«Надо убедить людей в том, что рабство — это хорошо»

Этой осенью на английском языке вышла книга российского социолога и историка Дины Хапаевой Putin’s Dark Ages: Political Neomedievalism and Re-Stalinization in Russia («Путинские темные века: политический неомедиевализм и ресталинизация в России»). В ней Хапаева исследует, как российское государство использует миф о Средневековье и даже некоторые средневековые практики для укрепления своей власти. Насколько это серьезно? А насколько эффективно? Когда это началось и как привело к войне? Об этом с Хапаевой поговорил редактор «Холода» Максим Заговора.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Давайте я начну с наивного вопроса: чем плоха идея Нового Средневековья? 

— Ответ очень простой. Представление о том, что Средневековье и медиевализм, то есть использование средневековых аллюзий, имеет хоть какое-то отношение к романтическим образам из рыцарских романов — это абсолютная иллюзия. 

Я объясню не на российском примере, а на американском. В США есть два очень распространенных течения в академической науке: medievalism and neomedievalism. Первые изучают, как трансформируется представление о Средневековье, а неомедиевалисты изучают всякие Game of Thrones — то есть фантастические миры, созданные на основе мифа о Средневековье. 

И те, и другие сами очень увлечены Средневековьем. Многие из этих исследователей — очень левые. Они хотят отделить Средневековье от правой идеологии и, к примеру, говорят: в Средневековье не было расизма. Ну, наверное, можно найти примеры того, что Средневековье не было в полном смысле слова расистским: все мы помним, что венецианец Отелло был мавром. Потом эти историки идут дальше: гендерных стереотипов, говорят они, в Средневековье тоже не было. Ну, опять же, в нынешнем понимании и в нынешней проблематике — пожалуй, не было. 

Эти левые историки хотят представить Средневековье как площадку «всеобщего равенства». Но это совершенно несостоятельная логика. Ибо то, что они хотят не замечать в Средневековье, — это жесткая социальная структура, жесткая иерархия и жесткие формы управления этим обществом. Глубоко недемократические практики. И это нельзя изъять из Средневековья. Поэтому всякий раз, когда в истории появляются средневековые аллюзии, они противостоят либеральной или демократической мысли. Они всегда выступают как орудие поддержки ультраконсервативных или ультраправых идей, как сегодня. Так было всегда: от Горация Уолпола, создателя готического романа и неоготического стиля в архитектуре, и до наших дней. 

Тогда давайте про новое российское Средневековье. Обычно, когда мы называем какой-то режим «средневековым», мы используем это слово как метафору. Вы — нет. Объясните. 

— Да, вы правы, фраза «Россия сползает в Средневековье» — это уже клише. Когда так говорят противники Путина, они имеют в виду «ужас-ужас», а путинисты считают, что это «здорово и замечательно». Но это, конечно, абсолютная ерунда. История никогда не повторяется, время невозможно повернуть вспять, и мы прекрасно понимаем, что никто ни в какое реальное Средневековье не возвращается. 

То, что происходит, и то, о чем я пишу, — это попытки прочтения нынешних феноменов и новых черт современности через призму Средневековья. Когда я говорю о политическом Средневековье, политическом неомедиевализме, я имею в виду эксплуатацию Путиным и его идеологами средневековых образов, метафор и терминологии для того, чтобы легитимизировать те практики, которые возникают, и то социальное неравенство, которое имеет место в России. 

Например?

— Самый характерный пример — это Иван Грозный и его опричнина. Последние 15–20 лет граждан России пытаются убедить, что Иван Грозный был прекрасный царь, что его даже стоит канонизировать. А террор, который он устроил и который стоил жизни тысячам невинных людей, — это правильный способ, которым должно управляться русское государство. Нам говорят, что террор — это важная часть русской идентичности, что террор работает на благо государства, он обеспечивает эффективность этого государства. 

Как выражается Иван Снычев, который был митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским с 1990 по 1995 год, опричнина — это способ отделить семена от плевел. Что это скальпель, которым добрый хирург Иван IV отделял всяку ересь от русского общества. Что он боролся, как выражался этот митрополит-антисемит, с «ересью жидовствующих». То есть берется исторический деятель, при оценке его деятельности игнорируются любые исторические факты, и его личность встраивается в идеологию того, как Россия должна управляться. 

