Вторжение в Украину, введение военной цензуры и репрессии в отношении инакомыслящих привели к новой волне эмиграции из России. Так тысячи людей вынужденно оказались в отношениях на расстоянии, когда один партнер уехал из страны, а другой — остался. Как показывают исследования, люди обычно не верят, что отношения на расстоянии могут быть успешными, но психологи выяснили, что нередко они глубже и доверительнее обычных отношений. Спецкор «Холода» Олеся Остапчук, которая сама оказалась в отношениях на расстоянии, выяснила, что по этому поводу думают ученые и философы, и описала собственный опыт.
Была зима, и мы в очередной раз прощались в аэропорту — как всегда, мучительно: мы успели провести вместе только одни выходные. Впрочем, было легко смотреть в будущее: уже через несколько месяцев он окончит вуз и переедет из Челябинска в Москву, а до того я могу еще не раз прилететь к нему на выходные.
Мы сидели на скамейке в аэропорту Кольцово и рассчитывали последнюю минуту, когда уже будет окончательно пора на посадку. Минута пришла слишком быстро. Спеша к стойкам, где проверяют посадочные и отсекают провожающих, мы целовались вплоть до дверей.
«Был такой хороший день, — позже сказал он. — Как часто бывает после чего-то хорошего, казалось, что что-то плохое произойдет». Но я не помню, чтоб сомневалась в хорошем. Я сидела в самолете, слушала песню The хх «Crystalised», смазывала блеском потрескавшиеся губы и представляла, как совсем скоро мы будем жить вместе в «уютной однушечке на Таганке».
Через сутки наступило 24 февраля 2022 года. Ранним утром российские войска вторглись на территорию Украины, и началась война. Я знала, что он не собирался эмигрировать. Нужно было либо продолжать отношения на расстоянии, либо расстаться.
У нас никогда не было конфетно-букетного периода, а неромантическая стадия знакомства уложилась в несколько часов. Мы познакомились, когда ни он, ни я не хотели отношений. В начале июля 2021 года я в растрепанных чувствах ехала на «газели» из Екатеринбурга в Чебаркуль. За несколько месяцев до этого я рассталась с парнем, с которым прожила вместе несколько лет, за пару дней до этого завершила спонтанный короткий роман, а за несколько минут до поездки водитель показал на мой огромный розовый чемодан и сказал: «Че смотришь? Ногти такие отрастила — сама теперь и поднимай».
Ехать в Чебаркуль на маршрутке мне пришлось, потому что в родной Челябинск билетов не было. Я сидела на заднем сиденье душного микроавтобуса, с обеих сторон меня придавили храпящие женщины. Я жаловалась на все происходящее в переписке с подругой, а она отвечала: «Тебе нужно прямо сейчас посмотреть расклад таро на Близнецов на этот месяц». Обычно меня такие вещи совершенно не интересуют, но чего не нажмешь, чтобы отвлечься от храпа соседок? Я нажала на ссылку — и таролог из ютьюба практически сразу сказала, что в этом месяце карты сулят мне нового мужчину.
— Бред, — решила я. Я точно ни с кем не собиралась знакомиться.
— Она не ошибается. Значит, так и будет, — настаивала моя подруга.
Через несколько дней я сидела на кухне у одной из своих челябинских знакомых.
— Ты не против, если к нам приедет мой друг? — спросила она.
— Мне все равно, но я, скорее всего, буду сидеть и молчать, совсем нет настроения.
Со своими предыдущими партнерами я знакомилась, когда была накрашенной и в платье. В этот раз все было иначе. Когда он зашел, я сидела в лосинах и спортивном топе на диванчике, потная после тренировки, и курила кальян. Подруги рано ушли спать, и мы остались на кухне вдвоем — обсуждали кино, мои путешествия, что-то еще. Утром он пошел провожать меня до дома, я пригласила его попить чаю и посмотреть вид с 16-го этажа на родной индустриальный Ленинский район.
Так у нас начался «курортный роман», если Челябинск, конечно, можно назвать курортом. Мы виделись каждый день и регулярно оставались ночевать друг у друга, но не спешили называть это отношениями. Было понятно, что в конце июля я уеду в Москву, а он точно останется в Челябинске учиться на последнем курсе специалитета. Когда пришло время расставаться, я уже не думала, что не хочу ничего серьезного. Я думала, что мы идеально подходим друг другу. Жизнь с ее непреодолимыми обстоятельствами казалась ужасно несправедливой.
