52-летний нейрохирург Дмитрий Атмачиди из Ростова-на-Дону в 2022 году решил покинуть Россию из-за вторжения в Украину. Он продал трехэтажный дом, забрал жену и четырех детей и навсегда уехал за границу. Атмачиди говорит, что уже потратил больше 100 тысяч евро в эмиграции: семья прожила полтора года в Турции, а теперь перебралась в Сербию. Уже два года он пытается легализоваться в Германии: учит язык, сдает экзамены, пытается устроиться на работу и получить ВНЖ. Атмачиди уверен, что рано или поздно сдаст все необходимые экзамены, перевезет семью на восток Германии и сможет хорошо жить, никогда больше не сталкиваясь с фашизмом в России. Он рассказал «Холоду» о трудностях, с которыми столкнулась его семья, и решимости во что бы то ни стало преодолеть немецкую бюрократию.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Решение об отъезде из России мы с женой приняли 24 февраля 2022 года, когда увидели новости. Об эмиграции мы размышляли и раньше, но до вторжения в Украину у меня теплилась надежда на какие-то улучшения в стране. Я думал, что большинство наших граждан хоть и инертные, но хорошие люди и хотят перемен. Но после начала войны я понял, что заблуждался, и большинству все происходящее нравится. Конечно, есть и приличные люди, которые не поддерживают это, но вынуждены оставаться. Но их, на мой взгляд, меньшинство. Я уверен, что фашизм в России будет только усугубляться и ничего хорошего в ближайшее время там происходить не будет. И я не хочу, чтобы мои дети росли в таком государстве. Да и сам я в таких условиях жить тоже не хочу.
Пять месяцев у нас ушло на подготовку к переезду. Мы занимались переводом документов, апостилированием и продажей дома. Дом — большая потеря для моей жены. Мы строили его с нуля несколько лет и вложили в строительство и обустройство 17 миллионов рублей (это большой трехэтажный дом площадью 300 квадратных метров). В декабре 2021 года купили много новой мебели — и только обжились, как пришлось со всем прощаться. Отбить вложения не удалось. Продать хотелось поскорее, поэтому, когда нашелся покупатель, готовый заплатить 11 миллионов, мы согласились.
Пришлось продать и машину, хотя мы не хотели. Но вмешались санкции и запрет на въезд в Европу на автомобилях с российскими номерами. Машину удалось продать за четыре миллиона рублей. На деньги от продажи дома и машины мы и живем эти два года. Пока ни я, ни жена все еще не можем устроиться на работу.
Нашему младшему ребенку был всего год, когда мы решились переезжать. Старшим близнецам — по 13, и еще одному сыну — шесть. Близнецы учились в одном из лучших мест в России — в ростовском лицее КЭО (лицее классического элитарного образования), — и терять этот уровень образования не хотелось, но ничего не оставалось. Перевели близнецов на онлайн-обучение, за ними в онлайн-школу пошел и средний сын.
Я распрощался с ростовским Национальным медицинским исследовательским центром онкологии, где проработал ровно 20 лет. Это одна из четырех лучших в России онкоклиник. Я был врачом-нейрохирургом в отделении нейрохирургии. Жена на момент эмиграции была в декретном отпуске с младшим сыном, но она подрабатывала эндокринологом в частном центре. Попрощалась с работой и она.
Ни с кем из коллег решение о переезде я не обсуждал. Я с ними работал много лет и понимал, какое у них отношение к происходящему. Предполагал, что если буду делиться своими оценками и мнением, то они могут и доложить «куда следует».
Спустя два года эмиграции я понимаю, что многие люди, которые остаются в России, живут в двух реальностях: в одной у них хороший уровень жизни, которого они успели достичь, во второй — воюющая страна. От второй они стараются абстрагироваться. Люди не хотят терять свой комфорт и то благополучие, которое у них есть. Многие мои коллеги-россияне стараются не касаться военной темы вообще, не выражают политическую позицию: ни в соцсетях, ни в личном общении. Люди боятся — я их понимаю.
