«На их могилах мы, может быть, друг друга поймем»

Отношения во многих российских семьях накалились после начала войны с Украиной. Но за последние семь месяцев накал немного спал, люди возобновили общение со своими близкими. Объявленная Путиным мобилизация опять стала сильнейшим триггером для разлада между родственниками. «Холод» рассказывает эти истории. 

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Имена всех героев изменены по их просьбе.

Мои родители пенсионного возраста, они всегда занимали пророссийскую позицию. Горячо приветствовали аннексию Крыма и политику Путина в целом. Когда 24 февраля началась война, я подумал, что сейчас они наконец-то все поймут, позвонил маме со словами: «Видишь, что происходит? Россия напала на другую страну». На что она мне ответила, что якобы я ем мидии и устрицы, наслаждаюсь благами цивилизации и не думаю о родной стране. Мама сказала мне: «Вы все фашисты, надо было добить вас еще в 1944 году». Позже я узнал, что это нарратив пропаганды — про мидии и устрицы, про фашистов, — но сначала довольно сильно удивился.

То, что у нас с родителями разные ценности, было понятно и до войны, но раньше мы могли нормально общаться и решать бытовые вопросы. После 24 февраля находить общий язык стало невозможно: мы виделись с того момента четыре раза, и это были короткие встречи.

Перед первой встречей мы договорились, что не будем обсуждать тему войны в Украине. Но уже минут через 40 мама начала говорить что-то вроде: «Вы просто боитесь, хотите счастливой сытой жизни, в то время как отечество в опасности». Я пытался сгладить конфликт, напоминал, что мы договорились не обсуждать эту тему, но мама не унималась и повторяла, что у меня нет собственной позиции. Тогда я не выдержал и сказал, что моя позиция — это называть сейчас Россию фашистским государством. Разговор был в гостях у родителей, и после этого они выгнали меня со словами «чтобы ноги твоей здесь больше не было» и «ты нам больше не сын». 

Мне кажется, что родители живут на двух параллельных уровнях. Один — фантазийный, который им крайне важен, и они в нем постоянно находятся, потому что все время смотрят телевизор. Второй — бытовая жизнь, которая продолжается. Они волнуются, как у меня дела, как их внук, спрашивают про здоровье, но все это как будто отдельно от идеологической составляющей. 

Именно поэтому мне кажется, что родители не верят в физическую опасность для меня, если я попаду на войну. Они долгое время были уверены, что это не война, а на самом деле специальная военная операция, что есть некие профессиональные вооруженные солдаты, которые во имя мира кого-то убивают. Наверное, если на войне погибнет кто-то из их ближайшего окружения, чей-то ребенок, тогда они наконец что-то поймут. Хотя я и в этом не уверен. У меня раньше было ощущение, что вот сейчас кризис ударит по кошельку, и они поймут. А вот сейчас они обнаружат, что инфляция чудовищная, и поймут. Но они не понимали. Я думаю, это заслуга блестящей работы пропаганды, перед этим я снимаю шляпу. 

Накануне обращения Путина и объявления мобилизации в переписке от мамы сыпались фразы вроде «надо будет, и отец пойдет [на фронт], и я пойду». Очевидно, что по телевизору как-то заранее подготавливали почву. Я на такое пишу: «Без комментариев», — и сам не инициирую потом общение. 

Пару дней назад мы с супругой и ребенком уехали в Турцию, еще до обращения Путина к нации — мы просто поехали отдыхать. Я написал родителям, мол, долетели нормально. Видимо, мой отъезд из России в тяжелое для страны время, по мнению мамы, делает меня предателем, трусом. Она написала, что проклинает нас и знать больше не хочет.

Я и раньше понимал, что родителям всегда были важны советские традиции. Если на 9 мая я не ехал с ними на дачу, а проводил время с друзьями, родители звонили и говорили: «Надо помнить, как все это было», «Ты когда последний раз на могиле у деда бывал?». Такое их поведение вызывает у меня только отторжение. Но в последние годы родители еще больше включились в пропагандистский дискурс — начали вывешивать на даче красное Знамя Победы. В том числе в этом году они поднимали флаг и отправляли мне фотографии со словами «гордимся, своих не бросаем».

