«А вдруг он всех нас убьет?»

Дочь полицейского — об отце и о том, почему она не верит людям в форме

28-летняя Арина (имя изменено по просьбе героини) рассказывает в рубрике «С ее слов» о том, как отец, служивший в уголовном розыске, держал в страхе всю семью, и объясняет, почему полиция не помогла ей избежать домашнего насилия.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Я выросла в небольшом сибирском городе. Мой отец был начальником местного отдела уголовного розыска и очень гордился своей работой. Все вокруг тоже считали, что это почетная должность. Когда я была маленькой, друзья спрашивали: «Твой папа работает в милиции?» — и просили рассказать про него. Многим казалось, это значит, что наша семья хорошо живет. Но на самом деле было совсем не так. Денег было мало, часто я могла неделю питаться только бутербродами. Пока отца не уволили из уголовного розыска, он очень много времени проводил на работе. А когда приходил домой, пил водку.

Это были 90-е, и по НТВ постоянно показывали сериалы про ментов. Если отец был дома, мы все время смотрели «Криминальную Россию». В пять лет это была моя любимая передача. В сериалах часто показывали благородных и великодушных сотрудников милиции, героев. Папе нравилось смотреть про них кино. Но сам он был совсем не таким.

Мы жили в однокомнатной квартире. По вечерам отец с матерью сидели на кухне, курили и ругались. Часто перепалки переходили в крик. Отец мог ни с того ни с сего заорать: «Сука, тварь, ненавижу тебя!». Случались и драки. Часто отец хватался за пистолет. У нас дома был сейф, в котором полагалось держать служебное оружие, но он обычно пустовал и пистолет просто лежал на шкафу. Папа мог схватить его и начать размахивать, когда ругался с братом по телефону. Его коллеги делали то же самое. Они часто приходили к нему в гости, они все вместе сидели на кухне и пили водку. У них регулярно случались перепалки, и все они то и дело хватались за оружие.

Вообще дома постоянно было много разных людей. Кто-то из них работал вместе с отцом, другие, как мне потом рассказала мама, были бандитами. Например, когда я была маленькая, у моих родителей был друг — дядя Саша. Мы часто приходили к нему в гости — вместе с женой и маленькими детьми он жил в шикарной квартире. У детей были говорящие игрушки «Ферби». Ни у меня, ни у моих друзей таких не было — я видела их только по телевизору. Еще у младшей дочки была «беременная» кукла, которая рожала ребенка.

Как-то раз дядя Саша прожил у нас дома пару недель. Потом он надолго пропал. Когда я выросла, я спросила у мамы, куда делся дядя Саша, а она рассказала, что он был вором в законе. У нас дома он прятался от милиции — то есть отец на самом деле в это время должен был его искать. А пропал он, потому что его арестовали и отправили в колонию.

«Вас никто не защитит, меня все менты знают! Меня отсюда никто не заберет!»

Я не испытывала гордости от того, что папа работает в милиции. Мама говорила, что на такой работе люди либо спиваются, либо становятся сволочами, а иногда и то, и другое. Кажется, это с ним и произошло. Мама говорит, что он бил ее, даже когда она была беременна. Во время скандалов он кричал: «Вас никто не защитит, меня все менты знают! Меня отсюда никто не заберет!». И он был прав. Время от времени мама звонила в милицию. По телефону ей говорили: «Семейными разборками не занимаемся». Когда я немного подросла, я стала звонить уже сама — участковый должен приезжать, когда в опасности несовершеннолетние. Сотрудники милиции появлялись на пороге, здоровались с отцом за руку. Спрашивали: «Ну, чего ты тут делаешь?». Он говорил: «Ничего не делаю, не знаю, что они тут придумали». Они говорили: «Ну ладно, мы тогда поедем». Я им говорила: «Он же сейчас меня убьет!». Но они разводили руками.

Несколько раз его все-таки забирали в обезьянник, но очень быстро отпускали. Когда я только училась писать, одна из первых фраз, которую я написала, была: «С моих слов записано верно» — я давала показания, когда отца задерживали. Один раз нам попался действительно хороший участковый — он приехал по вызову и увидел, что папа бегает с ножом. Он отнял у папы нож, забросил за шкаф и оформил задержание на 14 суток. В эти две недели мама заняла у кого-то денег и поставила железную дверь. Но потом отец вернулся, не смог попасть домой и вызвал милицию. Он сказал, что он прописан в этой квартире, и пришлось его впустить.