На работе нашей клиники в Ростове, хоть она и рядом с границей, война практически не отразилась: там лечат онкобольных, а не раненых солдат с фронта. Но косвенно происходящее все же сказалось: у людей в России стало больше денег (выплаты военным, гробовые), теперь они могут неофициально платить врачам большие деньги за операции. Насколько я знаю, уровень жизни врачей растет, финансово у них все очень хорошо.
Важна каждая бумажка
В июле 2022 года мы уехали в Турцию, но быстро решили, что это временный вариант. Мы с женой определили, что хотим жить в Германии. Она нам нравится тем, что у нее, в силу истории, есть прививка от фашизма — для нас это очень важно. Кроме того, несколько моих однокурсников еще с 1990-х живут в Германии, и от них у меня было достаточно много подробностей о работе в медицинской сфере. Они рассказали, что там хорошие стабильные зарплаты для врачей высокой квалификации, как у меня, а также про то, что в немецких клиниках сейчас дефицит кадров. Это дало мне уверенность, что я найду работу.
Первый год эмиграции у нас с женой был посвящен интенсивному изучению немецкого языка, которого на старте мы не знали совсем. Учили по четыре-шесть часов в день. Спустя год мы оба сдали экзамен, подтвердив знание языка на уровне B2 (уровень, достаточный для свободного общения с носителем). Затем мы приступили к изучению медицинского немецкого — чтобы сдать профессиональный экзамен Fachsprachprüfung для врачей. Три раза в неделю мы занимаемся с репетитором, в остальные дни выполняем домашние задания. Учимся абсолютно каждый день.
Когда планируешь переезжать в Германию, сначала надо определиться с землей — регионом, в котором ты собираешься работать и жить. Мы выбрали Бранденбург на востоке Германии — там живут наши друзья, и там я нашел потенциальное место работы. Сдав первый языковой экзамен, еще в прошлом году я разослал свое резюме в разные клиники. Из больницы Бранденбурга мне пришел отклик, и мне уже даже направили предварительный контракт, который подтверждает, что после сдачи профессионального экзамена меня возьмут на работу.
Благодаря предварительному контракту я смог получить визу — это дало мне возможность сдавать экзамен. У моей супруги ситуация сложнее: она уже больше года не может получить даже краткосрочную визу — чтобы просто въехать, сдать экзамен и уехать. Впрочем, и я пока успеха не добился.
У меня было две попытки сдать этот экзамен. Один раз я не справился с печатным немецким медицинским языком: на этапе подготовки учил и тренировал устный и не был готов к тому, что придется набирать текст на скорость на компьютере. Во второй раз, как мне кажется, меня завалили специально. Часть заданий оценивается экзаменаторами очень субъективно — доказать свою правоту потом невозможно. Было ужасно обидно. В ближайшее время буду сдавать экзамен в третий раз.
В промежутках между экзаменами я месяц стажировался в клинике, которая ждет меня на работу. Такая опция называется «госпитация» — можно до месяца ходить по отделению, общаться с будущими коллегами, практиковать язык.
Мне нравятся отличия немецкой медицины от российской. В Германии очень ценится личное время медработников, и, насколько я знаю, никому и в голову не придет звонить врачу после окончания его рабочего дня. В России все совсем не так: мне звонили и в мои законные выходные, и приходилось ехать в клинику из отпусков. А ведь отдыхать от работы очень важно для профилактики профессионального выгорания.
Кроме того, лечение в Германии основано исключительно на доказательной медицине. Препараты, у которых нет доказательной базы и не было проведено научных исследований, не назначаются. При этом если пациенту нужен дорогостоящий редкий препарат, клиника разобьется в лепешку, но закупит его. У нас в ростовской клинике было одно из самых лучших оснащений. Так вот для Германии это вчерашний день. Все оснащение там на высшем уровне, каждый человек четко знает свои обязанности и выполняет их.
В России распространен стереотип, что если ты получил медицинское образование, то ты не сможешь переехать и легализовать свой диплом. Это полная чушь. Все дипломы, сертификаты, все бумажки нужно перевести и показывать немецкой врачебной палате — все учитывается. Для признания диплома может потребоваться суд, если в первый раз в его легализации откажут, но для Германии это абсолютно нормальная стандартная процедура. Нанимаешь адвоката и через полгода судебных тяжб доказываешь, что твой диплом соответствует их стандартам.
