По данным на 2017 год, Россия находилась на третьем месте в мире по количеству женщин, сидящих в колониях и тюрьмах: сейчас их около 40 тысяч. Почти две трети из них судимы не первый раз: бывшие заключенные зачастую не понимают, как адаптироваться к обычной жизни, и вскоре снова оказываются за решеткой. Особенно это касается женщин, осужденных по «народной» 228 статье Уголовного кодекса, — она предусматривает наказания за преступления, связанные с наркотиками. По просьбе «Холода» сотрудница Консорциума женских неправительственных организаций Саша Граф, много работающая с женщинами в тюрьмах, рассказывает, как складываются их жизни после колонии — и почему они часто складываются плохо.
Чтобы не пропускать такие истории от «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Либо тюрьма, либо могила
Первый раз Элла (попросила не называть фамилию) попала в тюрьму из-за наркотиков в 2000 году — тогда ей было 14 лет, и после нескольких месяцев, проведенных в СИЗО, с нее сняли обвинение и отпустили. С родными ее отношения к тому моменту были почти полностью испорчены — и, оказавшись на свободе, Элла снова начала употреблять наркотики: на этот раз тяжелые и внутривенно. Когда ей уже исполнилось 18, ее снова задержали, но в этот раз осудили и дали пять лет колонии за хранение наркотиков. Уже когда Эллу доставили в колонию, у нее нашли ВИЧ.
В 23 года она вышла на свободу и обнаружила, что жить ей негде. В 18 лет, уже находясь в тюрьме, она меняла паспорт и по просьбе матери выписалась из семейной квартиры. Прописывать Эллу по новому паспорту мать отказалась.
Социолог Татьяна Дворникова, исследовавашая особенности посттюремной адаптации женщин в России, объясняет, что осужденные женщины чаще сталкиваются со стигматизацией, чем мужчины. «Мужчин, которые отсидели, можно встретить гораздо чаще, поэтому они вызывают меньше удивления, хотя и остаются маргинализированными, — рассказывает она. — Женщины составляют всего 8% от заключенных, их воспринимают как “белых ворон”. И в абсолютном большинстве они стараются скрыть свою судимость [в обычной жизни]».
Однако скрыть судимость бывает не так просто. Когда Элла пыталась устроиться на работу, ее не брали именно из-за тюремного прошлого. Девушка обратилась за помощью к старым друзьям-наркопотребителям — и в их компании познакомилась с мужчиной, с которым завела роман. Вместе они воровали, чтобы покупать наркотики, а в 2018 году Эллу поймали с поличным. Однако девушка осталась на свободе: как она говорит, на нее составили протокол, но этим все и ограничилось («Холод» не смог подтвердить эту информацию).
Через два года Элла обнаружила, что беременна, — и решила бросить наркотики ради будущего ребенка. У нее началась ломка, но она не знала, куда обратиться за помощью, и поэтому на пятом месяце беременности пришла в полицию, сказав, что на нее заведено дело о краже. По ее словам, так она хотела избавиться от зависимости и оборвать контакты со своей компанией. «Я позвонила [отцу ребенка] и сказала, мол, так и так, я в СИЗО, беременная от тебя, срок мне грозит небольшой — год-полтора, — рассказывает Элла. — Он пожелал мне удачи, и наше общение закончилось».
Когда девушка вышла на свободу вместе с сыном, которому в тот момент было меньше года, ее никто не встречал. По словам Натальи Костиной, директорки фонда «Протяни руку», который с 2014 года помогает женщинам в СИЗО и колониях, это обычная в таких случаях ситуация: «Чаще всего, как показывает практика, мужчины хотят жить дальше и отмахнуться. Им легче закрыть глаза и идти дальше».
Элла нашла приют в Ростове-на-Дону: местные протестанты предложили ей поселиться в кризисном центре при их церкви («Холод» не смог уточнить ее название). Она согласилась, так как выбора не было: «Либо тюрьма, либо могила». Теперь у нее есть крыша над головой и еда, Элла проходит антиретровирусную терапию и больше не употребляет наркотики. По ее словам, сейчас Элла готовится к тому, чтобы обратиться в новую конфессию.
