Побег как бунт

Философ Петр Рябов — о том, почему неучастие — это не слабость и не трусость
Побег как бунт

Россияне не способны на сопротивление? Они рождены подчиняться «царю-батюшке»? После начала войны обвинения жителей России в чуть ли не «генетической предрасположенности» к покорности и бесхребетности стали общим местом. Западные политики не скрывают, что цель санкций против россиян, закрытия границ и визовых ограничений — стимулирование протеста внутри страны. Тех, кто уехал из России, зачастую называют трусами как сторонники режима, так и его противники. Но трусость ли это? Кандидат философских наук, историк анархизма, философ Петр Рябов считает, что «уход» — это тоже форма сопротивления, традиция, которая формировалась в России веками. Вот его аргументы. 

Нынешние разговоры о «русском культурном коде», который заключается в извечной покорности властям и долготерпении русского народа (да, том самом терпении, за которое генералиссимус Сталин предложил свой знаменитый тост по итогам второй империалистической войны), ведущиеся с обеих сторон баррикад, не лишены аргументов. Одни со злостью поминают «орков» и «Мордор», расистски расчеловечивая население России, другие с нежностью ссылаются на домостроевские «духовные скрепы» и особую уникальную «духовно-нравственную традицию» русского народа, неизбежно выводя разговор на уваровскую триаду «православие, самодержавие, народность» и на всегдашнюю готовность русского человека бестрепетно убивать и умирать за начальство.

Еще наши классики позапрошлого века горько сетовали по этому поводу. Русская история вдохновила Салтыкова-Щедрина на безнадежную историю города Глупова с его обреченными на тотальную покорность властям жителями. Пушкин желчно иронизировал в сердцах: «Паситесь, мирные народы! / К чему стадам дары свободы?» Лермонтов проклинал «немытую Россию, страну рабов, страну господ», с ее народом, преданным голубым мундирам (то бишь жандармам), и с презрением отрекался от державной милитаристской «славы, купленной кровью». Некрасов в отчаянии констатировал: «Люди холопского званья — сущие псы иногда: / Чем тяжелей наказания, тем им милей господа».

Соляной бунт в Москве, 1648. Картина Эрнеста Лисснера. Побег и эмиграция.
Соляной бунт в Москве, 1648. Картина Эрнеста Лисснера. Фото: Wikimedia Commons

Но так ли все безнадежно? Вряд ли. Жесточайший гнет государственного Молоха не раз побуждал русский народ к грандиозным восстаниям за землю и волю. Громадные, охватывающие полстраны и испепеляющие деспотизм самодержавия движения Разина, Булавина, Пугачева, Соляной и Медный бунты, гражданская война начала XVII века (презрительно именуемая государственными историками «Смутой»), декабристы, народовольцы, диссиденты, две великие революции начала ХХ века опровергают устоявшийся миф о вечной тишине и покорности народа-богоносца и спасают честь русского общества, передавая искру сопротивления от поколения к поколению.  

Протесты мая 1968 года изменили Европу и мир. Поговорили с философом Петром Рябовым о тех событиях и о том, что они значат сегодня
Общество7 минут чтения

И все же эти яркие зарницы восстаний — самая героическая и заметная, но далеко не самая распространенная форма сопротивления людей государственному гнету в России. Более постоянной, массовой, относительно безопасной, эффективной, хотя и менее заметной формой такого сопротивления являются многочисленные виды уклонения, ухода, бегства людей от государственного контроля. Ухода индивидуального и коллективного, демонстративного и тайного. Ухода во «внутреннюю эмиграцию», на окраины бескрайнего отечества или за его пределы. Об этом мне и хотелось бы сегодня кратко напомнить как обличителям «орков», так и воспевателям «святой Руси и русского мира», почему-то всегда оборачивающегося войной.

Побег и эмиграция. «Стенька Разин». Картина Василия Сурикова.
«Стенька Разин». Картина Василия Сурикова. Фото: Wikimedia Commons

По верному замечанию историка Василия Ключевского, «история России — это история страны, которая колонизируется». За тысячу лет существования русские люди (стремительно пройдя от Днепра до Волги, а потом от Волги до Белого и Охотского моря) заселили гигантские территории, огромные земли завоевали и присоединили, создав самое большое государство в мире (и, кстати, породив этим то, что Петр Вяземский остроумно и актуально именовал «географическими фанфаронадами»: самолюбованием россиян обширностью империи, будто бы оправдывающей и компенсирующей все ее пороки). 