После того, как я сдам экзамен, мне выдадут разрешение на работу — только тогда моя жена с детьми сможет подать заявку на визу по воссоединению семьи. И эту заявку могут рассматривать еще до года. Это очень долго, поэтому моя жена будет пробовать и другие варианты: самой сдать профессиональный экзамен и найти работу. Будет ли эта опция быстрее, мы пока не знаем, но пробуем любые доступные варианты.
Этим летом мы уехали из Турции: россиянам стало тяжелее получать вид на жительство и жить там легально, а из-за бешеной инфляции цены стали заоблачными. Сейчас жена с детьми временно живут в Сербии, а я уже в Германии, занимаюсь документами.
«В Россию мы не вернемся никогда»
Насколько я понимаю, первое время у меня могут быть проблемы с долгосрочной арендой жилья: на покупку мы не рассчитываем. Квартиры в Германии стоят очень дорого, а нам на семью нужна большая площадь. На долгосрочную аренду я смогу рассчитывать, вероятно, только после того, как пройду на работе испытательный срок, а он в Германии длится шесть месяцев. Процесс получения визы для жены и детей, переезд и поиски жилья — будут для нас дополнительным стрессом. Но сейчас для нас главное, чтобы я вообще сдал профессиональный экзамен.
Переезд и легализация в Германии для врачей — тяжелая и длительная работа. Без достаточной мотивации я никому не посоветую этот путь. Друзья говорили, что нам может потребоваться до полутора лет, но из-за сложностей с получением виз у нас все затянулось уже больше чем на два года. При этом мы с женой не отчаиваемся и не планируем сдаваться. Мы вывезли детей из ужаса и хотим, чтобы они жили в нормальном обществе.
У нас есть запасной план — если совсем ничего не получится с Германией, можно поехать в Грузию. Там российским врачам со стажем не менее пяти лет не нужно подтверждать свой диплом. Можно устроиться в частную клинику, как делают многие наши братья по несчастью. Но мы этого не хотим. В политическом плане в Грузии сейчас идут не очень хорошие процессы, которые отдаляют страну от демократического мира с нормально работающими законами. Мы очень нацелены на Германию.
С лета 2022 года я не работаю. Мы живем на деньги, вырученные от продажи дома и машины. По моим оценкам, мы потратили за два года около 100 тысяч евро (около 10 миллионов рублей). Когда я начну работать, моей зарплаты будет хватать, чтобы иметь достаточно хороший уровень жизни для всей нашей семьи. Я буду зарабатывать около шести тысяч евро, а немецкое государство еще будет делать выплаты на детей (после вычета налогов и страховых отчислений от зарплаты будет оставаться 4100–4200 евро, выплаты на четырех детей составят 1000 евро ежемесячно: по 250 евро на каждого ребенка. — Прим. «Холода»). Денег точно будет хватать на аренду жилья, оплату школ и садика. Работать планирует и супруга — с ее зарплатой денег у нас будет более чем достаточно.
Образование в Германии для детей бесплатное, но мы планируем отдать их в частные школы или лицеи, если они поступят туда. Мои парни отличники — я думаю, что они справятся. Они так же, как и мы, уже два года учат немецкий с репетитором. Самый младший, понятно, еще не учит, но он наверное адаптируется проще всех нас — сразу пойдет там в детский сад и выучит язык. Высшее образование в Германии бесплатное, причем оно считается одним из лучших в мире. За будущее детей в этом плане я спокоен.
Мы сходимся с женой в том, что не испытываем ностальгии по России. Природа в Германии схожа с российской, но климат помягче, если сравнивать с тем, что был в Ростове-на-Дону. Но главное для нас — отношение к человеку и защита его прав. Нас пугали немецкой бюрократией и чужим языком, но мы уверены, что мы со всем справимся. В Россию мы не вернемся никогда.
