Я пыталась покончить с собой из-за ЕГЭ

Прямо сейчас выпускники российских школ узнают результаты ЕГЭ. Для многих из них подготовка к экзаменам и их сдача связаны с серьезным стрессом. Люди, для которых переживания из-за ЕГЭ обернулись ментальными проблемами, селфхармом или попыткой суицида, рассказали «Холоду» о давлении родителей и учителей и убеждении, что «лучше умереть, чем получить низкие баллы».

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

К экзамену по литературе я готовилась три года: хотела поступать в Москву или Петербург на журфак и рассчитывала на неимоверно высокие баллы. На это же надеялись и моя семья, и педагоги. Но так вышло, что ЕГЭ я сдала на 78 баллов: мы писали пять мини-сочинений по литературе, и в четырех из них мне сняли по одному первичному баллу за логические и речевые ошибки. Это очень низкий результат для поступления в столичные вузы: обычно на бюджет проходят те, кто получает больше 90 баллов.

После объявления результатов у меня случился нервный срыв: я плакала восемь часов подряд. Первое, что мне ответили педагоги, когда я написала им о результате, — что в нашем городе много стобалльников, а у меня какие-то смехотворные цифры. Учительница сказала, что очень разочарована во мне. Это был большой удар для меня как для человека, который участвовал во всероссийской олимпиаде по литературе. 

На следующую ночь после объявления результатов я наглоталась таблеток. К счастью, дома были родственники: мне сразу вызвали скорую помощь, врачи промыли желудок. Медики записали это не как попытку самоубийства, а как пищевое отравление, посоветовали сесть на диету и пить больше воды. Никто не хотел думать, что это из-за экзаменов и стресса.

С тех пор прошло полторы недели, и я более-менее восстановилась. Думаю, что возьму образовательный кредит и пойду на платное. Но до сих пор я не могу видеть ничего, связанного с ЕГЭ, и пытаюсь абстрагироваться от пережитого. 

Весь 11 класс нам внушали мысль, что если ты плохо сдашь ЕГЭ — твоя жизнь закончена.

В кругу моих друзей всегда считалось, что лучше умереть, чем получить низкие баллы за экзамене. На меня это повлияло: никогда в жизни у меня не было такой истерики и желания покончить с собой. Для меня было очень неожиданно и странно, что я отреагировала именно так. Мне кажется, что большую роль в этом сыграло давление, которое оказывали на нас школьные учителя.

Я окончила школу в 2014 году, когда Путин объявил об аннексии Крыма. Тем летом крымчанам начали отдавать льготные места в университетах, и шансы россиян на поступление резко ухудшились — даже если ты 11 лет рвал жопу в школе, чтобы сдать экзамены. (Минобрнауки заявляло, что абитуриенты из Крыма поступали на специально выделенные для них бюджетные места вне обычного конкурса. — Прим. «Холода»). Я смогла поступить только на платное: мне не хватило нескольких баллов, чтобы пройти на бюджет.

К ЕГЭ я готовилась и сама, и с репетиторами — страшно представить, сколько денег на это ушло у родителей. Сильно переживать из-за экзаменов я начала еще за два года до выпускного. В 15–16 лет на меня напала сильная тревога, которая переросла в анорексию. Я отказывалась есть и часами решала тесты из книжек по ЕГЭ. У меня случались нервные срывы: я рыдала и грызла одеяло, потому что считала себя недостаточно умной и талантливой. Мне казалось, один неправильный ответ — и моя жизнь рухнет. В таком же состоянии я была в школе: могла заплакать и убежать с урока, если что-то не получалось. Всем казалось, что это нормально, а я — просто ответственный ребенок.

В 10-м классе у меня обнаружили депрессию. Легче стало только после того, как моя мама, работающая детским психиатром, подобрала мне медикаменты. Во время лечения я все еще страдала анорексией, ничего не ела и весила 38 килограммов. 

В итоге русский язык я сдала на 90 баллов, литературу — на 77, английский язык — на 58, а математику — на 56. После ЕГЭ у меня началась сильная тревога. Мама направила меня в Институт имени Бехтерева, где мне поставили генерализованное тревожное расстройство, тяжелое депрессивное расстройство и РПП. 

В 2019 году я уехала из России. В другой стране из-за проблем с психическим здоровьем мне выдали карточку для людей с ограниченной трудоспособностью: кроме тревожного расстройства, у меня диагностировали пограничное расстройство личности, СДВГ и биполярное расстройство. 

Я считаю, что причиной [ухудшения] моего состояния стали школа, система образования и учителя. Педагоги нас запугивали, говорили, что вся жизнь вертится вокруг баллов, которые мы получим на экзамене. Вариантов пересдать ЕГЭ или сразу пойти работать нам никто не предлагал.

