25 апреля в поселке Сосьва Свердловской области начался пожар, из-за которого сгорело около 150 жилых домов. Два пожилых жителя погибли, почти 700 человек остались без жилья. Вот каким этот день запомнили местные жители Илья Ельчищев, спасавший пациентов лечебно-исправительной колонии, и Мария Иванова (имя изменено), у которой сгорела квартира.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Герои:
Татьяна Иванова (имя и фамилия изменены по просьбе героини), 50 лет. Родилась в Сосьве, а в 1999 году переехала к родственникам мужа в другой регион России, в Сосьве осталась жить ее мама — 73-летняя Мария Иванова. Она долгое время жила в доме с печным отоплением, а несколько лет назад переехала в новую квартиру в многоквартирном двухэтажном доме. Марии очень нравилось новое жилье: там тепло, комфортно, первый этаж, есть лоджия, рядом с домом участок.
Илья Ельчищев, 23 года. Работал медбратом в Лечебном исправительном учреждении (ЛИУ) в Сосьве.
ЛИУ — лечебное исправительное учреждение, в котором содержат заключенных с гепатитом, туберкулезом, а также нарко- и алкозависимостью. Территория ЛИУ, как и территория исправительных колоний, ограждена забором и колючей проволокой по всему периметру, внутри есть вооруженная охрана и видеонаблюдение. До пожара в ЛИУ Сосьвы находилось 240 заключенных: по словам Ельчищева, 30 женщин, остальные — мужчины.
Наш дом горит
Илья: О том, что в Сосьве начался пожар, я узнал часа в три дня, когда своими глазами увидел горящий неподалеку забор. Я работал в ЛИУ. Так как это исправительное учреждение, сотрудники оставляют сотовые телефоны на проходной, поэтому я не мог прочитать новости.
Напротив нашей больницы лежали штабеля леса, и я заметил в окно, что они начали гореть. Огонь разгорался очень быстро: сильный ветер, который дул с самого утра, ему только помогал. Вскоре горел уже наш забор. Стало понятно, что огонь скоро дойдет до больницы и нужно эвакуировать заключенных и спасать имущество.
Татьяна: Я не могла дозвониться маме несколько часов. Обычно она всегда берет трубку, и я начала переживать. В какой-то момент мама перезвонила — голос у нее был очень тревожный.
«Наш дом горит», — сказала мама и заплакала. Оказалось, что сперва она не хотела мне ничего говорить, поэтому не брала трубку. Не хотела меня расстраивать.
— А где пожарная машина?
— Приезжала без воды, постояла и уехала, уже час их нет.
Как я поняла, в Сосьве нет системы гидрантов, с помощью которых пожарные машины могут набирать воду.
Я начала звонить в МЧС. Сперва меня соединили со столичной службой, потом с екатеринбургской. Везде я повторяла, что в Сосьве горит половина домов, а пожарных не хватает. Наконец мне удалось дозвониться до сосьвинской пожарной станции.
«Что вы от меня хотите? У меня всего две пожарные машины, они обе выехали на тушение», — ответил мне оператор. В ответ я стала ругаться, мол, в таком случае надо вызывать помощь из соседних населенных пунктов.
В тот момент я уже не знала, что делать, оставалось только молиться.
Стоял и смотрел
Илья: 25 апреля была Радоница — день, когда православные ездят на кладбище к умершим родственникам, поэтому некоторые сотрудники ушли с работы пораньше. В женском отделении осталось только два врача, фельдшер и я — постовой медбрат. Но помогать с эвакуацией пришли все инспекторы (сотрудники ФСИН. — Прим. «Холода»), которые были на смене.
У заключенных был сончас. Через громкоговоритель мы всех разбудили и сказали, что сейчас будем выводить на улицу. Не все заключенные ходят сами — кого-то приходилось вести под ручку.
Температура на улице была уже очень высокая. Вся колония по периметру была обсыпана мелкими опилками, они загорались, как спички. А штабеля леса горели, как пятиэтажный дом. Искры и угольки разносило ветром, повсюду постоянно вспыхивало. Кто-то из сотрудников хватал огнетушители и пытался тушить пожар, но уже минут через 15 после того, как мы начали эвакуацию, огонь перекинулся и на больницу. Крыша сгорела очень быстро.
Никто не пострадал: мы успели вывести людей, вынести их медицинские документы и минимум оборудования. Женщин посадили в машину, которая развозила их по соседним колониям, мужчины, которые проходили лечение, эвакуировались пешком. А я стоял и смотрел, как полыхает второй этаж. Я был в состоянии шока: колония сгорела прямо у меня на глазах за каких-то полчаса.
Рядом бегала больничная кошечка, которую подкармливали медсестры. Я с кошками не очень, но что было делать, не оставлять же ее гибнуть в пожаре. Поймал ее и понес домой — половина поселка была в огне, но в той части, где я живу, пожара не было.
Татьяна: Спасаясь, мама успела взять с собой документы, плащ и зимние сапоги. Она сама теперь говорит, что не знает, почему взяла именно их. В подъезде уже был огонь, жильцы стояли на улице.
Уже потом мамин сосед, батюшка из местной церкви, рассказал мне, что мама с улицы рвалась обратно в квартиру, а он ее удерживал. Видимо, она была в состоянии шока. Сказала, что помимо документов успела собрать некоторые вещи в пакеты и оставила их в коридоре. Она хотела вернуться за ними, но было уже поздно.
