Владислав Ижеля родился и вырос в Кирове. В 16 лет связался, как он сам говорит, с плохой компанией, которая предложила ему прятать закладки. Его задержали с наркотиками в кармане, за что позже осудили на три с половиной года колонии. В заключении над ним взял шефство осужденный бизнесмен, который по-отцовски наставлял молодого парня: давал читать газету «Ведомости», книги Солженицына и Оруэлла. Тогда Владислав решил, что надо «взяться за ум», выучиться на айтишника и сделать все возможное, чтобы больше никогда не попадать в колонию. Сейчас ему 23 года, у него хорошая работа, но прошлое все еще дает о себе знать. Владислав рассказал «Холоду» про свой опыт в заключении, сложностях адаптации после срока и успехи в айти.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Не понимал, к чему это приведет
Я рос без отца, мы с мамой жили вдвоем. С пятого класса я учился в лицее, который считался лучшим в нашем городе. Там учились дети из богатых семей или очень умные ребята, а я был «середнячком». У меня не было близких друзей и постоянных увлечений.
От знакомых я узнал о работе закладчиком: нужно было забирать мастер-клад (так называется большой пакет с закладками, то есть маленькими пакетиками наркотиков), закапывать их в определенных местах, фотографировать на телефон и отправлять фото заказчику. Тогда я несерьезно ко всему этому относился и не знал, что за это могут дать большой срок (за приобретение и хранение без цели сбыта может грозить до 15 лет лишения свободы, а за сбыт в крупном размере — до 20 лет). Разносил я мефедрон, MDMA, марки, марихуану и гашиш.
В моем окружении считалось, что ничего серьезного в употреблении и распространении таких наркотических средств нет, потому что в некоторых странах это все легализовано. Так же думал и я.
В 2017 году я ехал в автобусе и увидел, как в переднюю и заднюю дверь зашли сотрудники полиции. Я понял, что это за мной. Они вывели меня на улицу, спросили, есть ли у меня что-то запрещенное, а у меня в кармане было семь закладок. У меня в горле пересохло, но даже тогда я до конца не понимал, к чему это приведет. Как я позже узнал, на меня написал донос человек, который увидел, чем я занимаюсь, поэтому меня и выследили сотрудники полиции: они знали, как я одет и на каком автобусе еду. В тот день я забрал мастер-клад, состоящий из 30 пакетиков, 23 из них уже разложил и ехал в другой район, чтобы закопать оставшиеся.
Меня отвезли в отделение полиции, забрали телефон, нашли фотографии кладов. После этого мы с оперативниками поехали забирать только что спрятанные закладки. Потом вернулись в отделение, куда уже приехала моя мама.
Помню, как мама смотрела на меня, когда ей объясняли, в чем меня обвиняют. В ее взгляде читалось и неверие, что такое вообще могло со мной произойти, и разочарование. Она была очень расстроена, я ее единственный сын и сотворил такую фигню.
Тогда я очень хотел отмотать время назад и не впутываться в эту историю, но было уже поздно.
Вечером в тот день полицейские отвезли меня домой. Позже суд решил, что до приговора я должен находиться под подпиской о невыезде. Мы с мамой надеялись, что мне дадут условный срок, и все время до суда я старался жить обычной жизнью. Правда, из лицея меня попросили уйти: такой ученик испортил бы им репутацию. Я окончил 10 класс и перевелся.
Примерно раз в месяц-полтора нужно было ездить сначала на следственные действия, потом на судебные заседания. До приговора я почти успел окончить 11 класс, не хватило одного месяца.
На суде я понял, что у меня будет не условный, а реальный срок, потому что обвиняли меня не просто в приобретении и хранении, а в покушении на сбыт наркотиков — это более серьезная статья.
Мне могли дать больше 10 лет, но назначили три с половиной: на уменьшение срока повлияло то, что я был несовершеннолетним, что это было моим первым преступлением, и положительные характеристики. Я должен был находиться в воспитательной колонии для несовершеннолетних до 18 лет, а потом перевестись в колонию общего режима.
