47-летний Александр (имя изменено) родился в женском теле, но уже в четыре года ощутил себя мальчиком. Два года назад он совершил транспереход. У него есть жена и дети, которых он родил еще в молодости. «Холод» поговорил с Александром о долгом пути к себе и о том, почему от разрешенных транспереходов выигрывает все общество.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
14 июля Госдума в третьем чтении приняла закон о запрете трансгендерного перехода и изменения гендерного маркера в документах. Закон также вносит поправки в Семейный кодекс, запрещающие трансгендерным людям усыновлять детей. Ранее зарегистрированные браки трансперсон теперь могут быть аннулированы.
Закон критиковали не только правозащитники, но и Минздрав, а работающие с трансперсонами юристы и врачи написали критический отзыв и попросили снять инициативу с рассмотрения. По мнению экспертов, она нарушает право на жизнь, медпомощь и защиту от дискриминации.
Осознание трансгендерности приходит постепенно. Когда на пляже бегаешь с другими такими же голышами двух-трех лет: смотришь на мальчишек, и с ними все понятно, а вот девочки — это что-то удивительное. Когда не хочешь девчачью прическу и отвратителен себе в зеркале. Когда неприятно свое имя — совсем чужое и нелепое, вызывающее неловкость и стыд.
В советское время не могло быть и речи о какой-либо информации о трансгендерности и уж тем более «пропаганде». Но уже с четырех лет я понимал: что-то не так. Окончательно «полоснуло» в первом классе, на уроке физкультуры. Ощущения впервые оформились в четкую фразу: «Я мальчик». В тот день я понял, насколько это органично, пришло и осознание, что совершенно непонятно, как с этим жить.
Родителям сказать казалось немыслимым: и не поймут, и из милосердия к ним. Я родился и вырос в Чечне в очень традиционной и порядочной семье преподавателей с хорошей репутацией, что на Кавказе очень важно. Семья в свое время бежала от послереволюционного террора к родственникам на Кавказ. Было очень тяжело чувствовать себя настолько «неправильным».
Ответы, как справиться, я искал везде: перелопатил тонну психологической, духовной и эзотерической литературы. Но не видел никакого решения. Чтобы найти его, ушли годы.
Отдать долги семье
Во втором классе я страшно влюбился в девочку. Она была красивой и невероятно порядочной, яркой, очень честной. Мы долго дружили и вместе взрослели. К седьмому классу попер гормон, но втянуть ее в отношения означало бы поставить и ее в довольно затруднительное положение в обществе: все непонятное довольно сильно стигматизировалось. У нее был диабет в тяжелой форме, и в 13 лет ее не стало.
Помню, что тогда я решил: раз судьба так распорядилась, то с этой историей я хороню и свои чувства. Тогда же у меня случился очередной виток внутренней трансфобии: я пытался играть женщину, пытался показать окружающим то, что они навязывали и ожидали увидеть, но выходило немного гротескно. Потом снова влюбился в девушку и понял, что ни хрена у меня не получилось. Но я решил все же загнать себя в ситуацию «стерпится — слюбится».
К тому моменту мы с родителями уже уехали из Грозного, власть в котором захватил Дудаев, и переехали в Москву. Я подумал, что нужно попробовать жить как «нормальный» человек. В моей семье всегда очень серьезно относились к детям и продолжению рода. Поэтому мне было важно, чтобы ко мне не было вопросов, я должен был выполнить моральные обязательства по отношению к семье — продолжить род. Я понимал, что могу поломать себя и решиться на отношения с мужчиной только в молодом возрасте.
Это было достаточно серьезным моральным испытанием. Занимаясь сексом, я чувствовал себя «мужеложцем». И понимал, что мужчину тоже ставлю в похожее положение. Потому что он думает, что спит с женщиной, а на самом деле спит с мужиком! У меня нет гомофобии, но сам я совершенно гетеросексуальный. Иногда, проснувшись ночью и осознав, что я в постели с другим мужчиной, я, бывало, падал с кровати: сны-то мне снятся «мужские».
В «нормальной жизни» я продержался семь лет и, пока не стало совсем невыносимо, родил двоих детей. Ощущения от родов были потрясающие, я относился к ним как к чему-то экзотическому: рожающий мужчина — это уникальный опыт. Я наслаждался моментом и с удовольствием растил детей, но когда младшему исполнилось три года, я развелся. С отцом детей мы расстались практически врагами и договаривались о порядке его общения с детьми через адвокатов.