В какой-то момент пожарные все-таки приехали и начали поливать мамин дом сверху вниз, потушили огонь и быстро уехали на другие объекты. Полностью выгорело несколько квартир в первом подъезде и один стояк во втором, где жила мама.
В тот день, как потом мне рассказывали знакомые, в Сосьве был просто апокалипсис. По их словам, это выглядело как фильм ужаса: пожар был везде.
Лучше сгоревшая, но своя
Илья: Позже я узнал, что пожар начался на пилораме, потом огонь перекинулся на соседнюю пилораму. И из-за сильного ветра быстро распространился по всей Сосьве.
Раньше вокруг Сосьвы был лес, который защищал от ветра, а теперь голые поля. Рядом с поселком в последние годы выпилили очень много деревьев. Кроме того, у нас много деревянных бань, сараев, сухой травы. Думаю, поэтому огонь так быстро передавался от дома к дому. Примерно треть поселка сгорела за один день.
Когда-то в Сосьве был деревообрабатывающий завод. Он уже давно закрылся, а горы опилок остались, и никто этим годами не занимался. А теперь после пожара в поселок приезжает много разных чиновников, и они «обнаруживают» залежи леса, опилок, горбыля (крупные отходы, которые образуются после распила бревен. — Прим. «Холода»). Мне как человеку, который всю жизнь здесь прожил, смешно на это смотреть: все это лежит на земле рядом с жилыми домами уже лет 20.
Татьяна: Ночь после пожара мама провела на улице, в ее доме то и дело что-то вспыхивало от ветра, а она тушила эти небольшие очаги с помощью ведра с водой. Утром я ей позвонила и узнала, что она всю ночь не спала. Почему-то ей никто не подсказал, что в местной школе организовали пункт временного размещения для погорельцев.
Я прочитала об этом в интернете и передала ей. Тогда мама дошла до школы, там ее покормили, а после разместили во временное жилье. Погорельцам, которые помоложе, достались палатки на школьном футбольном стадионе, многие отправились жить к родственникам и знакомым, а пожилых людей поселили в гостиницу. Это двухэтажное здание с небольшими комнатами для жильцов, общим туалетом, душем и кухней на каждом этаже. Одна общая стиральная машинка на всех. Предполагается, что погорельцы должны жить там, пока им не построят новое жилье.
Маме там очень некомфортно, она хочет вернуться домой. Спальня в ее квартире сильно пострадала: окна расплавились, а соседние со спальней квартиры сгорели дотла — остались только бетонные стены. А вот кухня и гостиная более или менее целы. Конечно, обои там подкоптились, все залито водой, и пахнет гарью. Но мама каждый день ходит домой, открывает форточки, надеется, что запах гари выветрится. Говорит, что лучше уж жить в такой квартире, зато в своей.
Готова на что угодно
Илья: Кошка, которую я спас от пожара, на следующий день сбежала. Не знаю, где она теперь будет жить: от нашей больницы остались только две каменные перегородки.
Правительство обещало отстроить ЛИУ №23 заново, но я не думаю, что это произойдет скоро. Сначала они, очевидно, должны построить жилые дома, а, может, через год-два начнут строить ЛИУ. Все сотрудники остались без работы. Кого-то из женской больницы для заключенных, где я работал, устроили в больницу для сотрудников ГУФСИН, но свободных мест там было немного. Мне предложили перевестись в колонию №3 в городе Краснотурьинск (в 150 километрах от Сосьвы. — Прим. «Холода»): пришлось экстренно переезжать, чтобы не остаться без работы. Тут другая специфика, приходится привыкать.
Кажется, я до сих пор не могу осознать и принять все, что произошло. На моих глазах сгорела вся моя работа, треть поселка пострадала. Рухнули все мои планы.
Татьяна: С помощью погорельцам в Сосьве сейчас полная неразбериха. Пострадавшим сказали, что до 15 мая надо определиться и выбрать один из двух вариантов: либо тебе отстроят новое жилье, либо выдадут денежную компенсацию.
5 мая я сама специально приехала в поселок, чтобы помочь маме разобраться с этим, но за неделю, что я там провела, ничего не вышло. У администрации постоянно разные версии. Сначала говорили, что выплатят денежную компенсацию по 62 тысячи рублей за один квадратный метр жилья. Такой расклад нас бы вполне устроил: на эти деньги можно купить в Сосьве такую же двухкомнатную квартиру, как была у мамы. Но эта версия продержалась недолго. Вскоре сказали, что взамен сгоревших квартир построят новое жилье и будут рассчитывать по параметрам: 18 квадратных метров на каждого прописанного в квартире жильца. Квартиру покупала я, но прописана там только мама. Получается, вместо 43,8 квадратных метров, на которые я заработала потом и кровью, мама получит от государства 18 квадратов? Это для нас неприемлемо.
Сейчас говорят, что взамен сгоревших квартир строят 60-квартирный дом. Видно, как разрыли котлован, залили фундамент. Я ходила в администрацию поселка и просила показать мне проект будущего дома: какие там будут квартиры, какая планировка, какая площадь. Но за неделю мне никто этого проекта так и не показал: существует ли он вообще, я не знаю. Мама уже устала от всей этой бюрократии и суеты и готова подписать что угодно.