Когда я была маленькая, я просила маму, чтобы она развелась с ним. Мне казалось, если это случится, отец уедет жить в какое-то другое место, а мы заживем счастливо. Мой брат — он на семь лет старше меня — наоборот, просил их не разводиться. Он еще помнил отца трезвым и «нормальным». И все-таки они действительно развелись, когда мне было семь — только папа никуда не уехал. Квартиру ему дали по соцнайму, и чтобы ее разменять, нужно было оформить приватизацию. Но он не хотел этого делать, его и так все устраивало. Мы с мамой остались жить в комнате, а он — на кухне.
Хоть мы и жили небогато, периодически в доме появлялись дорогие вещи: например, телевизор. У отца был пейджер. Судя по всему, эти вещи доставались ему незаконным способом: из разговоров дома следовало, что он кого-то «отмазал от тюрьмы». Я помню, что в детстве у нас постоянно менялись машины. Позже мама рассказала мне, что отец то и дело садился за руль пьяным. Если его останавливали, он показывал служебное удостоверение, и его тут же отпускали. В итоге эти автомобили он разбивал. Когда ему было 35, он по пьяни въехал в автомобиль военного. Оказалось, что тот был выше по званию, его корочки были «круче», и отца выгнали из уголовного розыска. Недавно я нашла среди документов приказ о его увольнении. Там говорилось, что он «порочит честь и достоинство сотрудника милиции».

Это случилось, когда мне было около семи. Перестав ходить на работу, отец запил еще сильнее. Если раньше он пил водку, то теперь в дело пошел и боярышник, и обычный спирт. Однажды он даже выпил мои духи. Он был очень крепким человеком — с ним ничего не случалось. Как-то раз соседи с первого этажа попросили, чтобы он пошел с ними в банк и взял на себя кредит на машину. Взамен они подарили ему пятилитровую канистру спирта. Отцу и его друзьям понадобилось всего три дня, чтобы опустошить эту канистру.

Кстати, кредит соседи так и не погасили. К нам домой какое-то время ходили судебные приставы — но они говорили с отцом и уходили. Кажется, в итоге соседей посадили за невыплату кредита. Отец, как обычно, вышел сухим из воды. Даже когда его уволили, он продолжал пользоваться своим положением. Когда к нам приходил участковый или приставы, он кричал: «Да кто вы такие?! Я сейчас позвоню такому-то!». Чаще всего это работало.

Он пошел в милицию, чтобы обрести могущество, которого у него никогда не было

Когда я была маленькой, у него случались короткие периоды трезвости. В такие моменты с ним было интересно — он рассказывал истории из Библии. Он вообще был умным и начитанным, знал французский, разбирался в теологии. По рассказам, в юности он был обаятельным и приятным человеком. Но в какой-то момент, когда он уже начал работать в уголовном розыске, в нем что-то сломалось.

Я знаю, что его собственный отец был человеком жестким и свирепым, и что папа боялся его. Еще знаю, что он всегда очень хотел работать в милиции. Но я никогда не слышала, чтобы он говорил что-то про борьбу с преступностью, несправедливость. Мне кажется, для него служба в органах ассоциировалась с властью и силой. В детстве он был забитым ребенком, чувствовал себя слабым. Я не могу знать точно, но предполагаю, что он пошел в милицию, чтобы обрести могущество, которого у него никогда не было.

Когда мне было три года, мы завели американского кокер-спаниеля. Это был очень умный пес, который в своей жизни и мухи не обидел, разве что воровал иногда еду со стола. Отец любил животных и чаще всего был ласков с ним. Но однажды, когда мне было восемь или девять, мы с мамой пришли домой и увидели, что на полу кровь, а рядом валяются ошейник и поводок. Мы испугались, что что-то случилось с псом. Но оказалось, что это не его кровь, а папина — тот его укусил. Это было странно: добрая собака не будет кусать хозяина просто так. Скорее всего, пес защищался.

Как-то раз, когда мне было десять, я гостила у бабушки. В один из дней она позвала меня на кухню и налила валерьянки, а потом сказала, что отец выкинул нашего пса балкона. Мы жили на пятом этаже. Никто не знает, что случилось. В ту ночь маме почему-то приснилось, что отец выбрасывает его из окна. Она с работы позвонила брату и попросила прийти домой пораньше. Там его встретила соседка: она сказала, что пес лежит под окном. Брат тут же бросился туда. У пса были переломаны все ребра, но он был жив. Брат осторожно отнес его домой, а потом бросился на отца с кулаками. Папа на тот момент уже был беспробудным пьяницей, и брат больше не боялся с ним драться.