Еще один пример — Александр Невский. Мы про него вообще мало что знаем. Знаем, что он святой, а канонизировал-то его все тот же Иван Грозный для того, чтобы легитимизировать свою собственную власть. Невский важен современной власти потому, что представляет все те же псевдосредневековые представления об обществе. 

Ваша книга посвящена и новому Средневековью и реставрации сталинизма, и показательно, что два главных, пожалуй, фильма сталинского кинематографа — это пропагандистские шедевры Эйзенштейна «Александр Невский» и «Иван Грозный». 

— Да, именно. У них у всех одни и те же герои. И у Путина тоже. Помните, как в 2021 году мощи Александра Невского проехали по всей стране, построили новые храмы в его честь. Почему это происходит? Потому что людям пытаются навязать идею о том, что сословное общество — это очень хорошо, неравенство — это правильно и совершенно нормально. 

А вы не допускаете, что это не сознательное восхваление душегубов, а просто стремление сделать отечественную историю бесконфликтной? Все были хорошие. И Грозный со Сталиным, и либералы — Александр II и, допустим, с оговорками, Екатерина II?

— Во-первых, либералов ценят меньше. Они почти не присутствуют в государственной пропаганде. Во-вторых, давайте вспомним 2003 год. 300-летие Петербурга было очень умело использовано Путиным для создания собственного имиджа: сильная власть, сильный город, культура, военные победы. Но этот образ давно не так актуален. С помощью императорской России прославлять террор гораздо сложнее. Императоры были частью европейской цивилизации — есть тут такая проблема. 

А вот через Ивана Грозного и Сталина оправдывать террор и ненависть к Западу очень легко. Они «очищали» Россию, «выводили» ее на «путь истинный», и если бы не поганые западники — все было бы совсем хорошо. Ну и опричнина, повторюсь, с их точки зрения, — это важнейший институт управления. Последователи опричников, которыми они восхищаются, — это доблестные сотрудники НКВД, КГБ, ФСБ. 

Выстраивать такую историческую логику даже на Николае I, при котором существовало Третье отделение (высший орган политической полиции Российской империи. Занимался надзором за политически «‎неблагонадежными лицами». — Прим. «Холода») и вообще режим был довольно ужасным, сложно. Ведь это не был режим массового государственного террора. Думаю, что Путин и его окружение понимают: построить империю в XXI веке — дело нелегкое, и, чтобы это сделать, надо изменить социальную структуру общества и людей убедить в том, что социальная зависимость и рабство — это очень хорошо. 

Но, согласитесь, многие страны чтут своих средневековых правителей, ставят им памятники, называют в их честь целые города. Это же не превращает их в создателей неомедиевальной политики памяти?

— Да, но речь идет о том, что конкретно мы чтим. Я же не говорю, что история Средневековья должна быть изъята из учебников и мы все должны о ней забыть. Я говорю о том, как эта история используется, как инструментализируется и в каких целях и кто ее нам преподносит. 

Одно дело, когда покойный Жак ле Гофф (французский историк-медиевист, один из ярчайших представителей «Новой исторической науки». — Прим. «Холода») и все четыре поколения «Школы анналов» (историческая школа, изменившая мировую историографию XX века. — Прим. «Холода») изучают историю Франции — ну и замечательно. Во всем мире историки занимаются Средневековьем — прекрасно. Но когда путинские идеологи рассказывают нам, каким чудесным гуманистом был князь Владимир, как он Русь крестил и все были от этого счастливы, что Иван Грозный был мудрым правителем — вот это пропаганда жесткой социальной иерархии и насилия.

Что-то похожее происходит в США, где крайне правые сторонники Дональда Трампа тоже используют всяческие средневековые аллюзии — взять хотя бы чудовище Кракена из скандинавской мифологии. И с похожей целью — показать, что традиционное, иерархическое, средневековое, маскулинное общество было очень даже неплохим. А вот демократия — это новое зло, с которым надо решительно бороться. Но в США, даже при Трампе — и ужас берет при мысли о том, что это чудовище вернется в Белый дом, — неомедиевализм, прославление Средневековья как идеального общества, никогда не становилось основами государственной политики. В путинской России это превратилось в пропаганду не просто сословного общества, а общества, в котором реализована идея личной зависимости. В своей книге я анализирую в том числе и всякие политические памфлеты, которые призывают буквально к возврату в Средневековье. Этими памфлетами ультраправые путинскую администрацию начали бомбить с 2004 года. 

Памфлеты за чьим авторством?