Самое большое государство в мире, но при этом малонаселенное. Огромные территории и малочисленность людей очень рано толкнули государство на путь насильственного удержания, закрепления разбегающихся от него подданных и превращение их в «крепких земле» (с ограничением свободы передвижения). Собственно, переписи, паспортизация, прописка, массовые депортации (вроде предпринятой Иваном III депортации жителей завоеванного Новгорода вглубь Московии, чтобы сломить их сопротивление и разорвать социальные связи), попытка поработить дворян, подчинив и привязав их всецело к нуждам государственной службы, и поработить крестьян, привязав их к земле и заставив содержать и дворян, и чиновничество, — именно в этом, по существу, состоял растянувшийся на века и меняющий формы процесс закрепощения. 

350 лет назад хорватского священника Юрия Крижанича сослали в Тобольск, а он описал Россию, придумал панславизм и, кажется, первую методичку НОД
Общество4 минуты чтения

Он начался в XIII веке, с образованием той роковой траектории, по которой двигалась сначала татарско-московская Русь (современники называли ее «Залесской ордой»!), потом петербургско-имперская Россия, потом большевистский тоталитарный СССР, — в общем, с той исторической колеей, которая окончательно и столь мучительно завершается на наших глазах и с нашим (страдательным и действительным) участием.

Побег и эмиграция. Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года.
Восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Рисунок Карла Кольмана. Фото: Wikimedia Commons

Но это действие, в полном соответствии с третьим законом Ньютона, всегда вызывало активное и массовое противодействие. На закрепощение, «тягло», налоги, переписи люди отвечали всевозможными способами — иногда мирными, а иногда и не очень. Еще когда в 1257 году святой князь Александр Ярославич (через пару веков названный «Невским») услужливо привел в Новгород ордынских агентов для переписи и наложения регулярной дани, вольные новгородцы, не желающие, чтобы их «взяли в число», восстали и убили посадника (за что князь казнил смутьянов, а многим из восставших повелел выколоть глаза и отрезать носы). Позднее Петр I, воплощая свою мечту о всеобщем «регулярном» государстве, попытался провести тотальную перепись и паспортизацию населения для урегулирования системы рекрутчины и подушной подати.

Но люди бежали от государственного отеческого надзора и рабства. Бежали сотнями тысяч староверы — от религиозного насилия, подкрепленного штыками властей. (Возникла даже обширная секта «бегунов», рассматривающая власть как проявление Антихриста, создавшая значительную сеть тайных убежищ и разработавшая целое мировоззрение и «субкультуру», альтернативную государственному порядку: с уходом от налогов, рекрутчины, государственных попов.) Бежали бояре, «отъезжая» от московских деспотов, как Андрей Курбский, в более вольную Литовскую Русь. Бежали на Дон (с которого «выдачи нет!») крестьяне, спасаясь от закрепощения и желая стать вольными казаками. Бежали в непроходимые сибирские дебри. А государство настойчиво двигалось вслед за бежавшими, ставя крепости-остроги и налагая дань на завоеванные племена.

После поражения восстания под предводительством Кондратия Булавина и учиненного «Великим» душегубом и тираном Петром I геноцида донского и запорожского казачества группа из нескольких тысяч повстанцев-булавинцев во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежала в Крымское ханство, предпочтя «басурман» родному «православному» самодержцу. 

Бежали из сибирской каторги, уезжая за границу. Эмигрировали в Европу сотни и тысячи вольнодумцев и диссидентов, чтобы вольно дышать и говорить вдалеке от «голубых мундиров» — от Герцена с Бакуниным до Буковского (уже при позднем Брежневе). 

Прославленная журналистом Василием Песковым в его повести «Таежный тупик» семья старообрядцев Лыковых бежала от властей дважды: сначала, при царе, спасаясь в Сибири от казенной никонианской церкви, а потом, уже при новом самодержавии большевиков, скрылась в 30-х годах ХХ века в тайге на полвека. 

