть целый экипаж Кать — Катя Пак, Катя Харитонова. Я в них уверен и на учениях, и в поисковых операциях. Ни в одном поисково-спасательном отряде нет полностью женского экипажа, а у меня есть, да еще и все Кати.
Когда ищут пропавшего, не всегда вызывают нас, иногда просто смысла нет — например, с высоты поиск неэффективен: мы не сможем увидеть в лесу человека, который не движется, и не можем работать в плохих погодных условиях. Нам порой говорят, какие мы великие спасатели, а я думаю: вот скажут найти кого-то в горах или вытащить на море из воды — а я не умею. Но если человек теряется в больших лесных массивах, тут мы за 10 лет разработали план, у нас столько опыта, что мы точно знаем, что делать. Мы провели уже под тысячу поисковых операций.
В первые года на 400 часов налета было 20-25 найденных. «Лиза Алерт» вызывала авиацию, когда пешие волонтеры уже все отработали и не было связи с потерявшимися, соответственно, результативность была невысокая. После 2015 года мы стали подключаться и к поиску тех пропавших, с которыми есть связь. И после того, как мы смогли разработать и наладить систему взаимодействия всех служб и добровольцев, при общем налете 490 часов, например, было найдено 458 человек. Большинство из этих людей быстро нашлись, потому что у них еще был заряжен телефон или они следовали инструкциям волонтеров, полученным до того, как телефон сел и начала работать авиация.
У нас есть доступ к базе заявок «Лизы Алерт», поэтому на какие-то заявки «Лес на связи» (заявки, предполагающие поиск людей, у которых есть телефон, в лесной местности. — Прим. «Холода») мы сразу можем обратить внимание, если это наша зона ответственности, допустим, Калуга. В таком случае опытные дежурные еще за час до обращения к нам волонтеров могут сказать: «Это будет наше», и мы можем начать собираться. Но, конечно, мы все равно ждем сигнала.
Всего около 80 человек имеют нагрудный знак «Ангел», то есть они принимали участие в поисках и успешно завершили как минимум одну операцию. Костяк нашей команды — четверо оперативных дежурных и десять авиакоординаторов. В течение дня они могут заниматься своими делами, но у них посуточное дежурство, и они первыми узнают о том, что «Ангелы» нужны на поисковой операции. Работа начинается с того, что нам поступает заявка от «Лизы Алерт», и я или оперативный дежурный сбрасываем ее в чат в мессенджере на фейсбуке, где сидят другие дежурные. Она выводится капслоком, чтобы было хорошо видно, потому что иногда ты смотришь на это в полете. А этот мессенджер мы используем, потому что там всегда видно, кем прочитано сообщение.
Дальше на эту информацию смотрят оперативные дежурные «Ангелов», которые принимают решения о поисках по всей стране. Например, заявка зимой: лес, мужчина, 80 лет, Богородский округ, без телефона, потеря памяти, онкология, просьба оценить возможность вылета на визуальный поиск. И дальше начинается обсуждение: «Олег, ты совсем охренел, как мы этого деда без связи найдем с фарой?». Могут быть комментарии: «Так себе прогноз, визуальный поиск после захода солнца?». Так наши оперативные дежурные вчетвером без меня обсуждают, а потом я вмешиваюсь и принимаю окончательное решение. Из заявки убираются все лишние персональные данные — их увидит только тот, кто согласится лететь, и дежурный публикует ее в общем чате, где пилоты со всей страны. Это нужно в случае, если никто из нас не может полететь сам — но даже если мы можем полететь как пилоты, в любом случае нам нужно набрать экипаж.
У нас никто зарплату не получает. Диспетчерские и многие прочие должности в МЧС и других спасательных структурах низкооплачиваемые, и во многих случаях там работают пожилые люди с невысокой мотивацией. А у нас в штабе могут быть и профессор, и доктор наук, и человек с двумя высшими. Мое дело их собрать, а это я умею, а дальше они будут въедливо разбираться. Мозговой штурм у нас будет гораздо лучше, потому что это авторитетные независимые личности, руководители бизнесов, которые мотивированы и работают над задачей. Это наше главное преимущество.
