Спустя месяц после официального релиза в России издали и даже озвучили роман Сандры Ньюман «Джулия». Этот международный бестселлер — женский взгляд на роман «1984» Джорджа Оруэлла. То есть буквально та же самая история, но рассказанная не от лица сотрудника Министерства Правды Уинстона Смита, а его возлюбленной — участницы Молодежного антиполового союза, 26-летней бунтарки Джулии. Фонд Оруэлла заказал эту книгу Ньюман к 120-летию со дня рождения писателя. Юлия Галкина по просьбе «Холода» рассказывает, какой получилась феминистская версия «1984».
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Джордж Оруэлл частично списал «1984» с романа «Мы» Евгения Замятина. Американская писательница Сандра Ньюман сделала кроссовер «1984» с «Рассказом служанки» Маргарет Этвуд, переписав антиутопию от лица женского персонажа — Джулии. Собственно, новая книга из вселенной Оруэлла так и называется — «Джулия».
Необходимое предуведомление: я — не литературный критик. Дальнейший текст — субъективное мнение читателя. В нем будет много спойлеров и еще больше феминитивов.
Я узнала про «Джулию» из подборки лучших фикшн-книг 2023 года в The Guardian. Рецензентка писала, что писательница «глубже погружается в структуры и последствия тоталитаризма», нарисованного в «1984».
Приступив к «Джулии», я сразу вспомнила недавний роман «Моя темная Ванесса» другой американской писательницы Кейт Рассел. В нем набоковская Лолита обретает субъектность, голос и рассказывает свою часть истории. Впрочем, формально и содержательно «Ванесса» — самостоятельное произведение. Героев, наших современников, в какой-то момент лишь помещают в обстоятельства, напоминающие о «Лолите».
Джулия же, в отличие от Ванессы, не придумана самой авторкой. Это та женщина, с которой встречался Уинстон Смит, главный герой «1984». Та, с которой он попал в пыточные комнаты министерства любви (минилюба). Ньюман придала ей объем и записала ее историю: с ранней юности (действие происходит все в том же 1984-м, но в романе много флешбэков) до событий после выхода из застенков минилюба. Это когда Уинстон Смит полюбил Старшего (или, в другом переводе, Большого) брата. А Джулия разлюбила Уинстона Смита.
Из романа Ньюман мы выясняем, что она никогда его и не любила. Как и прочих, весьма многочисленных, мужчин в своей жизни. Вожделела, но любви не испытывала — как и ненависти, что в какой-то момент стало для нее проблематичным.
Вообще, поначалу, примерно до попадания Джулии в минилюб, книга меня очень бесила. Мне казалось, что автор предъявила читателям эротические фантазии на тему зрелого тоталитаризма. Такой фанфик о Сталине в 1930-е. Или, скорее, сценарная заявка для Нетфликса: в отличие от «1984» «Джулия» насыщена действием, зрелищна. Я буквально увидела, как ее будут экранизировать. Все киношные англицизмы: экшн, саспенс, сеттинг, вышеупомянутый флешбэк — на месте.
И много сцен «злосекса». Из всего новояза Ньюман, кажется, полюбила именно это слово. Если оруэлловский Лондон — удушающий, обесцвеченный — пугал намеренным выхолащиванием человеческого, то в «Джулии» этого человеческого, точнее, плотского, с избытком. И такой Лондон не очень пугает. Ну или не очень пугает читательниц. Я бы хотела посмотреть на лицо мужчины в тот момент, когда он читает про найденный в унитазе эмбрион (у одной из соседок Джулии по общежитию случился выкидыш).
Ладно, бесило меня все же не это. А навязчивое ощущение, что авторка шитой белыми нитками аллюзии на советскую и северокорейскую (может, и еще какую-нибудь) тоталитарную диктатуру — женщина, наверное, неприятная. Мне она представлялась такой консервативной привилегированной феминисткой, которая запросто голосует за какую-нибудь правоватую кандидатку в президентки.
Позже, прочитав про Сандру Ньюман в Википедии, я поняла: что-то в этом ощущении, может, и есть. Предпоследний роман писательницы, The Men («Мужчины»), обвиняли в трансэксклюзии. По сюжету, предельно биологизаторскому, — все люди с Y-хромосомой исчезают с Земли — трансженщины как будто и не женщины вовсе. Нормальный такой терф-заход (терф — трансэксклюзивная радикальная феминистка. — Прим. «Холода»). Справедливости ради, «Мужчин» я не читала — возможно, они прекрасны и инклюзивны.