На приговор я пришел с сумкой с вещами, сразу после оглашения на меня надели наручники и увезли в СИЗО. Тогда я думал только о том, что по УДО можно будет выйти раньше, и, по моим подсчетам, нужно было вытерпеть два года и два месяца — этот период не казался слишком долгим.
Но потом наказание ужесточили. Прокурор доказывал в суде, что я совершил два разных преступления: 30 закладок, которые я успел закопать, — это законченный сбыт, а еще 20 в кармане — покушение на сбыт. Первая судья с доводами не согласилась, а вот на апелляции суд решил, что так и было, и мне увеличили срок до пяти с половиной лет. Вот тогда я по-настоящему расстроился.
Но с помощью адвоката на дальнейших апелляциях мы смогли доказать, что преступление все же было одно. Верховный суд отменил второй приговор: отсидеть мне нужно было три с половиной года.
Детский садик для больших дядь
После нескольких месяцев в СИЗО, где я находился, пока шли апелляции, меня перевели в воспитательную колонию для несовершеннолетних. Я называю ее зверинцем: в одном большом помещении собраны подростки от 15 до 19 лет, часть из них — сироты, и ими по сути никто не занимается. У нас был очень карикатурный надзиратель: высокий, худощавый, в больших квадратных очках, ему было абсолютно все равно на происходящие в отряде конфликты. После драк их участников запирали в карцере дня на три, пока синяки не пройдут, а потом просто выпускали обратно в отряд. Мне было не по себе и иногда страшно. Я провел там три месяца до 18-летия, после чего меня перевели в ИК-17 в городе Омутнинск — в трех часах езды от Кирова.
В исправительной колонии было спокойнее. Я бы описал ее как детский садик для больших дядь. Очень много правил: это можно, это нельзя, тут отойди, это не трогай. За соблюдением дисциплины следят очень строго, если вдруг у заключенных появляется свободное время, их сразу же стремятся чем-то занять — видимо, чтобы не бездельничали. Например, зимой мы просто долбили лед на дороге.
Один мужчина, осужденный за какие-то коммерческие дела, присмотрелся ко мне и подкинул газету «Ведомости», которую он регулярно получал. Делать мне было нечего, новую информацию брать было негде, кроме телевизора, который мне смотреть не хотелось. Так я подсел на «Ведомости»: узнавал новости из разных стран, читал про экономику, поглощение компаний, ковид. Практически всю пандемию я провел в колонии, даже завидовал, когда читал, что люди выходят на абсолютно пустые из-за карантина улицы — я хотел бы посмотреть на это своими глазами.
Этот же человек советовал мне книги — так я прочитал Солженицына. Удивительно было осознать, что лишь внешние условия в колонии стали чуть лучше ГУЛАГа, а все остальное — абсолютно такое же, даже шутки сотрудников и разговоры заключенных. Прочитал «1984» Оруэлла, «Бремя страстей человеческих» Моэма и другие книги.
Мы с этим коммерсантом выписывали из книжек или из газет цитаты умных людей и обсуждали их — каждый из нас подчеркивал что-то свое. Говорили мы и о ситуациях, которые происходили в колонии, например, если я с кем-то поругался или что-то не поделил. Он давал оценку со стороны, кто прав, а кто — нет. Я рос без отца, и, думаю, он частично мне это восполнил, задал вектор развития. Тогда я решил, что время в колонии нужно использовать по максимуму: начал три раза в неделю заниматься спортом, в свободное время читал, например, когда появлялись 10-20 минут после обеда или работы.
Первые полгода в колонии для взрослых я учился в вечерней школе, потому что мне нужно было закончить 11 класс. Учителя были в основном молодые, хорошие, но сама обстановка там так себе: мы сидели в зеленом кабинете за зелеными партами, между нами и учителями была решетка. Закончил школу без троек. Потом устроился на работу на швейное производство. График был 5/2, шили рабочие спецовки, форму для сотрудников колонии, иногда бывали специальные заказы, например, на детские болоневые комбинезоны. Во время ковида шили маски. Я получал за эту работу восемь-десять тысяч в месяц.
