21 марта 2022 года Тверской районный суд Москвы признал компанию Meta экстремистской и запретил ее на территории РФ. За неделю до официального запрета Роскомнадзор уже успел фактически заблокировать Instagram. Формальным поводом для запрета стало решение руководства Meta разрешить гражданам Украины публиковать и распространять «информацию, содержащую призывы к насилию в отношении российских военнослужащих». При этом представители Генпрокуратуры отметили, что использование Instagram и Facebook «не для экстремизма» не будет рассматриваться как поддержка экстремистской организации. По просьбе «Холода» исследовательница новых медиа, автор книги «Формула грез: как соцсети создают наши мечты» Катя Колпинец рассказывает, как изменились спустя год русскоязычные сегменты двух самых популярных соцсетей в довоенной России.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Как человек, чья кандидатская диссертация посвящена феномену знаменитостей Instagram и YouTube, а книга — тому, как блогеры и обычные пользователи конструируют в соцсетях свой идеальный образ, я пристально наблюдала за происходящим. События развивались стремительно: на следующий же день после блокировки начался массовый исход блогеров и обычных пользователей на другие площадки, в первую очередь — в Telegram и VK. Инстагуру, коучи, продавцы марафонов обещали подписчикам сотни тысяч рублей за подписку на свой телеграм-канал и страницу в VK, блогеры поскромнее заманивали якобы эксклюзивным контентом. С начала марта 2022 года Meta ограничила доступ российских пользователей к таргетированной рекламе, чуть раньше монетизацию отключил OnlyFans, 10 марта — YouTube. Медиа наперебой писали, что в результате демонетизации и блокировки треть инстаблогеров лишатся основного источника дохода.
Перенос подписчиков с платформы, ориентированной на изображение, в мессенджер, где главным был и остается текст, оказался провальной идеей. Лишь единицам (вроде автора марафонов Лерчек) удалось перенести часть аудитории в телеграм и VK. Админы популярных телеграм-каналов шутили: «Если мне нравилось на вас смотреть, это не значит, что мне понравится вас читать».
К концу марта сторис друзей и знакомых превратились в калейдоскоп из перепостов новостей о войне, сообщений об эмиграции, рекомендаций установить VPN и ссылок на инструкции, как загрузить и архивировать из запрещенного приложения весь свой контент за многие годы. К началу апреля число пользователей VPN сервисов выросло в 50 раз. Пожалуй, наиболее абсурдно на фоне происходящего выглядели отзывы на страницах заблокированного Instagram в AppStore и Play Market, где люди в искреннем недоумении писали: «Не могу зайти, выдает ошибку» и «Приложение перестало работать, пишет, что нет соединения с интернетом. Что за бред, если у меня безлимитный доступ в интернет?»
Параллельно чуть ли не каждый день появлялись новости об «импортозамещении» заблокированных соцсетей — грядущем внедрении «русского Instagram» под названием «Бункер» или «Россграм». Оба этих сервиса до сих пор не запущены. «Грустнограм», который «автоматически делает фото черно-белыми, добавляя грусти», скачало несколько тысяч человек.
В тот момент такая реакция была вполне объяснима, но год спустя перечисленные события выглядят смесью трагедии и гротеска, и куда больше удивляет, что все они произошли в течение одного месяца. Уже к началу апреля накал дискуссии вокруг блокировки спал, сетевая публика переключилась на обсуждение других инфоповодов, благо их было предостаточно. Постепенно часть пользователей покинула инстаграм и фейсбук (уже к концу марта число активных пользователей сократилось на треть), часть освоила VPN и осталась, но главное — ни одна, ни другая соцсеть не выглядели вымершими. В фейсбуке ежедневно звучали оскорбления и разоблачения, а в инстаграме посты о войне стали чередоваться фотографиями с вечеринок, весенних прогулок и посиделок в кафе.