Мы долго таскали пса по ветеринарным клиникам. От удара он оглох, а из-за внутренних повреждений у него потом было еще много проблем со здоровьем. Но он прожил с нами еще шесть лет. Вместо команд мы стали общаться с ним жестами, и он все понимал.

Иллюстрация пса героини, которого отец выкинул из окна

Лет до двенадцати я думала, что все семьи так живут. Я могла прийти домой и обнаружить, что дверь закрыта изнутри. Отец спьяну запирал щеколду и ложился спать. Мама работала медсестрой, и она часто проводила вечера и ночи на дежурстве. Я сидела на лестнице, а иногда отправлялась ужинать к соседям или друзьям. Постепенно, видя, как живут другие, я стала осознавать: не у всех так. Не в каждом доме каждый день крики и скандалы, не все отцы пьют и дерутся. Когда мне было 14, я решила лишить папу родительских прав. Я узнала, что, если не сделать этого, то когда-нибудь он сможет потребовать с меня алименты, и подумала: «А вдруг моя жизнь сложится хорошо? И тут он объявится и потребует, чтобы я его обеспечивала?». Интернета у нас не было. Я стала сама звонить в опеку, в отдел милиции по делам несовершеннолетних, ходила к социальному педагогу в школе. Спрашивала, что мне нужно сделать, чтобы его лишили родительских прав. Мне везде говорили, что все «не так плохо». Мол, если бы он очень сильно меня избил, я могла бы снять побои и тогда бы что-нибудь, может, и получилось. Еще намекали, что я и сама не очень хорошая дочь, потому что курю и прогуливаю школу. Школу я и правда прогуливала — отец часто орал по ночам, будил нас, скандалил, пытался выталкивать на балкон. После таких ночей невозможно было идти на учебу.

В отделе милиции по делам несовершеннолетних со мной разговаривала молодая сотрудница — думаю, ей не было еще и тридцати. Она сказала: «Что ты так переживаешь? У меня отец тоже пил, я выросла, и все нормально». Я вышла и разрыдалась в голос, потому что почувствовала, что ничего не могу сделать. Мне везде говорили: нужны результаты судмедэкспертиз и показания участкового. А какие могут быть показания участкового, если сотрудники милиции приходят, пожимают отцу руку и уходят?

Как-то раз я смотрела фильм. Он был про женщину, которая снова и снова обращалась в милицию и рассказывала, что ее муж утопил собаку в ванне. Она говорила: «Я боюсь, вдруг он и меня утопит?». В милиции ничего не могли сделать — тогда за жестокое обращение с животными не арестовывали. В итоге муж и правда ее утопил. Прямо как в этом фильме, я думала: «Если отец смог выкинуть собаку с балкона, что, если он нас всех убьет?». Иногда мне в голову даже приходила мысль убить его самой — отправиться в тюрьму, но при этом избавиться от него навсегда. Еще я с самого детства гадала: если я покончу с собой и оставлю записку о том, что он виноват в моей смерти, его арестуют или снова отпустят?

Я никому не рассказывала о том, что происходит у нас дома. Мне было стыдно и казалось, что о таком не говорят. Когда отца уже выгнали из уголовного розыска, он часто стоял у киосков на улице и выпрашивал деньги у прохожих. Одноклассники могли сказать: «Опять твой папа мелочь стреляет». Но надо мной никто не издевался. При этом, скорее всего, одноклассники считали меня психически неуравновешенной: я часто плакала на уроках или начинала кричать.

Даже когда отец стал беспомощным, он пытался установить власть в доме, показать, кто тут сильный. Однажды врач прописал маме оральные контрацептивы из-за гинекологических проблем. Они с отцом давно уже были в разводе, но он по-прежнему рылся в ее сумке — искал деньги. Он увидел таблетки и устроил очередной скандал: орал, что она шалава и бегает по мужикам. Казалось, ему доставляет удовольствие всех запугивать и терроризировать. При этом сам он вел себя, как ему вздумается. Приводил к себе на кухню каких-то женщин, ходил голый. Мог не дойти до туалета и справить нужду под себя — из-за этого на кухне стоял ужасный запах. Иногда мы не могли туда зайти — он кидался пультом или бутылками.