Ночью перед вылетом он спросил, почему я расстроена.
— Я не понимаю, что у нас, — ответила я.
— А что ты хочешь?
— Отношения.
— Значит, у нас будут отношения на расстоянии.
Формат настораживал нас обоих, но в тот момент был понятный горизонт ожиданий. Я могу прилетать к нему, он может приезжать ко мне. Не пройдет и года, как он окончит вуз, и мы съедемся: переезд в Москву выглядел для него логичным карьерным шагом, жертвовать бы ничем не пришлось.
Отношения на расстоянии — это часто эмоциональные качели. Некоторые мои подруги, даже живя в соседних городах с бойфрендами, страдали от ревности, отсутствия человека рядом, желания контролировать то, что контролировать невозможно. Я видела, сколько слез приносили им такие отношения и как быстро они заканчивались. Обычно катализатором расставания становилась внезапно обнаруженная измена.
У нас такого не было. Зная, что ему нравятся сюрпризы, порой я прилетала, не предупредив, и могла постучаться в его дверь или позвонить ранним утром. Он всегда был счастлив. Ни разу у меня не возникло никаких оснований для подозрений или недоверия. Впрочем, даже в таких условиях я переживала разные, но неизменно сильные эмоции. Яркие насыщенные дни вместе, которые так легко было идеализировать и романтизировать, неизбежно сменялись одиночеством и экзистенциальными сомнениями. Отношения на расстоянии требовали работы, особого уровня открытости, интимности в переписках.
Мы виделись каждые несколько недель, но меня все равно регулярно мучил вопрос, насколько эти отношения жизнеспособны. Мозг подкидывал мне ложную альтернативу: иногда казалось, что выбор стоит между моногамными отношениями на расстоянии и идеальными свиданиями с парнями из тиндера, каждое из которых будет настолько ярким и запоминающимся, что ты постоянно будешь получать позитивные эмоции. Подруга, с которой мы вместе жили той осенью, шутила: «У тебя как по часам. Проходит две недели после вашей разлуки, и ты снова спрашиваешь меня: “Насть, ты как думаешь, отношения на расстоянии — это нормально?”» Когда становилось совсем невыносимо, я садилась на самолет в Челябинск — там все снова было как в сказке, и на время вопрос снимался.
Когда ты в отношениях на расстоянии, знакомые порой как будто ждут от тебя оправданий. Мало кто верит, что мужчина не будет изменять (кстати, процент измен у пар на расстоянии такой же, как у всех), мало кто верит, что такие отношения вообще могут приносить радость. В твиттере тебе не забудут напомнить, что в отношения на расстоянии влипают люди с избегающим типом привязанности, что, возможно, с тобой что-то не так, раз ты продолжаешь так вести себя в мире, где можно прямо сейчас открыть приложение для знакомств и найти себе мужчину мечты в радиусе пяти километров.
Чтобы не тревожиться лишний раз, психолог посоветовала мне честно спрашивать себя: не учитывая совместные планы на будущее, здесь и сейчас эти отношения делают мою жизнь хуже или лучше? Все это время я отвечала: «Лучше».
За последние десятилетия формат отношений на расстоянии во многих странах стал не выбором, а необходимостью. К примеру, издание The Economist писало, что все больше женатых пар находятся в отношениях на расстоянии, нередко — из-за финансовых причин (например, потому что одному из партнеров предложили более выгодную работу в другом штате). С 2000 по 2017 год в США количество таких людей выросло в полтора раза.
Потом случилась пандемия — и отношений на расстоянии стало еще больше, а чтобы их продолжать, нужно было стать экспертом по визам и нюансам санитарных мер. Я знаю несколько пар, которым ковидные ограничения сильно усложнили жизнь. Подруга больше года не могла встретиться со своим парнем: из-за пандемии он не мог въехать в Россию, где она жила, а она не могла получить визу, чтобы увидеться с ним. Их история закончилась счастливо: недавно они поженились и вместе переехали в США. Но были и случаи, когда любовь не выдерживала бюрократических процедур и неизвестности. Психологи считают, что подобные трудности проще преодолевают пары, где хотя бы один из партнеров обладает надежным типом привязанности.