— Этих авторов огромное количество. Был, например, «Проект Россия», который вышел сначала анонимно в 2006 году, потом выяснилось, что одним из его соавторов был Михаил Юрьев — член политсовета евразийского движения Дугина. Виталий Аверьянов, Максим Калашников и Андрей Кобяков написали свой проект «Русская доктрина», в котором тоже предполагается возврат страны в Средние века. Особенно замечателен проект Станислава Белковского, Романа Карева и Михаила Ремизова «Новейшее Средневековье» 2006 года. Дугин постоянно пишет эти памфлеты. То есть для неоевразийцев это вообще центральная идея. А мне идея обратимости политического времени представляется очень опасной. 

Средневековые практики касаются чего-то еще? Например, экономики?

— В экономике во многих странах появляются тенденции, которые были этим странам раньше не свойственны. Например, то, что называется «откуп должностей» или «приватизация государственных компаний». Кто-то скажет (как, например, [голландский философ Франк] Анкерсмит) что это возвращение к Средним векам и феодализму. Но это, конечно, не так. Другое дело, что это метафора, которая используется для критики. Когда явления критикуют, используя метафору Средневековья, — это не так страшно, как когда с ее помощью новые явления оправдывают. Проблема в том, что понятием «Средневековье» пытаются подменить объяснение того нового и непонятного, что происходит в современности.

Кстати, корректен ли термин «Средневековье» по отношению к российской истории? Оно у нас вообще было? 

— Это как раз очень смешно. Весь этот «коллективный Дугин» ухватился за термин, который вообще-то касается западной истории. Они не говорят: давайте вернемся в Московскую Русь или уж, понятное дело, в Киевскую Русь. Они говорят: «в Средневековье». Но у нас никакого Средневековья не было. Этот термин придумали итальянские гуманисты, чтобы обозначить период между любимой ими античностью и Ренессансом. И просветители его использовали, чтобы подчеркнуть: сейчас — хорошее время, совсем давно было хорошее время, а вот то, что было между ними, — это Средние века, нечто, полное суеверий, мракобесия и культурного упадка. В России не было ни античности, ни Ренессанса, ни Просвещения, поэтому и Средневековья у нас тоже не было. 

Западники середины XIX века захотели соотнести историю России с историей Запада. И так появился термин «Средние века», как калька с The Middle Ages. Этот термин приняли и славянофилы, они вполне с ним согласились, потому что для них Запад оставался таким же мерилом ценностей, как и для западников. Они не были дикими, как нынешние сторонники Средневековья, и активно участвовали, например, в реформах по освобождению крестьян. А для неоевразийцев рабство — это замечательная идея. Как в анекдоте «душ по 200». 

Анекдоты же фиксируют настроения в обществе. Еще один похожий пример — фильм «Холоп», помните? Что этого сынишку-мажора в конце концов делает человеком? Рабский труд. А кто его делает холопом и превращает в героя? Охлобыстин. А Охлобыстин у нас кто? Охлобыстин кричит «Гойда» в поддержку войны против Украины, называет себя учеником Снычева и выступает за канонизацию Ивана Грозного. 

Вам кажется, что Путин настолько контролирует общественную мысль, что отвечает и за «Холопа», и за Охлобыстина? И за Дугина? Или эта телега едет уже сама по себе?

— Один из важных тезисов моей книги состоит в том, что процесс ресталинизации и неомедиевализм, которые сливаются в одну имперскую идею, к сожалению, идет не только целенаправленно из Кремля. Он идет и сверху и снизу. 

Думаю, что динамика здесь была такова. Когда Путин пришел к власти, у него не было никакой идеологии вообще, он рассчитывал на то, что с идеологией поможет РПЦ. Но, как вы знаете, наша страна многоконфессиональная и церковь провалилась с созданием нарратива, который бы устроил всю страну. И в 2003–2004 годах правые бомбардируют Кремль своими проектами. А кого еще слушать Путину? Не западников же? Путин ведь символ окончания реформ 1990-х годов, которые в народе ассоциировались именно с Западом. 

И вот власть начала обращаться к правым за советом и получила этот совет. Во-первых, она получила миф о Второй мировой войне, которая стала использоваться, чтобы милитаризировать страну и реабилитировать Сталина. Очень аккуратно это переросло в прославление и сталинских репрессий. 