Я никогда не понимала, почему даже после развода мама продолжает готовить ему еду. Она не жила своей жизнью: только работала и ругалась с ним. По ночам мы не могли заснуть: боялись, что он вот-вот придет домой, и опять начнется кошмар. После школы я не пошла в институт, а устроилась работать в салон связи. Я много трудилась и вскоре начала хорошо зарабатывать. Мы с мамой купили комнату и убедили отца отселиться туда. Но даже после этого она продолжила приносить ему еду. Я спрашивала: «Зачем? Он испортил нам жизнь, почему ты просто не перестанешь с ним общаться?». Она говорила, что боится: мол, если его не кормить, он оголодает и снова придет к нам. Сейчас мне кажется, что она просто привыкла жить не своей жизнью, стала зависима от этих скандалов и перепалок. Она ненавидела его, но постоянно про него думала.

«А вдруг он всех нас убьет?»

Семь лет назад я переехала в Москву. Сюда же перебрался и мой брат. Через пару лет мы и маме предложили переехать. Только здесь, вдали от отца, у нее наконец-то началась собственная жизнь: появилась новая работа, приятели. Она начала заниматься собой и прямо расцвела на глазах. Контакт с отцом наконец-то прервался. Иногда нам звонила родственница из родного города и рассказывала, как он живет. В какой-то момент у него были проблемы со спиной, и брат перевел ему денег на лечение. Кажется, ему даже была назначена операция. Но в итоге он просто пропил деньги, да еще и куда-то дел паспорт.

В прошлом году брат скинул мне пост во «Вконтакте». Там была фотография отца, но я не сразу его узнала — сейчас ему 55 лет, но на снимке он выглядел на все 70. В публикации рассказывалось об одиноком мужчине, который попал в больницу. Он плакал и говорил, что у него нет ни жены, ни детей, и его некому навестить. Медсестра призывала помочь ему с едой и одеждой.

Выяснилось, что в 2019 году у отца стали отказывать ноги. Какое-то время он сидел дома, но потом не выдержал и пошел на улицу — за алкоголем. Там у него случился инсульт, и его забрали на скорой. Мой брат звонил той медсестре, объяснял ситуацию. Она говорила: «Но вы же его дети, вы должны хотя бы навестить его, кроме этого ему ничего не надо». Но мы не понимали, зачем ехать. Отец ведь сам заявил в больнице, что у него нет детей. Брат думал все-таки отправиться помогать, но выяснилось, что добрая медсестра уже сама собрала одежду и позаботилась о том, чтобы отца положили в хоспис. Что случилось с ним дальше, мы не знаем — мы не особенно старались следить за его судьбой.

Я сталкивалась с насилием, но ни разу не обратилась в правоохранительные органы. Я не верю, что полицейские хотят меня защищать

Я часто повторяю: «Дети ментов ненавидят ментов». Это правда. С самого детства я видела, что на людей в форме нельзя положиться. Мы с мамой пытались обратиться к ним за помощью и защитой, но в итоге приходилось справляться самим. Поэтому мне всегда казалось, что в мире вообще нельзя рассчитывать ни на чью помощь. Я никому не доверяла и не могла даже попросить друзей помочь мне с переездом или с тяжелыми сумками.

Что бы ни происходило в моей жизни, я никогда не вызываю полицию. Однажды я оказалась в абьюзивных отношениях. Я сталкивалась с насилием, но ни разу не обратилась в правоохранительные органы. Я не верю, что полицейские хотят меня защищать.

В последнее время в твиттере я вижу споры о том, несут ли жены и дети полицейских ответственность за то, что делают сами полицейские. Я уверена, что нет. Члены семьи ни в чем не виноваты, и они могут быть такими же жертвами насилия, как те, кого задерживают, бьют и пытают. Ведь если кому-то нравится чувствовать власть, страдают в первую очередь его близкие.

Я рассказываю эту историю, потому что знаю, что многие проходят через подобное. Мне хочется, чтобы они знали: кошмар однажды закончится. Если бы я могла, я бы вернулась в прошлое и рассказала самой себе, что это не навсегда. Что отец исчезнет из моей жизни. Конечно, прошлое все еще влияет на меня. Я только сейчас учусь выражать свои эмоции: показывать близким людям свою любовь и привязанность. После той истории с собакой я долгое время не могла завести новую, но теперь у меня есть щенок. Наверное, в какой-то степени я даже рада, что все это со мной случилось. Теперь, в какой бы ситуации я ни оказалась, я говорю себе: худшее все равно уже позади.

Записала
Редактор
Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.