Июль 2022-го. Ночная субботняя Москва, автобус Н1 забит людьми, будто сейчас не полвторого ночи, а конец вполне рабочего дня. Расположившись на самом высоком месте в салоне, наблюдаю за пассажирами. Вернее, за телефонами в их руках. Каждый второй листает инстаграм. Мелькают рилсы с уроками мейкапа, кулинарными лайфхаками, нарезками из телевизионных стендап-шоу. Кто-то смотрит фотографии чужой свадьбы и поездки на дачу. Кто-то бездумно листает все сторис подряд. Это самые разные люди, но никто из них даже отдаленно не похож на лайфстайл-блогера. Сейчас их не связывает ничего, кроме ночного автобуса и приложения, признанного экстремистским всего три месяца назад. Я думаю о том, что для каждого из этих людей значит приложение в их повседневной жизни и о причинах, по которым они продолжают пользоваться именно им.
Еще в 2004 году социолог Уильям Дэвис и политический аналитик Джеймс Крэбтри опубликовали статью «Invisible Villages: Technolocalism and Community Renewal», где, в частности, писали о том, что не имеет смысла думать о Всемирной паутине как о глобальном публичном пространстве. Скорее это серия «квазипубличных» соседств, изобилующих «знакомыми незнакомцами» (термин, предложенный американским психологом Стэнли Милгрэмом). Иными словами, нет никакого большого, общего для всех «интернета», но имеет смысл говорить о множестве маленьких интернетов. «На уровне такого соседства, — писали Дэвис и Крэбтри, — именно общие проблемы связывают “пространство” с “местом”, а индивидов — с местными сообществами».
В 2023 году то же самое можно сказать и о социальных сетях. В начале марта стало известно, что аудитория Instagram за год упала в 5 раз, Facebook — в 3,5 раза. Русскоязычный Instagram распался на множество маленьких «инстаграмов», каждый из которых использует классические тропы приложения: тропические пейзажи, идеальные тела, уютные квартиры, модные луки, кофе на веранде, — но не строит вокруг них свою цифровую идентичность. Новые квазипубличные пространства внутри приложения теперь живут собственной жизнью, иногда эти пространства могут быть связаны между собой неочевидным образом. В рамках одной ленты теперь легко уживаются аккаунты Феминистского военного сопротивления, «Доксы», «Медиазоны» и вполне конвенциональные лайфстайл-блоги.
Нет второго приложения в мире, которое повлияло бы на восприятие миллионами людей собственной повседневности так же, как Instagram. Даже если вас тошнит от самого слова «лайфстайл», даже если вы ничего не постите, а только молчаливо наблюдаете за другими. Точно так же и русскоязычный Facebook все еще остается одной из главных площадок для публичных высказываний и споров о текущих событиях. Привычка видеть свою и чужую жизнь через призмы социальных сетей сопровождала нас все 2010-е годы. Чтобы отказаться от нее, нужны серьезные причины — и блокировка Роскомнадзора к ним явно не относится.
Российский Instagram и, в меньшей степени, Facebook выглядят местом, где одновременно продолжают существовать аккаунты антивоенных активистов и волонтеров, инстакоучей из Дубая, запускающих, как Александра Митрошина, очередной многомиллионный инфокурс к годовщине российского вторжения. Повседневный контент ваших друзей и знакомых, сходивших в ресторан, театр или просто на прогулку с собакой, чтобы теперь рассказать об этом в сторис паре сотен подписчиков, тоже остался на месте.
Для сотен тысяч людей, принявших решение уехать из России — или, наоборот, никуда не уезжать, — мимолетные сообщения остаются единственной возможностью заглянуть в жизни друг друга, чтобы окончательно не утратить старые связи. За прошедший год чувство реальности пошатнулось у многих, и, как ни странно, именно приложение, создававшее образы идеального, не существующего нигде, кроме выверенных фотографий, мира, оказалось способным вернуть людям чувство жизни. Ощущение, что их жизнь, как и жизнь друзей и знакомых, находящихся в другой стране, продолжается и между ними все еще возможна связь.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