До развития интернета психологи изучали прежде всего негативные аспекты отношений на расстоянии: ревность, стресс партнеров. А общественное мнение воспринимало такие отношения негативно: родственники и друзья пар до сих пор могут считать их неполноценными. Однако новые исследования показывают, что пары в отношениях на расстоянии такие же счастливые, как и остальные. Ученые из Университета Корнелла даже пришли к выводу, что благодаря новым технологиям и соцсетям у них часто возникает больше эмоциональной близости. Профессорка Городского университета Гонконга Кристал Цзян считает, что партнеры в отношениях на расстоянии часто «прикладывают больше усилий к личному общению и формированию близости, и их усилия окупаются». Кроме того, ученые обнаружили, что в таких парах меньше агрессии и проблемных взаимодействий.
Впрочем, верно и то, что более счастливыми оказываются те пары, которые знают, что смогут воссоединиться. В среднем отношения на расстоянии заканчиваются через три месяца после начала; многие, особенно если партнеры очень молоды, расстаются уже после воссоединения — через несколько месяцев, когда период идеализации партнера проходит.
Я помню, как в первые дни войны выпускала материалы в «Холоде», как экстренно собирала вещи и съезжала со съемной квартиры, когда стало понятно, что Россия скоро полностью запретит независимую журналистику. Но я совершенно не помню, как объяснила свою эмиграцию партнеру. После больших психических потрясений в подростковом возрасте мозг порой стирает из моей памяти детали травматичных событий. «В первые дни, когда все началось, ты вообще плохо со мной общалась. Ты была не в состоянии общаться», — сказал он мне, когда я попросила вспомнить, как рассказывала про отъезд. Фактически я поставила его перед фактом: 5 марта я уезжаю из России в эмиграцию. Помню, что он не поверил в то, что это надолго. И не прилетел в Москву, чтобы попрощаться. Впрочем, обиделась я на него уже позже. В тот момент было просто не до того.
В первые месяцы эмиграции я наблюдала, как мои коллеги уезжают вместе с партнерами и мужьями. У нас такой опции не было: эмиграция для него означала бы потерю диплома инженера за пару месяцев до окончания учебы.
Я была уверена, что длительные отношения на расстоянии в обстоятельствах войны, эмиграции и нестабильности — это очень плохая идея. Через месяц после отъезда я предложила обсудить наше будущее. Он никогда не был за границей, не знал иностранных языков, да и работу ему было куда проще искать в России. Я сказала, что осознаю это, и предложила расстаться, несмотря на то что мы все еще любим друг друга. Расстаться просто потому, что я не выдержу несколько месяцев разлуки. В конце концов, любовь случается не раз в жизни и никто не обязан жертвовать собой ради другого.
Думаю, тогда он был уверен, что война окончится к лету, и предложил мне сохранить отношения и увидеться сразу после защиты диплома. Мы собирались отдохнуть в Черногории, но к июлю авиабилеты стали стоить так дорого, что у него не хватило на это денег. Я очень расстраивалась и говорила, что больше не смогу ждать. Он обещал в сентябре переехать в Ригу, где я обосновалась.
В сентябре Латвия закрыла въезд для россиян с туристическими визами. Поискав работу за границей, он получил предложение из Египта, но туда не хотела ехать я. Других зарубежных офферов молодому российскому инженеру-строителю не поступало, да и меня пугал потенциальный переезд в еще одну страну не моей мечты. Мне было жалко себя, я обсуждала это с подружками, а они еще больше подкрепляли мои опасения.
Когда эмиграция проходит по принципу «Олегу оффер дали» — то есть женщина переезжает вслед за релоцирующимся мужчиной, — окружающие часто беспокоятся об ее уязвимом положении, о финансовой и юридической зависимости от партнера. У моих подруг не возникло бы сомнений, что женщина при таком переезде теряет социальные контакты, сталкивается с тяжелой необходимостью выстраивать свою жизнь заново. Когда с тем же самым должен столкнуться мужчина, никто не понимает, почему он не летит к тебе в никуда со счастливой улыбкой на лице. У моего парня не было удаленной работы, сбережений, хорошего знания английского, опыта жизни за границей. А у меня не было зарплаты, на которую мы могли бы жить вдвоем. Но большая часть моих собеседниц все равно говорили что-то в духе: «Когда мужчина хочет, он все сделает».
Я представляла себе такую картинку: он переезжает ко мне, у нас нет денег, сказка об отношениях превращается в ад, мы ругаемся и расстаемся. На тот момент сценарий быть вместе любой ценой не казался мне хорошим. Мы договорились провести совместный отпуск в ноябре в Турции и решить, точно ли мы готовы сохранять отношения.
