12 декабря 1993 года всенародным голосованием в России приняли Конституцию — основной закон, который обладает высшей юридической силой. Спустя почти 30 лет в российском законодательстве появилось множество новых законов, которые ей противоречат. Имеет ли смысл в таком случае обращаться к Конституции и жаловаться в Конституционный суд (КС) в 2022 году? В День Конституции «Холод» поговорил с Виталием Исаковым, старшим юристом Института права и публичной политики, который выявляет противоречия в российских законах и подает жалобы в Конституционный суд.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В России принимают все больше репрессивных законов. Например, закон о пропаганде «нетрадиционных сексуальных отношений», разве он не противоречит Конституции?
— Если коротко, то в какую статью Конституции ни ткни, найдешь противоречия с законами. Например, все права, перечисленные в Конституции, есть и у ЛГБТ-сообщества, и у всех, кто в него входит. Речь о праве на распространение информации (статья 29), свободе объединений (статья 30), собираться мирно, без оружия, на шествия, демонстрации, митинги и пикеты (статья 31), возможности свободно распоряжаться своей интеллектуальной собственностью (статья 35), свобода научного, художественного творчества (статья 44).
По сути, ЛГБТ-сообществу теперь запрещают хоть как-то говорить и заявлять о себе.
Еще в 2014 году Конституционный суд постановил, что нужно отличать информирование от пропаганды, иначе все можно назвать пропагандой и запретить. Пропаганда — распространение информации с целью заставить кого-то принять твои взгляды. Но когда мы публикуем книжку или пишем заметку на сайте о дискриминации в отношении ЛГБТ-сообщества, присвоении статуса «иноагента» организации, которая ему помогает, мы не хотим никого обратить в свою «веру», мы распространяем информацию о том, как обстоят дела.
В новом законе «об ЛГБТ» нет никакой разницы между пропагандой и информированием. Формулировки настолько размыты, что позволяют привлечь к ответственности любое проявление информирования об ЛГБТ-проблематике.
Вы упомянули некие противоречия. Можете привести примеры?
— Я сейчас защищаю в судах Санкт-Петербурга фонд помощи ЛГБТ «Сфера». Его ликвидировали по иску Минюста за то, что они просто существуют и ставят цели, которые противоречат «основам традиционным семейным ценностям, закрепленным в Конституции». Требования Минюста нарушают 13 статью Конституции, по которой не допускается обязательность государственной идеологии. То есть не может быть такого, чтобы в России была государственная идеология, обязательная для всех. Наоборот, там написано: гарантируется политическое, идеологическое многообразие. А когда нам запрещают любые формы информирования об ЛГБТ-сообществе, ему запрещают жить. Как ты будешь собирать деньги на поддержку ЛГБТ-инициатив, если ты не можешь распространить об этом информацию? Никак.
Если в Конституции сказано, что государство поддерживает семьи, то неважно, какие это семьи: однополые, матерей- и отцов-одиночек. Там есть интересная формулировка: «Субъекты Российской Федерации должны охранять брак как союз между мужчиной и женщиной». Но там не сказано, что не допустимы семьи, где все одного пола. В судах я часто привожу такой аргумент: «Если вы отрицаете однополые браки и семьи, то что делать семьям, в которых бабушка и мать-одиночка воспитывают дочь, это же однополая семья — тоже нетрадиционная?». Молчание.
Защита неких традиционных ценностей — это не конституционно-правовой критерий. На этом основании нельзя ограничить права граждан (статья 55). Почему тогда автомобилисты и «зожники» могут пропагандировать свой «образ жизни», а ЛГБТ-людям это запрещено?
КС говорил, что любые законы являются правомерными только тогда, когда ясно следуют последствия их соблюдения и несоблюдения. А сейчас никто не может сказать, что будет квалифицировано как пропаганда. Всплывают инфоповоды, когда за радужную обертку мороженого кто-то пишет жалобы Путину или когда директору сливают запись того, как школьники поцеловались, говоря, что все это пропаганда. Норма «резиновая», говоря на юридическом жаргоне, и позволяет уложить в нее что угодно, что не соответствует идее правового государства, записанной в первой статье Конституции.
А насколько расходится с Конституцией закон об «иноагентах»?
— Чуть полегче, чем с геями. Критерии признания «иноагентом» также размыты — что не соответствует правому характеру государства: никто не знает, признают его или нет.
Например, нашу организацию признали «иноагентом». За что? За то, что мы публиковали доклады, в которых критически разбирали какие-то законодательные механизмы. «А вы воздействуете на госполитику!» — нам говорят. Извините, но мы не госорган: мы пишем экспертизу, высказываем свое научно обоснованное мнение. Политологи обсуждают режим, экономисты — экономические действия. А мы — конституционалисты, обсуждаем конституционность законов, говорим, что нужно сделать, чтобы не допустить глупость. То есть действуем в интересах российской Конституции, мы берем позицию российского КС, смотрим, работает ли она, и если нет, говорим, что нужно сделать, чтобы это исправить. Мы, скорее, агенты Конституционного суда.