Возвращаясь к «Джулии»: мужские персонажи в этом романе не только второстепенны — они просто подпорки для сюжета. Совсем незамысловато устроенные, достойные разве что сожаления. Интересно, что среди них затесалась Диана — бывшая любовница Старшего брата, оказавшаяся наверху партийной иерархии. Это такой ехидно подмеченный троп из срачей на тему феминизма. Типа: «Войну начали мужчины!» — «Неправда, смотрите, среди них есть одна женщина!»
Причем некомплиментарные оценки касаются не только населения Океании, но и противостоящих режиму «Свободных англичан». Они триумфально появляются в конце романа. Более обаятельные по сравнению с прогнившими, сломавшимися механизмами репрессивного государства, начинающие новый режим с казней и коррумпированной бюрократии «Свободные англичане» в потенциале не менее ужасны, чем Партия. «Красные пришли и обагрили закат, / Белые пришли и полегли словно снег», — как пела группа «Наутилус Помпилиус». «Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра», — как пела группа ДДТ.
На мой взгляд, такой поворот сюжета качественно взбодрил «Джулию». Хотя у читателя, знакомого со шварцевским «Драконом», не то чтобы случилось сильное потрясение от финала.
И в моих глазах книгу спасло не совсем это, а единственная сцена почти в конце. Там Джулия видит Старшего брата — жалкого, безумного, поверженного старика. Совсем не страшного, скорее мерзкого и комичного. И она не чувствует к нему ненависть. Наоборот:
«Нет, ей требовалось лицезреть его красивым, мудрым и могущественным, как всегда. <...> Пусть придаст смысл всему случившемуся, растолкует, чем оправданы убийства и почему все жертвы не напрасны».
Возможно, моя оптика съехала набекрень, но я увидела тут намек на Путина. Хотя, наверное, это намек на любого состарившегося диктатора.
Любопытно, кстати, что рецензентке The Guardian Наташе Уолтер, совсем наоборот, понравилась первая половина «Джулии», а вторая, со «Свободными англичанами» и этим как бы Путиным, не очень. Думаю, сложно понять, о чем тут речь, не столкнувшись с этим эмпирически (а столкнувшись только в книгах) — с уродливыми проявлениями морального выбора, перед которым тебя ставит государство.
Не знаю, откуда и у самой писательницы, вряд ли когда-либо жившей при тоталитаризме или изучавшей мемуары узниц ГУЛАГа, взялась настолько мощная, неожиданная эмоция, когда она рисовала сцену в «хрустальном дворце» (резиденции Старшего брата). Почти уверена, что Ньюман не придумала ее из головы и где-то есть незнакомый мне первоисточник. Потому что прочие яркие находки в романе вызывали дежавю, и не только из-за согласованных с правообладателями и осознанных заимствований из Оруэлла, но и из-за менее явных, или нечаянных, или просто примерещившихся мне аллюзий. Например, тема с беременностью якобы от Старшего брата, мотив с репродуктивным насилием, отчуждением детей — скорее всего, из «Рассказа служанки».
А вообще, вся жизнь Джулии в Лондоне — это состояние «вненаходимости» в том смысле, в каком оно описано в книге Алексея Юрчака «Это было навсегда, пока не кончилось» (сам термин придумал Бахтин). Героиня совершает ритуальные, положенные по ее статусу действия, но умудряется при этом жить в собственном мире. Государство, правда, пробирается в этот мир путем несложных манипуляций.
Ладно, партия Старшего брата — ужасна; «Свободные англичане» — тоже так себе. Где выход? Конечно, в лесбийском сепаратизме (привет, видимо, роману The Men). Джулия не любит Уинстона Смита, она любит Вики — свою юную соседку по общежитию. А Вики любит Джулию. В описании Сандры Ньюман настоящая семья, по крайней мере для Джулии — без нарциссизма, отстраненности и доминирования, без чистой утилитарности, — состоит не из партии, не из революционеров и даже не из мужчин. Она состоит из (цисгендерных) женщин. В этом, к слову, ключевое отличие «Джулии» от «1984»: Оруэлл — про безусловную победу общественного над личным; у Ньюман побеждает собственное, интимное, эгоистичное.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