До сих пор если мне снятся кошмары, то они всегда про школу и ЕГЭ. 

Уехав из России, я поступила в университет с совершенно другим подходом к образованию и стала чувствовать себя более свободно. Сейчас я работаю учителем.  Я продолжаю лечиться, но мое состояние сильно улучшилось. На всех разборах с психиатрами мы до сих пор возвращаемся к моим школьным годам и прорабатываем это.

Я сдавала ЕГЭ в 2022 году и собиралась поступать на информационную безопасность или программную инженерию: усиленно готовилась к экзаменам по информатике и профильной математике. Я училась в математическом классе, куда перевелась из лингвистического по собственному желанию, и была одной из слабых учениц. Это была частная школа, что не мешало учителям наседать на нас. Временами мне казалось, что от нас требуют даже больше, чем в обычной государственной школе. 

Отдельным адом для меня был каждый урок матанализа. Преподавательница откровенно ненавидела меня, могла позволить себе оскорблять меня при всем классе и никак не помогала готовиться к экзамену. Она говорила, что меня нельзя подпускать к обществу, а про красный цвет моих волос — что мы не в цирке, чтобы так выглядеть. После неудачно сданного пробного ЕГЭ учительница сказала, что с таким мозгом мне после школы прямая дорога только на улицу, на которой в нашем городе находится детская психиатрическая больница. А когда нужно было подписать характеристику для вуза, она сказала, что туда, куда я хочу, «хохлов не возьмут никогда» (моя мама — гражданка Украины). 

Родители меня поддерживали, но в школе продолжали недолюбливать. Пробник по профильной математике в 11 классе я написала всего на 40 баллов. В школе сказали, что это позор для них. Я пришла домой и совершила попытку суицида. Это была не первая попытка за мою жизнь, но я смогла выйти в ремиссию, а ЕГЭ вернуло меня в плохое состояние.

В конце июня 2022 года я сдавала экзамен по информатике. Я очень переживала из-за него: для поступления было важно набрать много баллов. В ночь перед экзаменом мне стало плохо: у меня заболел живот. Но утром я все равно встала и с дикими болями пошла на экзамен. Кое-как дописала его, вернулась домой и поняла, что результат явно будет плохим. У меня началась истерика, и я будто полностью отключилась от мира. Очнулась, когда мама стояла надо мной в слезах, — я порезала себе руки, и они были в крови.

В эту же ночь боль стала невыносимой. Когда я вставала, то сразу теряла сознание. Меня госпитализировали, врачи обнаружили кровотечение в брюшной полости и срочно прооперировали. Очнулась я только через несколько дней. Я пролежала в больнице две недели, мне делали переливание крови, после этого я училась ходить заново. Позже я узнала, что в моем яичнике росла опухоль. Я считаю, что ее рост и разрыв спровоцирован переживаниями. Это случается очень редко, но именно так мой организм отреагировал на постоянную тревогу. Из-за того стресса по поводу экзаменов я, скорее всего, не смогу зачать ребенка. У меня диагностировано БАР, а еще я сильно тревожусь из-за любой мелочи. 

В то лето я решила отдохнуть и не стала поступать в университет — и врачи, и родители рекомендовали мне отказаться от этой идеи. Спустя год я решила сменить специальность, сдала экзамены по другим предметам и успешно поступила на юридический факультет.

У меня логоневроз: с раннего детства я заикаюсь и делаю идиотские орфографические ошибки, например, пишу слоги по несколько раз. Это достаточно выражено, чтобы сильно портить мне успеваемость по русскому в школе, но недостаточно для диагноза и права на облегченный экзамен. В средней школе мне натягивали четверки по русскому за участие в олимпиадах по биологии, а в старшей это прокатывать перестало, и я скатилась на двойки и тройки. 

Я очень хотела поступить в вуз на бюджет на факультет биологии. Родственники на меня не давили, но у меня самой был пунктик по поводу высшего образования. Еще я вечно сравнивала себя с моим умным и успешным братом и мне казалось, что его любят больше. 

В 11 классе я поняла, что не сдам русский. Я ходила на бесконечное количество курсов, много занималась и сильно себя накручивала. Учительница русского языка часто говорила, что я не сдам экзамен, и пророчила мне будущее в канаве. Параллельно нужно было готовиться к олимпиадам и другим ЕГЭ, так что я стала спать часа по четыре. Вместе с хроническими недосыпом у меня начались истерики, и я использовала селфхарм как единственный эффективный способ успокоиться. Сначала я резала руки только по воскресеньям, чтобы найти силы сделать домашку по русскому. Потом начала делать это и перед дополнительными занятиями, чтобы не разреветься в классе. В итоге селфхарм стал ежедневной рутиной.