После волны черносотенных погромов в конце XIX — начале ХХ века из Российской империи бежали — в Америку и Палестину — сотни тысяч евреев. Вольные христиане-духоборы, следуя духу Евангелий, отказывались иметь дело с государством: служить в армии, платить налоги и проходить переписи. Самодержавие подвергло их гонениям, отправило на Кавказ, надеясь, что мирных духоборов перебьют горячие горцы. Но те с удивлением и уважением смотрели на таких «нетипичных» христиан: непьющих, трудолюбивых, доброжелательных, честных пацифистов. В конце XIX века несколько тысяч христианских анархистов-духоборов при содействии Льва Толстого и Петра Кропоткина переселились в Канаду, где и сейчас существуют их поселения.

Боевая Организация Анархо-Коммунистов берет на себя ответственность за диверсии на территории России. Мы поговорили с ее основателями
Общество4 минуты чтения

Еще одной важной формой сопротивления людей в России и СССР государственному игу стали различные способы саботажа и уклонения от принудительного труда. Широко известная трудовая этика русского населения (ярче всего выразившаяся в народных мудростях «Работа не волк, в лес не убежит» и «Пускай работает железная пила, не для работы меня мама родила») порождена, конечно, не какой-то «изначальной испорченностью» русского труженика, а веками подневольной барщины, продолжившейся на стройках ГУЛАГа. 

Побег и эмиграция. Посещение начальником ГУЛАГа строительства Беломорканала.
Посещение начальником ГУЛАГа строительства Беломорканала. Фото: Wikimedia Commons

Всем известны формулы жизненной мудрости, сложившиеся в позднем СССР, но имеющие вековые корни в «волынках» целых поколений: «Мы делаем вид, что работаем, а вы делаете вид, что платите нам зарплату» и «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с завода каждый гвоздь». На постоянные попытки государства контролировать каждый шаг работников они вполне разумно отвечали симуляцией, уклонением и явным или неявным саботажем. И, подобно тому как крепостные крестьяне, нехотя и кое-как отрабатывающие барщину, усердно и истово трудились на своих общинных наделах в немногие свободные от повинностей дни, точно так же советские колхозники, безо всякого энтузиазма работающие на государственных колхозных полях, вкладывали всю душу в обработку собственных огородов, ставших для них и всей страны важным подспорьем и спасением от голодной смерти. 

Эта логика поведения вполне осмысленна, понятна и оправданна, хотя, как одна из неявных форм сопротивления общества государству, она во все века озадачивала и бесила правителей, подобно Петру I пытавшихся решить неразрешимую задачу: создать и воспитать инициативных, энергичных и ответственных рабов (по выражению Василия Ключевского).

Наиболее масштабным проявлением массового уклонения от государственной службы в России стали события Первой мировой войны. Сергей Есенин писал об этом в поэме «Анна Снегина»:

Война мне всю душу изъела.
За чей-то чужой интерес
Стрелял я в мне близкое тело
И грудью на брата лез.
<…>
Но все же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу —
Был первый в стране дезертир.

Такую отвагу к 1917 году явили сотни тысяч людей, не желающих умирать за династию Николая Кровавого и за Дарданеллы. Массовые братания с австрийцами и немцами, бегство с фронта, отказ выполнять безумные приказы генералов, самоорганизация солдат в Советы были важнейшим фактором начинающейся революции и одной из самых славных страниц в истории России, показывающей, что долготерпение русского человека все же имеет предел. 

Демонстрация первых революционных пожарных. Москва. Те, кто сначала бежал, потом снова восставали
Демонстрация первых революционных пожарных. Москва. 14 марта 1917 года. Фото: Петр Новицкий / Wikimedia Commons

Эмиграция и бегство лучше и осмысленнее, чем холуйская покорность, а зачастую, как в случае с духоборами, это открытое и смелое, но ненасильственное сопротивление. Часто побег и вовсе перетекал в восстание: крестьяне бежали на Дон, а потом шли оттуда казаками-повстанцами на столицу, дезертиры Первой мировой создали «‎третью силу зеленых». Уклонение, саботаж, уход людей из-под власти Старшего Брата и из-под отеческого надзора государства — это долгая и мощная российская традиция, о которой полезно напомнить и сегодня.

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наши социальные сети!

«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше

Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.

О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.

Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!