В конце срока меня перевели в колонию-поселение, где я провел десять месяцев. Там отправили работать в котельную — это было сложно, потому что там был довольно жесткий график практически без выходных.
Когда я отсидел ровно три года, меня выпустили по УДО. Освободился весной 2021 года. У дверей колонии меня встретили мама, ее приятельница и мой друг, с которым я общался в школе. Вышел за ворота колонии, выдохнул и подумал: «Свобода». Было какое-то чувство окрыленности.
Пошел в айти
Еще в колонии я решил, что хочу идти в сферу айти. Я понимал, что моя судимость будет клеймом и во многие сферы меня просто не возьмут. Мне казалось, что айти — выигрышный вариант, где можно не говорить про судимость, но при этом зарабатывать хорошие деньги. Но для этого мне нужно было выучиться на программиста.
Одноклассник посоветовал мне курсы, обучение на которых длится пять месяцев. Сначала меня туда не взяли: сказали, что тем, у кого нет вообще никакого опыта в программировании, рекомендуют месяц-другой поучиться самостоятельно, чтобы понять, будет ли им это интересно. Тогда я решил, что нужно найти подработку и учиться параллельно.
Я уехал в Москву, где месяц был управляющим кафе, потом вернулся в Киров. Мама купила мне 14-е «Жигули»: два месяца я ездил на ней, радовался, устроился в доставку, развозил заказы. Через два месяца продал эту машину, отдал маме деньги. Потом поехал в Петербург, устроился администратором доставки, прожил там три месяца и снова уволился. Все эти работы было сложно совмещать с учебой — к тому моменту меня уже взяли на курсы, которые занимали много времени. Иногда я мог по восемь часов в день сидеть и с чем-то разбираться: когда у тебя график 2/2 или 3/3, учиться очень сложно.
Я заметил, что после выхода из колонии у меня больше не было такой же сконцентрированности и продуктивности: самостоятельно соблюдать такую же дисциплину, как там, очень сложно.
В колонии моя эффективность была на максимуме, потому что там очень жалко было тратить любую свободную секунду на ерунду, хотелось использовать все время с пользой для своего будущего. Это ощущение улетучилось, когда я оказался на свободе, где есть гораздо больше поводов отвлечься. Например, после выхода я узнал, что все начали пользоваться Тик-Током. Скачал приложение и начал там пропадать, мог по шесть часов листать рилсы. Потом понял, что это нездоровая фигня: та же зависимость. Удалил приложение и больше там не сижу.
Сменив несколько работ, я понял, что мне надо плотно заняться программированием. Несколько месяцев только учился, а в начале 2022 года разместил свое резюме на HeadHunter. Я указал, что у меня нет опыта в программировании, но про судимость ничего не написал.
Я успел устроиться на первую работу в айти за две недели до 24 февраля. Потом рынок резко просел, многие крупные и международные компании в России закрылись или переехали, новички без опыта стали не нужны, но я успел впрыгнуть в последний вагон.
Из нескольких айти-компаний меня уволили из-за недостатка опыта. Но я не отчаивался и продолжал параллельно учиться. Последние восемь месяцев я работаю фронтенд-разработчиком в компании, которая мне очень нравится. Я даже и подумать не мог, что смогу попасть в такой хороший коллектив.
Часть тебя, которую ты не хочешь иметь
Устраиваясь на работу или знакомясь с людьми, я не говорю про свою судимость и про то, что три года отсидел в колонии. Уверен, что это бы отталкивало и вызывало недоверие у людей.
На одной работе про мою судимость узнали в день, когда я должен был подписывать договор о трудоустройстве. У меня попросили трудовую книжку, а в ней написано, что я девять месяцев работал на швейном производстве в исправительной колонии. Пришлось признаться.
Тогда мне могли отказать в найме, но мне повезло: меня все-таки решили взять, просто сначала оформили не в штат, а по договору ГПХ. Я отработал четыре месяца, прошел испытательный срок, показал, что я надежный сотрудник, и меня все же устроили в штат.