Кто-то всегда отзывается. Когда самый пик поисков, то многие по два раза летают за день. А почему бы не полететь? Когда ты только купил самолет или вертолет, у тебя налет часов будет зашкаливать — тебе везде хочется побывать. За первый год ты облетаешь почти весь мир, а через три года тебе вообще некуда лететь, нет новых мест, все достало. А поиски людей — все же осмысленное занятие.
Сообщество вертолетчиков небольшое — их в России полторы-две тысячи человек. Для сравнения, гражданских пилотов у нас в стране с учетом авиакомпаний и частников — 15 тысяч человек. В США порядка 800 тысяч человек имеют свидетельство гражданского пилота. Я когда сравнил эти цифры, не мог поверить своим глазам. Я могу пойти и сказать знакомым: «Нам нужен срочно человек на поиск ребенка в Архангельске», и даже если я его лично не знаю, через пять минут у меня будет его телефон, потому что все равно все концы ведут в Буньково (вертолетная площадка «Хелипорт Истра», на которой работает Александр, находится в селе Буньково Московской области. — Прим. «Холода».). Когда мы так привлекаем кого-то, это похоже на «Яндекс.Такси»: пилоту дадут план, разработают маршрут, дадут координаты, проверят, чтобы он не ошибся. Никто так не разбирается в подготовке планов полета, как наши оперативные дежурные. Если есть пилот, то остается только найти «жопу с глазами» — то есть двух наблюдателей на борт. От них просто требуется иметь небольшой вес и две пары глаз. Но идеальный наблюдатель — человек с хорошим зрением, готовый к оказанию первой медицинской помощи, к эвакуации пострадавшего, автономной работе в лесу, он знает условия задачи, а еще никогда не смотрит в телефон.
Когда участвуешь в поисках, важно соблюдать правила. У нас есть чек-листы для каждого случая, шаблоны, скрипты, инструкции, световые кодировки, которые мы используем. Например, мы не имеем права отправлять координаты голосовым сообщением или диктовать их по телефону. Дежурный отслеживает наш полет, и только он имеет право преобразовать это в цифры, на нем ответственность, и к этому допущены только несколько проверенных людей. Иначе можно ошибиться. Например, был случай, когда к потерявшемуся мужчине, у которого на этой почве случился сердечный приступ, не успели привезти врача, потому что кто-то неправильно вбил координаты. Пока разобрались, прошло 40 минут. Пилот «Ангелов» и волонтер «Лизы Алерт» Лена Кипяток была на связи с женой, говорила с вертолета ему, что идут спасатели, а спасатели полчаса занимались херней — мы это на всю жизнь запомнили.
Если я понимаю, что кто-то из «Ангелов» что-то сделал не так, мы проверяем инструкцию и смотрим каждый этап. Если там что-то не было написано четко, то это прокол, который мы исправляем. Я очень хочу, чтобы это все работало и после меня, потому что я не вечен. Добровольцы-эстеты любят говорить, что каждый поиск особенный. Нет, все одинаковые, все шаблонные, нюансы не важны: ты должен прийти, найти и спасти.
«Нет огня — маши лифчиком»
Мы порой не видим тех, кому помогаем, не общаемся с ними. Мы нашли человека, посмотрели на него с высоты, сбросили аварийный комплект и улетели. Но обычно мы просим, чтобы нам потом прислали фотографию этого человека со спасателями, ведь все равно запоминаешь, как искал. До момента посадки судна в чате запрещен флуд, пишет только экипаж и авиакоординатор. В чате могут быть несколько человек, которые в теме, но писать запрещено. После посадки уже можно расслабиться, и тогда идет обсуждение полета.