После 24 февраля мы не праздновали ни одного праздника вместе, хотя раньше у нас бывали застолья. Но я теперь их избегаю. Уверен, что родители начнут меня провоцировать, а я не смогу сдержаться: буду пытаться что-то объяснить, возмущаться, кричать от бессилия. И все равно меня никто не услышит. Ты можешь говорить все, что угодно, можешь напоминать: «Вы же мои мама и папа», — но эти слова проходят у них мимо ушей. Я не вижу возможности преодолеть эту пропасть между нами. 

С бывшей супругой я развелся 10 лет назад, тогда у нас не было разногласий в политической плоскости. Я был более политизированный, она — скорее, аполитична. Но разошлись мы совсем не из-за этого. 

У нас есть общий сын, и он остался жить с моей бывшей женой. Она потом вышла замуж за мужчину, у которого тоже есть сын. Новый муж бывшей супруги и его сын — большие поклонники Советского Союза, милитаристских идей. Холодная война для них до сих пор является важным предметом для осмысления и дискуссий. То, что они обсуждают между собой, какие передачи смотрят, так или иначе влияет на моего сына. 

У детей мироощущение устроено так, что есть «свои», есть «чужие», как в сказках. Любые исторические моменты или то, что происходит сейчас в политике, для сына выглядит как футбольный матч между «нашими» и «ненашими». Насколько я себя помню в детском возрасте, я тогда так же мир воспринимал. 

Не могу сказать, что был конкретный момент, когда я заметил, что сын говорит что-то не то. Но иногда он мог сказать, что Россию окружает НАТО, там одни враги, что он любит Сталина. Я всегда в такие моменты останавливался, мы обсуждали подробно затронутую тему. Сыну сейчас 14 лет, он в таком возрасте, когда все подвергается сомнению, поэтому с ним можно разговаривать, приводить какие-то аргументы, задавать вопросы, из-за которых он задумывается и что-то понимает. 

Я не вижу смысла обсуждать с бывшей женой или ее новым супругом, как им правильно воспитывать ребенка. Тем более, воспитание — это не беседа в формате: «Давай, сын, поговорим о политике», — а разговоры членов семьи друг с другом каждый день. На сына влияют и другие вещи. Например, он любит смотреть выступления Задорнова, каким бы это ни было странным занятием для 14-летнего подростка. Алгоритмы YouTube, соответственно, потом показывают что-то, подтверждающее любимую идею Задорнова, что «американцы тупые». 

До недавнего времени сын верил в сильную государственную руку и необходимость репрессий. Говорил, что никакой свободы слова быть не должно, потому что люди начнут этим пользоваться. Суды нельзя оставить без контроля, потому что иначе это приведет к бардаку и хаосу. Я у него спросил тогда, почему он так не верит в русский народ, почему не допускает, что люди могут нормально разобраться и с судами, и с другими институтами. Было видно, что сын задумался, как будто что-то у него не состыковалось после моих вопросов. 

Мне кажется, что мои приватные разговоры с ребенком важнее, чем гипотетические споры на мировоззренческие темы с его мамой. Наши отношения не такие уж и хорошие, но мы обсуждаем прикладные вопросы, касающиеся сына: какое занятие выбрать, что купить, кто отвезет, кто заберет. Моя тактика заключается не в том, чтобы убедить жену и ее нового мужа транслировать иную позицию, а в том, чтобы просто показывать другую точку зрения. А дальше сын уже сам выберет. 

Когда была объявлена мобилизация, в первый же день бывшая супруга мне написала, что хочет «отправить сына в “больничку”, чтобы откосить потом от армии». Попросить знакомых врачей сделать справку или получить гарантированные результаты анализов для нее не проблема. Я спросил, не рано ли еще этим заниматься, когда ему 14 лет. На что она ответила: «Вторая мировая война длилась шесть лет, Третья мировая, может, и больше будет». 