Чтобы заработать на отпуск в Турции, он уволился с офисной работы по специальности и пошел прорабом на крупную стройку. Зарплата должна была быть в три раза больше, чем в офисе, а проект был рассчитан на пару месяцев. Из Латвии я наблюдала за тем, как он вставал в шесть утра, ехал в мой родной район в Челябинске (который он терпеть не мог), упахивался на стройке и явно был не в восторге от того, чем занимается. Но нас обоих грела идея о том, как мы проведем ноябрь вместе в Стамбуле.
21 сентября в России объявили «частичную» мобилизацию.
Оказалось, что у него первая категория годности, военная кафедра за плечами и он офицер запаса танковых войск. Я писала тексты о том, как российских мужчин забирают на войну, и приходила в ужас. Жены мобилизованных рассказывали, как призывали людей гораздо старшего моего парня, не с первой, а с четвертой категорией годности. Губернатор Челябинской области призывал чиновников вернуться из отпусков и приложить все усилия к проведению мобилизации. Информированные источники в СМИ говорили, что Кремль со дня на день закроет границы.
Мне казалось, что на кону его жизнь и нужно спасти его любой ценой. Я начала истерить и пыталась манипулировать. Сначала я вежливо предлагала ему бросить все и уехать в Казахстан, потом пересказывала свои интервью, затем скидывала заявления анонимных источников. Говорила, что не смогу встречаться с парнем, который пойдет убивать украинцев. Говорила, что в России остаются только две возможности: уехать на войну или сесть в тюрьму. Он отвечал, что не может бросить рабочих на заводе, что не может уехать прямо сейчас в Казахстан без денег, что принципы не позволят ему жить за мой счет. В конце концов я сказала, что, если он не уедет, мы расстанемся. И он согласился уехать.
Днем я брала интервью о мобилизации и делала материалы, а ночью искала ему транспорт до границы и жилье в Казахстане. Несколько раз ситуация развивалась по одному и тому же сюжету: я бронировала ему машину до границы, он в нее не садился; я обижалась, плакала, нагнетала, он соглашался уехать; я бронировала автобус, он пропускал рейс и возвращал мне за него деньги. В итоге я ощутила полное бессилие, разрыдалась и сказала, что мы расстаемся.
На следующее утро моя подруга жаловалась, что ее партнер, находящийся с ней в одном городе, никак не может привыкнуть к тому, чтобы писать ей «с добрым утром» и «спокойной ночи», спрашивать, как дела, и с интересом выслушивать ответ. В моих отношениях это было нормой, на которую я не обращала внимания. Я скачала тиндер, посмотрела профили других мужчин и вспомнила все плюсы своего парня. Вспомнила, что мы идеально совпадаем и в мировоззрении, и во взглядах на будущее, и в сексе. Вспомнила, как он варил борщ к моему прилету в пять утра, как приезжал с цветами в аэропорт, как постоянно помогал моей бабушке, как пошел работать на завод, чтобы заработать нам на отпуск. У меня не было к нему никаких претензий по существу — кроме того, что мы не находимся в одном городе.
Позже, листая фейсбук, я увидела пост главного редактора «Таких дел» Евгении Волунковой, которая вышла замуж на расстоянии. Они с партнером находились в разных регионах России и не могли съехаться: он потерял бы работу, если бы переехал в Москву, она — если бы уехала оттуда. «Месяц как поженились. Столько же не виделись. Планировали в конце октября свадебное путешествие. Теперь ничего не будет, ничего. Вова не может экстренно уехать. Не все могут, увы. “Подлежит мобилизации, рядовой, второй разряд”. Меня трясет четвертые сутки. Прячусь за рутиной: переезжаю внутри Москвы, работа нон-стоп, много хлопот. А потом ложусь спать и не сплю. Сдохну сама, но не отдам никому», — писала она.
Я написала ей, мы решили поужинать вместе в зуме и долго обсуждали формат наших отношений. После разговора с Женей до меня как-то дошло, что встретить своего человека не так уж легко и расстояние — не главная проблема. Женя говорила, что их отношения во многом были более здоровыми и насыщенными, чем у тех людей, что жили вместе и ненавидели друг друга. Я удивлялась тому, что никто из них не пожертвовал своей работой, а Женя объясняла, что иногда лучше быть на расстоянии, чем терять то, что ты любишь, ради партнера.