С годами все только улучшается, мы сейчас летаем с новым оборудованием — например, дальнодействующим акустическим устройством LRAD (Long Range Acoustic Device). Его используют для голосовой связи между кораблями и для оповещения о чем угодно на больших расстояниях и с высокой четкостью. Выглядит это как огромный громкоговоритель, который находится прямо на борту воздушного судна. Если вы будете стоять в двух километрах и я что-то скажу, вы это услышите четко, а не как из обычного громкоговорителя.
Несколько лет назад у меня была ситуация, когда я вылетел на поиск: в лесу пропали четыре женщины, все курящие, спички или зажигалка гарантированно есть. Пролетаю над лесом медленно, делаю 2-3 круга, после этого, чтобы не тратить топливо, делаю паузу на 20 минут, рассуждая так: они поняли, что их ищут, даю им время развести костер, потому что через деревья я их не увижу, а на дым среагирую. Снова пролетаю, ничего нет. Позже оказалось, что они стояли в лесу с зажигалками и «молились, чтобы вертолетик их увидел» — вышли сами из леса на следующий день. Был бы у меня тогда LRAD, я бы сказал: «Валя, у тебя 20 минут, чтобы развести костер. Нет огня — маши лифчиком» — нужен контрастный цвет.
После завершения поисковой операции мы нередко слышим, что человек видел над собой вертолет и махал руками из-под дерева, уверенный, что его видно. Но это не так. LRAD позволяет сказать ему, как можно сделать себя заметным для поиска с воздуха. Для этого достаточно несколько раз пролететь над лесом, на повторе проигрывая заранее записанный текст-инструкцию. Колонка достаточно мощная, чтобы звук отчетливо было слышно на несколько километров. На оповещение граждан это тоже отлично работает, мы просто летаем и сообщаем жителям, кто пропал, какие приметы.
Я мечтал об этом оборудовании, но оно большого размера, и я не понимал, как нам его приладить к вертолету. В конце концов меня осенило — при установке с вертолета снимают заднюю дверь, и дальше он летит без нее.
Иногда мы находим уже погибших. Летишь и видишь белое пятно, подлетаешь ближе и понимаешь, что лежит человек, у которого до колена спущены штаны. Кажется, будто изнасилование, а это уже последняя степень переохлаждения (при долгом переохлаждении ощущение холода сменяется чувством жара, и человек инстинктивно снимает с себя одежду. — Прим. «Холода»).
Зрелище может быть адское, если там ребенок, например. Очень тяжело на это смотреть. Все наши действия записываются на видеорегистратор, мы все потом анализируем: где неправильно себя повели, где можно было что-то улучшить.
«В США уже выросло пять поколений добровольцев, у людей нормальная гражданская позиция»
Я уже несколько лет занимался поисковой деятельностью, когда узнал про американский гражданский авиапатруль. В конце 1930-х годов Германия закрыла свое воздушное пространство для частников, все самолеты забрали на нужды армии, началась Вторая мировая война, и американцы тоже решили своих частников закрыть — мало ли, будут шпионы летать и все докладывать Германии или Японии. На частных самолетах у них тогда летали летчики на пенсии, которые помогали удобрять землю, делали почтовые перевозки или просто цирк по пригородам устраивали — что еще можно делать на маленьком самолетике? Аэроклубы у них уже работали. А тут говорят: стоп, война. И тогда один председатель аэроклуба, который по совместительству был мэром Нью-Йорка и входил в правительство, предложил создать гражданский авиапатруль, который будет охранять и патрулировать побережье Атлантики.
Я когда об этом читал, то представлял, что мне 50 лет, война, я не призывной, и вот днем я работаю где-то на заводе, а вечером заливаю 20 литров бензина в свой По-2 (советский многоцелевой биплан. — Прим. «Холода».) и лечу из Тушина в район Звенигорода, где немецкие танкисты жрут сосиски, беру коктейль Молотова и кидаю, а потом лечу обратно в Тушино и с утра иду на завод.