Настоящая семья
Когда мне было 34 года, меня разыскала школьная подруга. После грозненских событий все разлетелись кто куда смог, выстраивали жизнь заново, через какое-то время ее семье тоже удалось переехать. В подростковом возрасте у нас был роман, пока мы не расстались и я не решился на социальный эксперимент — с «нормальной» жизнью и воспитанием детей.
Когда мы с подругой решили воссоединиться, моим детям было 13 и 12 лет. Они лучше взрослых чувствуют фальшь, поэтому мне казалось очень важным построить с ними честные, доверительные отношения. Специально тема моей трансгендерности не поднималась, но когда мы съехались с женой, все как-то произошло само собой — не могу сказать, что они сильно удивились. Но я из тех родителей, которым можно задавать вопросы без риска уронить в обморок.
Мы с женой создали прекрасный дом, в котором было тепло и спокойно, вместе пережили подростковый возраст детей. Официально расписаться мы не могли, но жена поменяла фамилию на мою, что снимало вопросы в официальных инстанциях. В больницах, особенно государственных, результаты исследований можно получить только близким родственникам.
К тому моменту я уже много лет думал о переходе, но сначала долго и безуспешно боролся с собой, а потом понимал, что рискую со скандалом потерять детей. Нужно было ждать, пока дети повзрослеют и смогут сами решать, с кем из родителей им жить. А когда они достаточно подросли, мы с женой подумали, что кромсать себя (делать операцию по смене пола. — Прим. «Холода») ради маркера в паспорте не совсем разумно. В 2009 году поменять документы можно было только после операции.
А в 2018 году у жены нашли онкологию. Конечно, мы оформили доверенности на представление ее интересов в медицинских учреждениях. Помогало и то, что у нас была одна фамилия, ни у кого не возникало лишних вопросов, но приходилось врать. Это очень тяжелый опыт для любого нормального человека, а еще страшнее, когда врать приходится перед лицом смерти. Когда жены не стало, я оформлял все необходимые бумаги и занимался похоронами. Это была настоящая пытка.
Именно после этого я понял, что не хочу доживать жизнь во лжи. Мои цисгендерные друзья (люди, гендерная идентичность которых совпадает с полом при рождении. — Прим. «Холода») рассказали, что законодательство изменилось и можно делать переход в любой последовательности. Не обрастать бородой и делать операции, а поменять паспорт и одновременно проходить через переход.
«Ну, наконец-то»
Чтобы совершить трансгендерный переход, необходимо пройти медкомиссию. Это не так просто, как об этом сейчас кричат думские популисты. Во-первых, нужно заполнить анкету, в которой отражены все аспекты взросления, сексуальные реакции и многое другое — это около 200 страниц. Дальше — консультации с психиатром, сексологом, эндокринологом, анализы и тесты, после этого первая врачебная комиссия, которая дает разрешение на гормональную терапию, и только потом вторая — на хирургическую операцию и замену документов.
Я сразу же поменял паспорт и все документы, получил военник. К чести наших людей, нигде, ни в одной инстанции я не столкнулся с негативом, все были очень тактичны и доброжелательны. Свидетельство о рождении пришлось запрашивать и менять в Грозном, но даже там все сделали без лишних вопросов.
Врачи очень внимательны, поэтому и смешно, и горько от думской риторики (депутаты, среди прочего, говорили и о том, что частные клиники зарабатывают на операциях по смене пола. — Прим. «Холода»). В угоду сиюминутным интересам депутаты, заигрывающие с радикально настроенными слоями населения, готовы транслировать ложь и клевету не только на трансгендерных персон, но и на профессиональное медицинское сообщество.
Могу сказать, что я недооценивал ту степень облегчения, которое принесет переход: и моральное, и физическое. Я начал с гормонов и смены документов, а операцию (удаление молочных желез) сделал через полгода после начала перехода. Кстати, государство не несет никакой финансовой нагрузки в связи с этим диагнозом: ОМС не включает в себя гормонотерапию и хирургические вмешательства.