Мне не казалось, что со мной что-то не так. Я прятала шрамы и часто резала руки прямо в классе под партой, но тут же аккуратно заклеивала порезы пластырями. Все олимпиады я завалила. Стало понятно, что поступить я смогу только с помощью хороших баллов за ЕГЭ. Снова слезы, истерики и глубокие порезы. Однажды утром перед школой у меня закончились пластыри и пришлось останавливать кровь бинтами. Так я и пошла, просто натянув рукава на бинты. Мне поверили, когда я сказала, что нож соскочил на запястье во время чистки картошки.

В феврале у меня стало сильно болеть сердце. В детской поликлинике кардиолог увидела мои порезы на руках. Я подумала, что она ничего никому не скажет, но в тот же день из поликлиники позвонили моей маме и сказали, что мне нужно снова туда прийти. Меня встретила медсестра: чтобы измерить давление, мне закатали рукав, и началось… Мне говорили, что я манипулятор и привлекаю внимание, что «все дети как дети, учатся, спортом занимаются, а ты херней страдаешь». На меня буквально орали, угрожали опекой и полицией. Я не помню как, но мне удалось убедить медсестру не звонить родителям при условии, что я каждую неделю буду приходить к ней и показывать руки. В первый такой визит медсестра чуть не вызвала опеку из-за «новых порезов», а это был большой красный шрам, с которого сошла корка.

Интересно, конечно, почему медперсонал решил, что кричать на подростка, страдающего от селфхарма, и угрожать сломать его жизнь — хорошая методика лечения. 

Мама узнала про мой селфхарм месяца через три после того, как я прекратила этим заниматься. На мне все очень хорошо заживает, к тому же я маскировала шрамы тональным кремом. Конечно, мама плакала и предлагала мне пропить курс каких-то растительных успокоительных. Потом все это как-то замялось.

Русский язык я сдала на 70 баллов и поступила на бюджет в посредственный вуз. Но там смогла полностью восстановиться: уже четыре года я не резала руки, и люди с пониманием относятся к моей не очень грамотной письменной речи. Я прошла курс лечения заикания, в котором делали акцент на моем психологическом состоянии.

У подростков нет жизненного опыта и они зачастую не могут найти опору в себе, а взрослые только усугубляют ситуацию. В нашем обществе детей не считают за людей — взрослые, особенно учителя советской закалки, уверены, что у подростков не может быть проблем, усталости, личного мнения и жизни вне школы. Я считаю, что в таком отношении к экзаменам виноват культ высшего образования. Да, лично мне вышка нужна, и я продолжу обучение, но это справедливо не для всех. Нельзя обесценивать рабочие и творческие профессии. А мальчикам нервов по поводу экзаменов добавляет армия: если бы не было обязательного призыва, то гораздо меньше людей шли бы в вузы, чтобы просто там отсидеться.

Я уже много лет готовлю выпускников к ОГЭ и ЕГЭ по информатике, работал председателем комиссии. Могу сказать, что многие родители сильно давят на детей. Они делятся на две категории: властные, которые угрожают и говорят: «Не сдашь — выгоним и пойдешь в ПТУ». И вторая, противоположная: «Как хочешь — так и сдавай, нас это не интересует». Экзаменов боятся все школьники: и те, кто рассчитывает на высокие баллы, и те, кому нужно только перейти порог по русскому и математике. 

В этом году я видел несколько срывов. На одного мальчика родители возложили все семейные надежды и сказали, что он обязан сдать ЕГЭ идеально. Ребенок пришел на профильную математику и не мог решить одну задачу. У него поднялось давление до 180, ему вызвали скорую, увезли в реанимацию, где он пролежал два дня и еле отошел. Теперь ему придется пересдавать экзамен. Второй вариант, который чаще случается с девочками, — у них что-то не получается, они нервничают и уходят, не доделав все задания. В итоге выпускники, писавшие пробники на 85–90 баллов, получают результат в 45–50 и могут забыть о поступлении на бюджет. Такое повторяется из года в год: дети не справляются со стрессом, хотя все необходимые знания у них есть.

Я каждый год слышу жалобы родителей, что экзамен стал сложнее, но этого не может быть. Результаты ЕГЭ можно использовать четыре года. Если резко повысить сложность заданий, то выпускники прошлых лет, не попавшие на бюджет, снова подадут документы и поступят, а это никому не нужно. Я работаю с ЕГЭ с 2007 года, когда он еще был экспериментальным, и мне кажется, что ситуация не изменилась. 

Госдума регулярно предлагает отменить экзамен, но проблема именно в психологической подготовке детей. На выпускников, к сожалению, очень часто давят родители, которые проецируют на них свою судьбу. А еще учителя нередко говорят родителям: «Ваш ребенок совсем тупой, он не сдаст, зачем он выбрал этот предмет?», и мама или папа передают это детям. Скорее всего, ситуация изменится только со сменой поколения родителей.