«Больше всего я любила есть офисную бумагу»

Специально для «Холода» Анна Алексеева поговорила с людьми, страдавшими пикацизмом, — расстройством пищевого поведения, которое выражается в регулярном употреблении в пищу несъедобных предметов и веществ. Они рассказали о жизни с расстройством, его причинах и о том, как смогли от него избавиться.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

В шесть лет я крошила крупными камнями маленькие камешки и панцири пресноводных устриц, найденных на берегу речки, до консистенции порошка и съедала его. Еще мне нравилась смесь из камешков и пушка, который я соскребала из внутренней части стеблей камыша.

Когда я пошла в школу, моя тяга к несъедобному только усилилась. На то было несколько причин. Родители хотели, чтобы я собственными силами поступила в элитную районную школу. Я сделала это, но учеба стала для меня жутким стрессом. Мне нельзя было получать оценки ниже четверок, иначе — прощай, бесплатное обучение. Ну и наша классная руководительница унижала детей, била деревянной линейкой по парте, иногда попадая по рукам, могла подойти сзади, взять за затылок и «макать» в книгу, если кто-то из нас читал медленно. За драки могла вылить на голову чашку воды. Все это сказывалось на атмосфере в классе и моем состоянии.

В семье было не лучше. Родителям некогда было мной заниматься, они много работали, поэтому я до 16 лет жила у бабки и деда. Они хотели воспитать меня по-своему, но я не соответствовала их представлениям об идеальной девочке: «жиробасина» с «не характерными для девочки» хобби. Я коллекционировала монеты, любила машинки, динозавров, дралась, била палками крапиву, а не играла в дочки-матери — такая девочка, по их мнению, вряд ли смогла бы в будущем стать хорошей женой и матерью.

На нервной почве у меня появились проблемы с кожей (одноклассники обзывали меня «гнойным бочонком»), клоками выпадали волосы — их я собирала и глотала. Потом мне так понравилось, что я специально стала выдергивать волосы (вырывание волос называется трихотилломанией, а поедание — трихофагией. — Прим. «Холода»). Еще я объедала кожу и ногти на ногах и руках и съедала чуть ли не всю канцелярию, которая была под рукой (бумагу, карандаши, пластик с ручек, художественные краски), а также туалетную бумагу и пенопласт. Пару раз я даже пробовала губки для мытья посуды — меня рвало, поэтому больше я их не ела. В какой-то момент у меня начался гастрит, и меня посадили на специальную диету, правда, от пагубной зависимости меня это не избавило.

Больше всего я любила есть офисную бумагу — у нее был сладковатый вкус, а еще она прекрасно помогала утолить голод. В седьмом классе я начала голодать и в итоге похудела с 96 до 49 кг — что было мало при моем росте. Голодовки давались мне тяжело. Я срывалась, объедалась и выблевывала все, что до этого съела, а в качестве наказания обжигала себе локти над пламенем свечки. Какое-то время все происходящее казалось мне нормальным, пока классу к 10-му я не узнала о расстройствах пищевого поведения. Примерно тогда же мое состояние сильно ухудшилось. Бабке, однако, нравилось, что я худая. Позже я узнала, что свою дочь — мою тетю — она довела до анорексии, с которой тетя борется до сих пор, у нее случаются рецидивы.

Я пыталась решить проблему сама. Отказывалась от бумаги и прочей канцелярии, пыталась питаться нормально. К врачу не шла — боялась. Меня поддерживали только несколько моих друзей. Но все мои усилия сошли на нет, когда в 17 лет, прямо перед поступлением в университет, меня изнасиловали. И все вывалилось наружу, разом. Сказать, что мне было плохо, — это ничего не сказать. Я не ощущала себя живой, я ненавидела себя, свое тело, свои привычки, всплывшие диагнозы, боль от хронических заболеваний. Пыталась повеситься. Меня спасли родители. Они оплатили мне психотерапевта. Она меня вытянула — мы работали вместе где-то два с половиной года.

В тот период я начала плотно заниматься своим здоровьем. Врачи диагностировали у меня язву, панкреатит и хронический колит. К 19 годам я выяснила, что проблемы с весом и кожей были связаны с адреногенитальным синдромом: мои надпочечники вырабатывали тестостерона больше, чем у здорового мужчины.