Многие коллеги и друзья порадовались за меня, сказали: «Ну, наконец-то». Отца уже много лет нет в живых, а мама в довольно почтенном возрасте, на момент перехода ей было 83 года. Я считаю, это сугубо личное дело, поэтому просто поставил в известность. Сестра и ее семья отнеслись с большим пониманием и принятием. Волновались, как все пройдет для здоровья, как и мои дети.
Я совершил переход в 45 лет и, конечно, жалею, что не раньше. То, что сейчас говорят по этой теме в Думе, — полное безумие. Очень важно, чтобы общество понимало: гендер невозможно выбрать, с ним рождаешься. И когда он не соответствует полу, приписанному при рождении, это трагедия длиною в жизнь. Трансгендерность слишком тяжелая участь, на которую не способна вдохновить никакая пропаганда.
У меня есть несколько знакомых, которые даже старше меня и начали переход в более зрелом возрасте. Тоже, в общем-то, советские дети. Те, кто сможет перейти раньше, будут счастливее нас, потому что наши годы украдены. Классическая литература и все что угодно говорит: лицемерие разрушает и душу, и психику, и все остальное.
Я не предполагал, насколько переход облегчает жизнь, коммуникацию. Перестает болеть спина, проходит аллергия. Из-за трансфобии ты вынужден фактически всю жизнь ходить «в костюме», все время жить двойным агентом — свой среди чужих и чужой среди своих.
Сейчас я счастливо и официально женат. Моя жена удивительная и замечательная женщина. На двоих у нас трое взрослых детей. Если бы не успел [совершить переход]? Вероятно, учитывая нынешние события, мне остался бы один путь — эмиграция.
Цель закона — расчеловечить
Многие трансперсоны, конечно, будут выбирать самое страшное — суицид. 21 год назад у меня тоже была попытка суицида, но, к счастью, меня спасли. Суицидальные мысли сопровождали меня всю юность в те моменты, когда ты изо всех сил пытаешься затолкать себя в прокрустово ложе «нормальности».
У меня есть знакомый, который работает в полиции, — на удивление порядочный человек. Как он выжил в органах, я не знаю. Он рассказывал о своей работе: «Слушайте, у меня опять суицид». И вот в какой-то год я несколько раз слышал: «Суицид, 17–18 лет — транс, неприятие в семье». Это все молодые люди, которые не знают, чем себя поддержать.
Именно поэтому закон, который сейчас обсуждают депутаты, не должен быть принят. Он очевидно написан людьми, которые не имеют никакого представления о трансгендерности.
Например, они говорят, что справки 087/у, дающие право на изменение пола, можно чуть ли не в подворотне купить. На самом деле они строго подотчетны, а чтобы получить их, требуется пройти комиссию.
Депутаты говорят, что многие начинают гормональную терапию самостоятельно. Это ложь. Рынок гормональных препаратов сейчас под контролем государства. Все серьезные препараты (а «мужские» вообще все) — строго рецептурные, и рецепт забирают сразу после покупки.
Ну и наконец, ни один хирург не берется за операцию без разрешения, выданного комиссией. У этого закона только одна задача — расчеловечить часть общества в угоду радикалам. Кто следующий? Ведь на нас, совершенно очевидно, они не остановятся.
Большинство трансперсон не склонны к эпатажу, скорее наоборот, стараются создать максимально достойную репутацию, чтобы обезопасить себя и близких. У меня высшее образование, долгое время я работал директором большой компании, со временем появилась возможность уйти и заниматься любимым делом, дающим и моральную свободу, и финансовую стабильность.
Трансгендерные люди в основном социально адаптированные, ответственные налогоплательщики. Очень многие не выходят из тени, и иногда даже предположить невозможно, что вы только что поздоровались с трансгендерным человеком — он продал вам хлеб в супермаркете или осмотрел на приеме.
Когда я бородатый мужик, никто не догадается о моем прошлом. У меня красавица-жена, с которой мы можем открыто, не боясь за себя, жить вместе. Мы выглядим как обычная гетеросексуальная семья. Можем ездить куда угодно и не стесняться себя, жить, не вызывая косых взглядов и ненависти.
В моей жизни нет ничего общего со страшилками, которыми народ пугают по телевизору. Трансгендерность — не история про то, что в штанах, это история про отношения между людьми в обществе. Возможность в принципе сосуществовать в комфортном формате и для окружающих, и для нас.