Я подумала, что расставаться с человеком, с которым ты совпадаешь практически во всем, только из-за того, что вы не можете сейчас быть в одной стране, — это как-то тупо. Но звонить я ему не стала. И тут он позвонил сам.
Я долго пыталась понять: что такое здоровые отношения? Это когда ты способна ждать, переносить трудности вместе, работать над отношениями и принимать то, что у партнера могут быть проблемы и ваша жизнь может быть неидеальной? Или когда ты расстаешься из-за отсутствия личного комфорта и ищешь на «любовном рынке» идеального кандидата?
Социолог Полина Аронсон отмечала, что ее поколение — женщины, взрослевшие в 1990-е и читавшие Cosmopolitan и другие новые глянцевые журналы западного образца — училось жить для собственного удовольствия и рассматривать отношения как контракт: нужно работать над собой, своим телом и эмоциями, чтобы получить в финале приз в виде надежных отношений. Поколение зумеров, то есть мое, по ее мнению, воспринимает идею работы над отношениями как нечто тяжеловесное. «Понятие комфорта очень сильно изменило понятие любви, во всяком случае в России. Комфорт. “Я хочу комфорта, я не хочу никакой любви”», — рассуждает она.
Другая социолог, изучающая эмоции, авторка книги «Почему любовь ранит?» Ева Иллуз считает, что в современном обществе больше неактуальна идея жертвенности, и пишет о том, как «индустрия самосовершенствования» учит людей управлять своими романтическими переживаниями.
Дейтинговые приложения, по словам Аронсон, формируют обманчивое ощущение, что на любой спрос найдется предложение и мэтч случится легко. Порой мне кажется, что, именно руководствуясь этим, мужчины постоянно с недоумением спрашивают, что такого крутого в моем парне, что я не могу найти себе другого в Латвии, здесь и сейчас. А женщины, которые нередко сами годами не могут найти себе подходящего парня, напоминают: «Посмотри на себя, ты офигенная. Конечно, ты найдешь себе идеального партнера».
Это логика эмоционального капитализма, объясняет Аронсон: ты накапливаешь капитал, каким-то образом его обмениваешь и получаешь выгоду. «Современный человек обязательно должен научиться этим капиталом распоряжаться: найти подходящего партнера, находиться с которым будет выгодно. Партнер — это, кстати, тоже слово из предпринимательского языка, языка совместной деятельности в целях получения выгоды», — говорит она. Эмоциональный капитализм предполагает процесс непрерывного выбора, который должен быть правильным, иначе вы потратите ресурс зря. Считается, что психолог учит вас разбираться в себе и после этого вы можете качественно находить партнера. «Это логика непрерывной оптимизации, непрерывного роста, все время нужно искать какого-то прогресса, все может становиться лучше и лучше», — говорит Аронсон.
Аронсон подчеркивает, что современная любовь связана с понятием личностного роста: считается, что настоящая любовь не должна его сдерживать. «Здоровые отношения — это там, где нет риска, это там, где нет боли, и это тоже такая довольно наивная картинка, что этого можно достичь, — говорит она. — И мне кажется, что многие люди делают себе больнее — скажем так, они изнашивают себя в попытке достичь этого идеала».
Может, поэтому отношения на расстоянии многих так пугают. Практически всегда в них один партнер должен подстроиться под другого. Редко жизненные траектории и выгоды совпадают полностью. Я очень много думала над тем, что такое настоящая любовь. Это когда один из партнеров выполняет роль жены декабриста и переезжает вслед за другим, соглашаясь разделить с ним трудности? Или это когда каждый выбирает свой личный комфорт и принимает выбор другого?
В мире, где так много говорят о психологическом абьюзе, от которого сложно сбежать, неудивительно, что, услышав о дискомфорте в отношениях, многие начинают намекать тебе на то, что из них лучше выйти.
23 декабря я сидела в самолете, который кружил где-то над Уралом, и смотрела на фотографию своего парня. К тому моменту мы не виделись уже 10 месяцев, и я точно знала, что если прямо сейчас не прилечу в Челябинск, то не увижу его еще как минимум до весны: через пару недель мне предстояло ехать на трехмесячную стажировку в США. Чтобы встретиться с ним, я провела сутки в дороге из Риги в Санкт-Петербург и два часа летела на самолете. Он ждал меня в аэропорту — пришел туда ранним утром перед работой. В это время пилот объявил, что посадочную полосу занесло снегом и самолет сядет в Тюмени.