История Эллы вполне типична — отсидевшие женщины, выйдя на свободу, часто оказываются предоставлены сами себе. В России нет государственных реабилитационных центров, которые специализируются на помощи бывшим заключенным. Их функцию берут на себя частные инициативы, которые по-разному видят свои задачи. Кризисные центры при различных религиозных организациях — одна из возможных опций. Однако в открытом доступе невозможно найти списки правил проживания в таких центрах, а также механизмы реабилитации. Что именно должно помочь женщине вернуться в общество в каждом конкретном случае — неизвестно, невозможно оценить и эффективность ресоциализации.
Помимо религиозных центров существуют так называемые трудовые дома. Их владельцы предоставляют жилье и еду, а взамен требуют от бывших заключенных работать. Большая часть вырученных денег идет на поддержание центра. Такая концепция мало чем отличается от работы осужденных в колониях.
Центров, которые не завязаны на идеологию и эксплуатацию, совсем немного. Один из них называется «Выбор» и находится в Перми. Его руководительница Анна Каргапольцева считает, что из бывших заключенных часто пытаются сделать «готовый продукт», который будет устраивать руководителей организации, соответствовать их вероисповеданию, представлениям о норме. В своей работе Каргапольцева придерживается другого принципа — помочь с адаптацией и оставить право выбора за подопечной: «Женщины должны сами научиться принимать решения. Ведь колония лишает возможности самостоятельно мыслить. Начинать надо с малого: какое платье выбрать — красное или белое, что сегодня есть — пельмени или салат».
Апатия и растерянность
Когда Ксении Кравченко было 17 лет, она поступила в архитектурную академию в родном Таганроге — как и мечтала, увлекаясь рисованием с детства. Тогда же она впервые попробовала наркотики. Когда девушка была на третьем курсе, ее брат погиб от внезапного сердечного приступа, и у Кравченко началась депрессия. «Я решила переехать [из Таганрога] в Москву и начать все с чистого листа, нашла работу в архитектурном бюро, — рассказывает она. — Но бросить наркотики, как я планировала, не вышло». Через два года ее арестовали в Москве за сбыт амфетамина и отправили на пять лет в колонию в Ставропольском крае.
Кравченко повезло: семья от нее не отвернулась. «Мама приезжала из Таганрога в Москву на все судебные заседания, а в колонию привозила мне огромные посылки», — рассказывает она. К тому же администрация колонии, узнав, что она профессиональный архитектор, отправили Кравченко работать в художественную мастерскую: она делала стенгазеты, писала иконы и картины для тюремных конкурсов, придумывала костюмы для постановок с участием заключенных. «У нас было очень много мероприятий, и я многое делала по собственному желанию, потому что мне это нравилось, — вспоминает Кравченко. — Например, расписала стену в нашей парикмахерской».
Мать Кравченко регулярно приезжала на свидания с дочерью и привозила ей подарки. «Помню, она приехала ко мне под Новый год, — вспоминает девушка. — Меня завели в комнату, а она, видимо, вышла покурить. На столе стояли бутылочки ванильной колы. На кровати лежала ее шуба. Я обняла эту шубу, она пахла мамиными духами. Это было просто что-то неописуемое».
Через три с половиной года Кравченко освободили условно-досрочно — и она уехала домой в Таганрог. Мать старалась помочь ей адаптироваться — например, подарила щенка, чтобы дочь гуляла и привыкала к свободе. Но даже так возвращение к обычной жизни давалось Кравченко сложно. «Мне казалось, что я везде чужая, что меня не понимают, — рассказывает она. — Я постоянно ждала звонков от подруги, которая осталась в колонии. Чувствовала себя персонажем компьютерной игры, где меня из одной локации переместили в другую, и я не знаю, что мне делать. Апатия была сильнейшая. Молодой человек появился, но я и с ним чувствовала себя одинокой. Мы в итоге расстались». Сейчас Кравченко живет в доме родителей в Таганроге, пишет картины на заказ и ждет освобождения девушки, с которой она успела подружиться в колонии.
Директор фонда «Протяни руку» Наталья Костина подтверждает: даже когда родные поддерживают бывших заключенных, на свободе они оказываются в полной растерянности. Им не с кем поговорить, они не знают, в какой магазин пойти, боятся переходить дорогу. По сути, им приходится заново изучать окружающий мир — и при этом у них появляется социальная стигма, которая во многом определяет их новую жизнь. В таких обстоятельствах женщины нередко возвращаются к тем же зависимостям, из-за которых они попали в тюрьму. История Кравченко — один из редких примеров успешной адаптации: когда семья полностью посвящает себя поддержке бывшей заключенной и помогает ей полноценно вернуться в общество.