Во что это дальше превратилось в США? Есть самолет, на нем установлено поисковое оборудование. Если у нас троих есть американское гражданство, мы приходим, говорим, что мы летчики, кто-то учится на наблюдателя, кто-то на старшего в поисковой группе (обучение проводится внутри самого Гражданского патруля, более опытные летчики обучают новобранцев. — Прим. «Холода»). Дальше мы разбегаемся по нашим ежедневным делам: вы писать статьи, фотографировать, я — торговать автозапчастями. Но если где-то поиск, никакой работодатель не может нас задерживать при ЧС, потому что фактически мы внутренняя полувоенная авиация. Я говорю, что готов дежурить по понедельникам, кто-то — каждый день, кто-то каждую вторую среду, например. Мы берем себе дни, в которые знаем, что мы можем ответить на вызов.
Самолет купило государство, он стоит на балансе ВВС, когда ему нужен ремонт — в ВВС, когда ему нужно топливо — тоже за счет ВВС. А мы просто на нем работаем, абсолютно бесплатно. Мы приезжаем выполнять миссии: поисковые, противопожарные, патрульные. Мы можем быть военным пилотами, гражданскими, частными. Мы прошли тест, научились работать с поисковым оборудованием, включать геолокацию, радары — мы готовый экипаж, и правительство нас не содержит, а только обслуживает технику. В США уже выросло пять поколений добровольцев, у людей нормальная гражданская позиция. Из нас, к сожалению, самостоятельность и инициативность выбивалась много лет каленым железом, поэтому мы имеем то, что имеем.
«А почему вы бабушку с корзинкой так не ищете?»
У нас в последние годы работать все тяжелее. Вы же понимаете, что бизнесу стало не очень? У меня сейчас огромные проблемы с финансированием поисковых полетов. Я уже два года почти не летаю для себя, в отпуск, например. «Ангелам» давно нужен спонсор, потому что все стоит адских денег. Идеальная картина мира для нас сейчас — найти спонсора в виде корпорации или физического лица. Никакой государственной помощи не надо. Если она будет, то будет страшно. Боюсь, как с режиссером Кириллом Серебренниковым — сначала тебе выделяют деньги, а потом судят за растрату средств.
Я знаю, сколько нужно денег на финансирование вертолета на протяжении 12 лет — это срок его службы до капитального ремонта, и я бы мог сказать конкретные цифры, если появится спонсор. Хороший вертолет стоит миллион долларов, и примерно 12 миллионов рублей нужно на 12 лет для его поддержания.
На вертолеты нельзя жалеть деньги, ведь, остановись двигатель, ты больше ничего не сделаешь. На самолете можно планировать аварийную посадку, тут — нет. У нас нет системы защиты от обледенения, нет второго двигателя. С ресурсами вертолета нужно быть очень осторожным: если написано, что деталь работает 2 тысячи часов, значит, спустя 2 тысячи часов ты ее выбрасываешь и ставишь новую.
Сейчас у нас есть соглашения со всеми подразделениями МЧС, они знают наших дежурных. Мы — специальный инструмент в руках поисковой организации «Лиза Алерт», нам нельзя позвонить напрямую и попросить поискать вашего знакомого — мы вас направим на дежурный телефон «Лизы Алерт».
Я как-то подумал: у меня же много знакомых летчиков, а что они просто так летают? Это, как у Аркадия Райкина: «Балерину видали? Она вертится, аж в глазах рябит. Привяжи к ноге динаму, пусть она ток дает в недоразвитые районы». И вот мы сделали приложение для пилотов «Ангел.камера»: скачиваешь его, видишь пожар, фотографируешь, и там сразу вбиваются координаты места. Дальше наши дежурные эту информацию обрабатывают и отправляют в МЧС, в ближайший пункт. Это именно для пилотов, потому что они раньше других могут увидеть зарождающийся пожар, потому что если ты на машине едешь и наблюдаешь пожар, то можешь сам набрать 112. Летчики летят по своим делам и присылают фоточки. Мы привязали к балерине динамо-машину, она стала охранять страну.