Сейчас я относительно в норме. Вешу около 68 килограмм при росте 176 сантиметров. Я не смотрюсь в зеркала в полный рост. Отношения с едой у меня все еще непростые, но я всегда настороже, стараюсь правильно питаться и запрещаю себе есть всякий мусор. Хотела бы возобновить походы к психотерапевту, но пока не могу, так как разругалась с родителями, а лишних денег у меня нет.

Я учусь на стоматолога. Надеюсь, что смогу забыть прошлое и научусь жить в мире с собой.

Еще в детском саду я выскребала цемент между кирпичей — всегда в определенном месте, там даже получилась ямка, и я до сих пор помню, как она выглядела — и ела его. Тогда мне казалось, что никто этого не замечал. Однако мама, которая работала медсестрой в моем садике, недавно рассказала, что все видела, просто не понимала, что ей делать.

Потом наступило затишье. Я жила спокойно до 19 лет, пока не забеременела. Тогда мне очень захотелось съесть мел. Начала с канцелярского, но на вкус он был ужасно горьким. Я полезла в интернет и, загуглив, узнала, что в пищу пригоден природный мел с гор. Я нашла много тематических групп во «ВКонтакте», где продавался не только мел, но и глина — десятки разных сортов. Мне хотелось попробовать все. Четыре года я бегала на почту за посылками. За один заказ весом около трех килограмм я платила порядка 2000 рублей. За два месяца я все съедала, и это при том, что я старалась сдерживаться и экономить. Я пыталась заедать свою зависимость, но от обычной еды насыщения не наступало. После приема пищи я съедала кусочек мела или глины весом 30-50 грамм, смакуя его, чтобы растянуть запасы. Без этого я не чувствовала, что наедалась. Я грызла мел и глину в течение дня, но иногда и вставала ночью — не потому что была голодна, а потому что хотелось мела. Старалась сгрызать не больше 100 граммов за ночь. Я постоянно думала о меле, видела его очертания в комьях снега, в камнях, лежащих на земле. Иногда хотелось погрызть стену, а уж бетон всегда манил меня по-особенному, но я его не ела — понимала, что он запредельно вреден. На всякий случай я всегда носила кусочек мела с собой.

О моей зависимости знали буквально все, кто со мной общался. Им казалось это странным, но никто не пытался убедить меня, что это ненормально. Меня немного смущало, что желание есть мел не пропало после рождения ребенка, но я легко оправдывала это грудным вскармливанием. Когда ребенку исполнилось три года, я перестала кормить его грудью и решила разобраться в причинах моего лишнего веса. За это время я поправилась на 20 кг. А еще у меня периодически болел желудок. Я заметила, что чувствую дискомфорт в ЖКТ именно после поедания мела, поэтому в последний год я убрала его из рациона, а ела лишь глину (три раза в день, не больше 50 граммов за раз), от которой проходила изжога. 

Я 10 лет состою на учете врача из-за проблем с щитовидкой: у меня гипотериоз. По назначению врача я пила таблетки, которые должны были нормализовать гормональный фон, но толку от них не было. Я сдала анализ на тиреотропный гормон (ТТГ), и мой результат оказался 90 — при норме четыре. Потом я нашла информацию, что таблетки могут не усваиваться из-за дефицита железа. Я снова сдала анализы и выяснила, что у меня железодефицитная анемия. По совету других мелоедов я стала принимать железо, и моя зависимость от глины и мела постепенно сошла на нет. Летом будет год, как я свободна.

Когда я училась в первом классе, со мной произошла неприятность. На уроке я очень захотела в туалет, но учитель не заметил мою поднятую руку, и я описалась. За это одноклассники издевались надо мной вплоть до девятого класса, пока я не ушла из школы. Лет в 10 я начала заедать стресс. Я не понимала, что делаю, и наедалась буквально до рвоты. Со временем я набрала в весе. Издевательства одноклассников только усилились, меня обзывали «коровой» и другими обидными словами. Когда мне исполнилось 12 лет, мама стала говорить, что я похожа на бочку. Мне было ужасно стыдно, особенно если она говорила это при посторонних или выбирая мне одежду в магазине.

Потом я поступила в колледж на медсестру и неожиданно для себя влюбилась в девушку из параллельной группы. До этого момента я плохо относилась к ЛГБТ-людям, поэтому не сразу смогла принять себя, думала, что я какая-то неправильная. Да еще и чувство мое было безответным. Я рассказывала обо всем лучшей подруге, которой очень доверяла, — она как раз училась в одной группе с девушкой, в которую я была влюблена. А она сдала меня всем. Ей было противно дружить со мной — так подруга сказала мне сама после того, как я от общих знакомых узнала, кто меня сдал. Меня снова начали травить.