Мне стыдно, что у меня есть судимость. Я и сам с предубеждением отношусь к людям, если узнаю, что они были судимы, — меньше доверяю им. Поэтому частично понимаю, почему окружающие так реагируют, когда узнают этот факт обо мне. При этом, если мы с человеком уже успели стать друзьями, это признание никак не влияет на наши отношения: чаще всего люди говорят, что не верят, что такое могло произойти со мной, и мы продолжаем дружить.
По поводу судимости и трех лет в колонии у меня противоречивые чувства: с одной стороны, я считаю, что это помогло мне повзрослеть. Я перестал быть ленивым ребенком, который ни о чем не задумывается. С другой стороны, мне очень жаль, что я лишен опыта, который был у моих одноклассников. Я пропустил выпускной, не жил в общаге (у меня была своя «общага»), не учился в университете. А ведь 18-20 лет — это время, когда можно дурачиться, знакомиться и общаться со множеством людей.
Мне жаль, что я уже никогда не смогу это пережить.
Из-за отсутствия высшего образования я не страдаю, потому что при трудоустройстве меня про него ни разу не спросили. Но понимаю, что если бы я его получил, у меня было бы гораздо больше связей, друзей и приятелей.
Все мои знакомства — это одноклассники и люди из колонии, а больше я никого не знаю. Я мало с ними общаюсь: с одноклассниками можем перекинуться несколькими фразами в инстаграме, но не более.
Сложно выкорчевать из головы мысль, что я судим, что это мое прошлое. Это часть меня, которую не хочется иметь. Прошло уже восемь лет с момента задержания, а я до сих пор постоянно это вспоминаю. Одна моя знакомая недавно сказала, что стоит отпустить эту ситуацию и жить дальше, но как это сделать? Я не знаю.
Надо закрепиться
Еще до колонии я увлекался машинами. Наверное, это связано с тем, что в моем детстве были популярны фильмы «Такси» и видеоигра Need for Speed. Я сдал на права в 17 лет, но получить их смог только после освобождения.
Я не любитель спокойной езды, могу превысить скорость, если вижу, что на улице никого нет. Конечно, приходили штрафы, я их всегда оплачивал. Вождение приносит мне драйв.
Весной я попал в глупую ситуацию: неаккуратно проехал по парковке, вылетел на дорогу и увидел в зеркало, что за мной едет полицейская машина. Я подумал, что легко смогу от них оторваться: у них максимальная скорость не больше 100 километров в час, а моя машина может набирать 250. Ну я и решил погоняться — рванул через светофоры и знаки. Я сам не знаю, что у меня тогда было в голове и почему я решил это сделать. Меня, конечно, в итоге остановили, выписали штрафы и назначили судебное заседание.
Через месяц после этого я еще и попал в аварию: ехал по Кирову, навстречу мне двигалась белая шкода. Она внезапно повернула, и я в нее врезался. Оказалось, что это была машина ДПС без мигалок. Водитель шкоды признал, что виноват в аварии, — мне должны выплатить компенсацию.
На суде из-за «гонок» меня лишили прав на полтора года. Буду ждать, когда смогу получить их вновь.
Сейчас я думаю про то, что мне нужно закрепиться и обрести какую-то стабильность. В первую очередь, надо обзавестись своим жильем. Я подхожу по критериям, чтобы взять льготную ипотеку для айтишников. Думаю, что скоро займусь этим. Мне кажется, когда у меня будет не съемное, а свое жилье, можно будет выдохнуть, успокоиться. Думаю, что потом можно будет развиваться в айти, изучать новое, пытаться больше зарабатывать.
Я очень благодарен маме за то, что она всегда верила в меня, даже когда я попался с наркотиками. Она поддерживала меня и в колонии, и когда я уже вышел: помогала оформлять документы, когда я освободился, купила мне машину, оплатила курсы по программированию. Я даже представить не могу, как она переживала. Мне стыдно за ее слезы.