Опасность этого закона не в том, что у тебя появляется маркер «иноагента» — к этому все давно привыкли, — а в многотысячных штрафах и расходах на аудит. Не поставил плашку — 300 тысяч штрафа. Штраф за переход на красный свет — 500 рублей, а сколько людей погибло под колесами из-за этого? А не проинформировал бедного читателя, что ты «иностранный агент», ввел его в заблуждение — 300 тысяч рублей. Две публикации без информирования — уже 600 тысяч рублей. Назначат 20 штрафов — и все, разорена организация. Удобный инструмент для давления на неугодных.
В правовом государстве все равны (статья 19). Нельзя принять ни один закон, который бы никоим образом не расширял бы мое право или не защищал бы мое право. Чье право защищает закон об «иноагентах»? Кому так плохо жилось, что понадобился штраф 300 тысяч, чтобы заставить людей маркировать свои тексты?
Нарушается право на объединение (статья 30), свобода мысли, слова, свобода выражения мнений (статья 29). Вот мы подавали жалобу [правозащитника] Льва Пономарева и говорили: почему, когда Пономарев публикует посты о своей жизни, он должен писать, что он СМИ-«иноагент», если это его личное мнение. КС сказал, что называться «иноагентами» ничьи права не нарушает. А если примут закон, что людей, которых внесли в реестр, нужно называть обезьянами? И меня включат в этот реестр. Вы тоже будете считать и говорить, что Виталий Исаков — обезьяна?
Также закон об «иноагентах» нарушает право на доступ к правосудию (статья 46). Правосудие случается тогда, когда выводы подкреплены доказательствами, как и в науке. В статье 120 сказано, что судьи независимы, подчиняются только Конституции и закону. Но судьи отказываются перепроверять доводы Минюста, они говорят: «Ну они же чиновники — они компетентны». Значит, суды подчиняются чиновникам, а не законам.
Нельзя поверить человеку без доказательств, а у нас эти процессы сведены к молчаливому согласию. Любимая фраза российских судов — «Нет оснований не доверять следствию».
Чьи права «защищает» закон о «фейках» и «дискредитации российской армии»?
— Законодатель чувствует абсолютную власть: он попробовал — ему понравилось принимать законы, которые ничего общего с охраной прав граждан не имеют. Законы охраняют интересы государства. Закон о «фейках» и «дискредитации российской армии» посягает на свободу мысли и слова. С его помощью государство защищает не права и свободы граждан, а интересы Минобороны. Только оно говорит правду, а если ты не цитируешь Минобороны, высказываешь свое мнение, отменяется статья 29 о свободе слова.
Вводится цензура, гарантии СМИ отменяются под соусом уголовных приговоров с реальными сроками: Горинову семь лет уже дали, Яшину — восемь с половиной.
Но если законы не соответствуют Конституции и это никого не волнует, зачем тогда она нужна? Тем более — Конституционный суд?
— Это как изучать изношенный старый организм, который сохранил сердце, печень, легкие. Я, получается, специалист по печени: Конституционный суд нужен для того, чтобы очищать систему государства от плохих законов. А что, если этих законов пруд пруди? Тогда и сама печень начинается портиться, и КС как орган контроля за законами тоже начинает сбоить.
Например, пару лет назад КС вынес постановление по митингам, что регионам нельзя ограничить места для проведения акций. А недавно президент подписал закон о запрете митингов практически везде на федеральном уровне. Дома митинговать можно, но смысл митинга в привлечении общественного внимания. Законодатель должен быть регулировщиком, а не блокиратором.
То же самое со статьей 31 о праве собираться мирно без оружия. Это право существенно усечено.
Конституция стала похожа на нежизнеспособную конструкцию. Конечно, это плохо. Когда Конституция бессмысленна, непонятно, какие законы надо читать, — снижается общая грамотность. Если можно Конституцию отменить как акт высшей силы, то, получается, как будто можно и все остальное, ничего страшного. Но я думаю, что в какой-то момент люди вернутся к идее, что в Конституции нужно прописать самые важные вещи и запретить государству на них посягать.
Что касается КС: лучше плохой орган, чем никакой. Если ты с человеком прошел КС, он хотя бы с чистой совестью может сказать: «Я в этой правовой системе сделал все, что мог: я прошел все инстанции, у меня есть доказательство, что я добросовестно защищал свои права». Это важный психологический момент. Но мы, как исследователи, работаем не только ради морального удовлетворения, мы фиксируем, что происходит. Жалоба в КС — концентрат всего правонарушения в правовой сфере. Когда придет время, у нас уже все готово.
А какое у вас соотношение удачных и неудачных кейсов?
— Если КС вынес решение в нашу пользу, это еще ничего не значит. Например, по делу активистки из Татарстана Ирины Никифоровой КС вынес постановление по нашей жалобе: нельзя серию одиночных пикетов признать массовым мероприятием. Ее дело до сих пор не пересмотрено: не потому, что мы бездействуем, а потому, что суды говорят, что не должны это делать, хотя решение КС обязательно для исполнения всеми органами. Успешный кейс? Успешный. Победа? Не знаю, человек до сих считается привлеченным к административной ответственности.
Может, наши коллеги крутят пальцем у виска: «Чем вы занимаетесь, зачем с государством судитесь?». А кто тогда, если не мы? Сказать людям, что право есть, законы есть, суды есть, но никто их интересы представлять не будет? Бред же. И исследования никто писать не будет. Есть такие врачи — патологоанатомы. Мы их функцию выполняем. Даже если все плохо, нужно констатировать смерть.