На фоне стресса мне захотелось съесть что-то несъедобное, и я решила съесть немного стирального порошка. Трогать другую бытовую химию мне было страшно — не хотелось стать инвалидом. Порошок казался мне более безопасным вариантом.

Думаю, я также неосознанно еще и хотела привлечь к себе внимание, чтобы окружающие поняли, как мне плохо, и пожалели меня. Я съела ложку или две. Мне стало так эмоционально хорошо в этот момент, что я не чувствовала тошноты — только что-то похожее на эйфорию. Но через час меня стошнило.

Потом я подсела: ела стиральный порошок около месяца, с перерывами. Пакет порошка мог закончиться за неделю-две — рвало меня не всегда. Я понимала, что делаю что-то неправильное, но не могла остановиться. Мне было стыдно. Я думала, что буду делать, если меня поймают, и готовилась к выслушиванию нотаций в духе «ненормальная», «все дети, как дети, а ты...» и так далее. Я пыталась избавиться от зависимости и какое-то время не ела порошок, даже если очень хотелось. Родные замечали мою подавленность и нервозность, но списывали все на мой характер.

Однажды я, видимо, переела порошка. У меня поднялась температура, болел живот, стало совсем плохо. Пришлось вызывать врача. Меня забрали в больницу с воспалением пищевода. В больнице мне промыли желудок, решив, что я чем-то отравилась (я так и не рассказала врачу, что ела стиральный порошок). Некоторое время я лежала под капельницей. Мне очень повезло, что я отделалась только гастритом, который обостряется от сильных переживаний и голода. Сейчас я стараюсь не нервничать и есть вовремя.

В 18 лет я обратилась за помощью к психологу. Я год работала над собой, чтобы принять и полюбить себя и свое тело. В какие-то моменты мне хотелось морить себя голодом, чтобы похудеть. Справиться с этим мне помог психолог. Сейчас я соблюдаю диету и четкий распорядок приема пищи. Я перестала слушать родственников и начала прислушиваться к собственным ощущениям. Теперь для меня в приоритете не красота, а комфорт. Не сказала бы, что сейчас я худышка, но зато больше не втягиваю живот вне дома. (Я делала это со школы вплоть до выпуска из колледжа. На одном из медосмотров впоследствии выяснилось, что из-за этого у меня было поверхностное дыхание, и легкие не до конца раскрывались.) Я люблю себя и хочу о себе действительно заботиться.

С 12 до 17 лет я периодически ела канцелярский штрих-корректор: одной баночки хватало на полмесяца-месяц. Началось все с того, что в школе, замазывая помарки штрихом, я его понюхала. Мне так понравилось, что однажды я решила попробовать его на вкус — и понеслось. Мои родители знали о моей зависимости, но никак не комментировали ее — видимо, не воспринимали всерьез. Некоторые близкие друзья крутили пальцем у виска и говорили, что это ненормально. Через год поедания штриха у меня появились частые головные боли и проблемы с желудком.

В 14 лет я решила, что мне надо похудеть, и долгое время была буквально одержима этой мыслью. Тогда я как раз перешла в другую школу, столкнулась с буллингом и пыталась найти причину этого в себе и своей внешности: меня обзывали толстой, а мама вроде как «в шутку» могла отпустить комментарий по поводу моего лишнего веса. Я голодала, сидела на диетах, считала калории, срывалась и начинала заново — и так по кругу. В общем, здорово испортила себе желудок. Родители пытались меня остановить, но я их не слушала. Кстати, когда я сидела на диетах, мне еще сильнее хотелось есть штрих. Видимо, не хватало витаминов. Так продолжалось три года. 

В 17 лет я, видимо, повзрослела и поняла, что так продолжаться больше не может. Я не понимала, как могла жить столько лет, ненавидя себя и свое тело. Мне очень хотелось научиться жить в гармонии с собой, поэтому я решила отказаться от всех своих вредных пищевых пристрастий разом. Я пыталась отвлекать себя подготовкой к ЕГЭ, своими хобби и убеждала себя, что я прекрасна в любом весе — и в какой-то момент поняла, что так и есть. 

Прошло уже три года, как я не ем штрих. Иногда у меня возникает желание попробовать его снова, но я себе запрещаю.