Нет механизмов, кроме уголовного преследования
«Ни в одной колонии России нет программ по реабилитации и избавлению от наркотической зависимости, — рассказывает Яна Леонтьева, которая работает в Фонде имени Андрея Рылькова, помогающем наркопотребителям. — Есть тематические часы, на которых рассказывают о том, что наркотики это ужасно, что наркоманов все ненавидят, но никаких путей решения проблемы людям не предлагают». Леонтьева знает, о чем говорит: 10 лет назад она сама попала в колонию по 228 статье — и с тех пор не увидела никаких позитивных изменений в том, как государство ведет профилактику наркотиков в тюрьмах — или помогает освободившимся не вернуться к своим зависимостям.
«Судьи сами часто не знают, что делать с теми, кто проходят по ст. 228 УК: “Ну, закроем его на время, он там перекумарится, придет в себя”, — добавляет координатор программ Фонда имени Рылькова Максим Малышев. — У нас нет других механизмов, кроме уголовного преследования. За годы в колонии люди не приобретают новых способов справиться с внешними и внутренними источниками стресса. В итоге возвращаются к наркотикам». По статистике, большинство освободившихся из российских тюрем людей вскоре снова оказываются под следствием.
По закону после колонии освободившиеся заключенные имеют право на государственную помощь, но на практике этой помощи — например, социального жилья — часто приходится ждать годами. А когда его дают, оно часто оказывается непригодным для нормальной жизни. Когда в 2021 году Анна Котельницкая освободилась из колонии-поселения в Пермском крае, идти ей было некуда — и администрация города Кизел предложила ей место в общежитии. «В нашем подъезде 60 квартир, шесть из них жилые, остальные пустые, — описывала Котельницкая свой новый дом. — Я одна в крыле на этом этаже живу. Сколько у меня было говна! Просто гора мусора. Дверей нет. Ванная черная. Сначала подумала, что квартира горела. В ней не было горячей воды и отопления».
В январе 2022 года министерство юстиции представил законопроект о системе пробации, которая предполагает социальную адаптацию бывших заключенных; вскоре его должны внести в правительство. Однако правозащитники критикуют предложения министерства: они считают, что пробацию нельзя поручать Службе исправления наказаний, а кроме того, в законе никак не прописан механизм контроля за тем, как ФСИН будет осуществлять новые функции. По мнению доктора социологических наук Искандера Ясаева, такая пробация с большой вероятностью превратится в еще один механизм надзора: система будет продолжать следить за человеком, который уже отбыл наказание, вместо того, чтобы помогать ему снова не попасть в тюрьму.
Софью Ильину (имя изменено по просьбе героини) в юности осудили за хранение наркотиков. Отсидев, она сумела вернуться к жизни на свободе — вышла замуж и родила двух сыновей. Мужу о своем прошлом она поначалу не рассказывала, а когда решилась, то он объявил, что будет с ней разводиться. Суд отдал детей отцу, и он переехал с ними в другой город, настроив их против матери.
«После предательства мужа сердце пронизывала такая боль, что очень трудно выразить ее словами, — пишет в письмах из колонии Ильина. — Когда заходишь в пустой дом, где когда-то звучал детский смех… Я не нашла другого способа забыть о случившемся, кроме как вернуться к наркотикам». В 2018 году она попалась на краже — и ее снова посадили. Сейчас она отбывает срок в колонии в Кемеровской области; на свободу женщина должна выйти в 2026 году. Муж ей не пишет и не звонит. Как выглядят ее подросшие сыновья, Софья не знает.
Список организаций, в которые можно обратиться за помощью:
Помощь пострадавшим от домашнего насилия в Москве — «Насилию.нет»
Юридическая и гуманитарная помощь заключенным и им семьям — Общественное движение «Русь Сидящая»
Помощь женщинам в колонии и их детям — Фонд «Протяни руку»
Горячая линия для пострадавших от домашнего насилия — центр «АННА»
Бесплатные юристы и адвокаты для защиты прав пострадавших от домашнего насилия по всей России — Консорциум женских неправительственных организаций
Помощь бездомным людям в Москве и Петербурге — Фонд «Ночлежка»