Для меня вопрос про армию и сына — этически сложный, я противник любых взяток. Я не желаю своему сыну оказаться в российской армии, но мне бы хотелось сделать выбор в сторону законного способа: альтернативная служба, военная кафедра, троих детей родить — что угодно, но как-то легально дотянуть до 27 лет, когда уже не призывают на срочную службу. Не знаю, перейдут ли слова бывшей супруги про «больничку» в дело.

На мой взгляд, вся эта ситуация выглядит комично. Получается, бывшая супруга «за» государство, но отправлять сына в армию она не хочет. Все, что касается оружия, — не история сына, его реализация в другом, так она считает. Мол, воюет пускай кто-то другой, а мы в тылу будем приносить пользу государству. 

Я с мужем живу в Санкт-Петербурге, а мои родители — на Камчатке (место изменено по просьбе героини). Они давно в разводе, но оба поддерживают мобилизацию и считают, что Россия спасает кого-то и делает все правильно. У нас всегда были конфликты на политические темы, но в последнее время я не стараюсь их переубедить, потому что это невозможно. 

Пару дней назад мы с мужем из Петербурга приехали в Турцию отдохнуть. В день, когда Путин объявил о мобилизации, мама мне позвонила и сказала, чтобы мы срочно возвращались в Россию, иначе нас признают дезертирами и посадят в тюрьму. Когда я сказала, что у мужа категория B и, пока ничего непонятно с этой мобилизацией, он будет оставаться за границей, мама начала кричать в трубку, что мы предатели родины, что мы глупые, что все равно нас поймают и посадят в тюрьму и так и должно быть. В ответ я спросила: «А если твоего сына или мужа отправят на войну?». 

Мой брат — бывший контрактник, его уволили со службы два года назад, и новый муж мамы тоже служил, ему больше 50 лет — думаю, что они оба подлежат мобилизации. Мама ответила, что если надо, то и они пойдут воевать, потому что родину надо защищать. 

Мне даже слышать тяжело, как родная мать может отправлять на войну своего ребенка, мужа. Я пыталась ей объяснить, что все это может привести к смертям наших близких — тогда на их могилах мы, может быть, друг друга поймем. Полагаю, что, если кто-то из родственников все-таки будет мобилизован и не вернется живым, мама это воспримет как акт героизма: человек умер, защищая родину. А если человек не хочет идти на фронт, значит, он трус — такое мнение у мамы.

Родному брату мамы уже пришла повестка — он врач скорой помощи. Двоюродным племянникам пришли повестки, им 22 и 24 года, они недавно отслужили. Все они собираются идти в военкомат.

Когда я жила с родителями до 18 лет, у меня особо не было своего мнения, я впитывала все, что говорили вокруг. А потом я переехала и начала думать по-другому. Пару лет назад мы отдыхали все вместе, мама была с отчимом, я с мужем. Я начала говорить, что в результате 20-летнего правления Путина развалено, что только можно: заводы, пароходы. Мама пыталась меня переубедить, говорила, что мы малолетки и ничего не понимаем. Закончилось все ее словами, что наше поколение — идиоты. 

Но с мамой все равно проще, чем с отцом, потому что она всегда говорит: «Вне зависимости от твоих решений, ты все равно мой ребенок, я тебя буду любить». С отцом после начала войны все резко испортилось. Он теперь раз в месяц звонит и даже не спрашивает, как дела, зато час рассказывает про то, что Запад будет у нас под жопой. Пару раз я пыталась сказать, что люди не должны убивать людей в 2022 году, но все бесполезно. В последний раз я сказала папе, что не хочу с ним разговаривать на эту тему, он повесил трубку — мы не разговариваем два месяца. 

Маму я буду любить вне зависимости от того, что она говорит, хоть и страшно воспринимать некоторые ее слова всерьез. Но она мне дала жизнь, я с ней в любом случае буду поддерживать общение, чтобы хотя бы спрашивать, как здоровье. По моему мнению, родственные связи не должны разрываться из-за разных политических мнений. Думаю, дети в случае таких конфликтов должны быть умнее родителей, должны брать на себя ответственность и сохранять трезвую голову.