Несмотря на то что я очень по нему скучала, мне все равно было страшно, что тело будет реагировать на него как на незнакомца. Даже перед предыдущими нашими встречами, когда перерывы были гораздо меньше, я на всякий случай говорила, что, возможно, нам придется знакомиться заново. Он смеялся, но говорил: «Окей, не буду тебя целовать тогда». Потом, конечно, оказывалось, что никакого предварительного знакомства не требовалось. Так вышло и на этот раз, когда я все-таки до него добралась. Неделя, которую мы провели вместе, была настолько хорошей, что я всерьез думала отказаться от учебной поездки в Нью-Йорк и остаться в Челябинске.
В итоге я все же полетела в США. Прощаться было сложно, но зато я была уверена, что точно хочу продолжать отношения. В этот раз волновался он: вдруг Нью-Йорк вскружит мне голову и мне больше не нужен будет парень из Челябинска?
Поддерживать отношения из Америки действительно было максимально тяжело: нас разделяло больше восьми тысяч километров, а разница во времени составляла девять часов. Первую половину дня я проводила в университете, вторую — за работой, а ночью делала домашние задания или занималась с ученицами, которых готовила к ЕГЭ. На парах у меня часто не было интернета, и мне сложно было найти время даже на звонок.
Одна из проблем в отношениях на расстоянии — FOMO, боязнь упустить в жизни что-то интересное — в Нью-Йорке действительно усилилась. Если раньше я чувствовала, что, возможно, упускаю классные знакомства и свидания, не испытываю важные для меня тактильные ощущения, торможу свой жизненный путь (в обычных отношениях, как мне казалось, я бы уже, конечно, сыграла роскошную свадьбу и жила лучшую жизнь), то теперь на меня стал давить еще и лайфстайл Нью-Йорка — города «отношений на одну ночь». Я видела, как мои знакомые постоянно ходят на свидания, а многообразие ресторанов, парков, музеев и других мест, где можно было бы с кем-нибудь встретиться, сводило с ума.
14 февраля моей соседке по квартире принесли букет цветов — их отправил ее живущий в Америке муж. Мой парень мог разве что отправить мне рубли на российскую карту — это совсем не выглядело романтично. Чтобы не идеализировать чужие истории любви, я старалась узнавать о них больше. И это помогало. Выяснилось, что в идеальной семье моей соседки еще до свадьбы было несколько лет, проведенных в отношениях на расстоянии. А подружки, ходившие на свидания в Нью-Йорке, сталкивались не только с позитивными эмоциями, но и с разочарованиями и насилием. Их отношения так же приносили страдания, как и мои, и далеко не всегда у этих отношений были перспективы.
Вернувшись из США в Ригу, я поняла, что точно хочу быть с ним вместе. Мы снова стали продумывать варианты, как это осуществить. Он мог легко попасть в страны с безвизовым режимом для россиян, но легализоваться и получить в них работу инженеру-строителю было бы сложно, а я по-прежнему не могла содержать двоих.
Мы начали прорабатывать вариант с переездом в Евросоюз. С трудом собрав огромное количество документов, он запросил туристическую визу в Италию — и получил отказ. Невозвратные авиабилеты сгорели, и мы не увиделись. В июне я должна была поехать на тренинг в Грузию, и он купил авиабилет до Сочи, чтобы увидеться со мной там, но теперь уже у меня кончилась латвийская виза, и поездку пришлось отменить. Сейчас с момента нашей последней встречи прошло пять месяцев.
Когда я рассказывала все эти злоключения своему психологу, она сказала: «Мне больно смотреть на то, как вам не везет. Это действительно тяжело». Но я, кажется, уже привыкла, что любая встреча может сорваться в последний момент. Если меня вновь настигает FOMO, я вспоминаю героинь своих текстов, которые ждут мужей из тюрьмы или живут в браке с моряками дальнего плавания, вспоминаю, как он всегда пишет мне «доброе утро» и «спокойной ночи», интересуется моими делами, отвозит лекарства моей бабушке, в ответ на любую фотографию говорит, что я красавица, и ценит наши отношения. И когда психолог спрашивает, дают ли эти отношения мне что-то важное и нужное именно здесь и сейчас, я все еще отвечаю: «Да».