А, во-вторых, власть получила от правых идеологов образ будущего — куда мы идем. В 2004 году кричать о том, что мы строим империю, было еще не очень прилично, не то, что сейчас, а вот идея возврата в Средневековье, идея отказа от современности, от западных ценностей прижилась. 

Самое печальное то, что оба эти процесса «обрели всенародную поддержку», хотя, конечно, влияние пропаганды нельзя сбрасывать со счетов. Мы знаем, что многие памятники Сталину ставят частные лица, а местные власти эти инициативы поддерживают. А другие частные лица, их тысячи, объединяются в общины «неоопричников», которые считают, что Ивана Грозного надо канонизировать, а опричнину возродить. 

Что это за общины?

— Это сектанты. Я подробно описываю эти общины в своей книге. Они разные, живут в разных местах. Одна из этих общин издает «Опричный листок», основным автором которого является Андрей Щедрин, который пишет под псевдонимом Николай Козлов. Исследованием этой общины занимался Александр Дворкин. 

Мой любимый пример — старец Сергий. Он бывший мент, который отсидел в тюрьме в 1980–1990-х, приехал в Екатеринбург и на Ганиной Яме, которую считают местом захоронения царской семьи, построил монастырь на 300 человек. Его рукоположили, хотя человек с судимостью не имеет права быть священником, и со своими подельниками, с которыми он сидел в тюрьме, он ввел опричные порядки в этом монастыре. С тотальным подчинением, телесными наказаниями и так далее. 

Нормальный такой террор. Полное Средневековье. Грамоте, к примеру, там никого не учили (на территории Среднеуральского монастыря без государственной лицензии работала школа. — Прим. «Холода»). И еще около тысячи живут в округе по тем же законам в поселениях рядом. «Новая газета» в свое время много о нем писала.

Но они сами себя не называют опричниками — это ваше определение?

— Еще как называют (редакция не нашла цитат схимонаха Сергия, которые бы это подтверждали, но молиться Ивану Грозному он призывал. — Прим. «Холода»). Их исследовал уже в конце 1990-х Александр Верховский (из движения «СОВА»). Они именно неоопричники, а также страшные антисемиты и ксенофобы. Вообще, ими занимались очень квалифицированно многие религиоведы. 

Средневековая Россия — уже на своем пределе или нам есть куда развиваться в этом смысле? 

— Мрачно мыслите. Путинская Россия сейчас управляется террором — это совершенно однозначно, роль спецслужб в ней гораздо выше, чем, допустим, в брежневской России — тогда тоталитаризм был гораздо более мягким. Но если вы имеете в виду переход к массовому террору — такая возможность есть. 

То есть следующий шаг на пути к Средневековью — массовый террор?

— Да. Но мне очень хочется верить, что Украина победит, в России произойдет процесс деколонизации, и она распадется. Другого позитивного варианта я не вижу. 

Разве распад большого государства на небольшие княжества — это не признак Средневековья? А новое время разве не про союзы и объединения? 

— Да, это так, но ведь распадаться Россия будет не на феодальные княжества. Это будут новые образования. Мы сейчас занимаемся именно тем, что я обличаю в своей книге — начинаем применять прежние понятия к новым явлениям. Это порочная практика. Давайте называть путинизм путинизмом. 

Последний вопрос. Давайте посмотрим на проблему Средневековья с другой стороны — не с точки зрения ее сторонников, а с точки зрения противников. Вы не боитесь, что мы на пороге большого конфликта, который может быть представлен как цивилизационный и в котором некие страны будут объяснять насилие тем, что они «борются со Средневековьем»? Израиль так говорит о Палестине, например. 

— Это сложный вопрос. Я не хочу верить в то, что мой прогноз зайдет так далеко и мир расколется именно по этому принципу. С другой стороны, ровно это сейчас происходит. Мы видим подъем исламского фундаментализма. Когда Израиль говорит, что он воюет со Средневековьем, он справедливо использует этот термин в том значении, в котором его использовали Вольтер и просветители. Средневековье — это мрак, варварство и ужас. И сложно не солидаризироваться с тем, как Израиль переживает страшную трагедию 7 октября. 

Но все-таки я еще раз повторю. Попытка объяснить что угодно в современности с помощью средневековых аллюзий очень популярна, но она не обладает никакой аналитической ценностью. То есть только уводит в сторону от понимания того, что происходит сегодня. И обращать внимание надо на то, как эти аллюзии используют в политических целях и кто ими манипулирует для того, чтобы создать политический и социальный проект альтернативный либеральной демократии.