Что будет с твиттером под руководством Илона Маска — один из самых обсуждаемых вопросов в социальных сетях во всем мире. В США вся публичная сфера, от большой политики до культурного андерграунда, отражается именно в твиттере: здесь объявляют о главных новостях и решениях, спорят лидеры общественного мнения, рождаются интеллектуальные и массовые треды и тренды. Потенциальные и реальные реформы нового владельца социальной сети уже привели к уходу с платформы сотен тысяч пользователей. Исследовательница новых медиа, автор книги «Формула грез: как соцсети создают наши мечты» Катя Колпинец объясняет, за что мир полюбил твиттер и почему важно сохранить его таким, каким он был.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Но самое хуевое, это когда формат твиттер-шутеек захватывает человека и он начинает выстраивать коммуникацию похожим образом, выглядит ужасно. От чего хочется блевать, так это от формата этой площадки, который выглядит как коллективный хуевый стендап. Такой публичный черновик, который бы лучше бы остался просто ежедневной еле заметной частью коммуникации, а не становился полностью ей».
Я получила это сообщение от друга в ноябре 2022 года, когда Илон Маск со скандалом, но все же приобрел Twitter, больше половины сотрудников компании были уволены или подали в отставку, а новый хозяин объявил, что желающие получить синюю галочку верификации должны будут заплатить 20 долларов в месяц (позже цена была снижена до восьми). Начался массовый исход пользователей на другие платформы и судорожные попытки найти твиттеру замену. Миллионы людей, сидевших там с конца позапрошлого десятилетия, публично рассуждали и пытались шутить о том, какое будущее ждет отдельных пользователей и саму платформу после прихода Маска.
Этот текст тоже своего рода набросок, черновик, написанный человеком, все это время наблюдавшим за «стендапом» со стороны. Аккаунт в твиттере я завела в декабре 2021 года, после того как уже написала и отправила издателю первую книгу о том, как люди придумывают себе «жизнь мечты» в социальных сетях. Уже после того, как я прочитала множество научных статей и пару книг о феномене твиттера. Уже после того, как по твиттеру пронеслись бури #ArabSpring, #MeToo и #BlackLivesMatter. Уже после того, как множество моих знакомых, обитавших в нем все 2010-е, забросили свои аккаунты и переключились на что-то другое.
Я пришла в твиттер и ничего не писала туда вплоть до осени этого года, но сразу обратила внимание, что только в этой соцсети сочетается несочетаемое: хейт и самая теплая поддержка от едва знакомых людей; тщеславие и предельная уязвимость, предстающая в форме репортажей из собственной жизни; меткие комментарии о текущих событиях и потоки шитпостинга (агрессивно-ироничный контент низкого качества, цель которого — спровоцировать читателя. — Прим. «Холода»). Наконец, как органично здесь соседствуют события большой истории (будь то Арабская весна или события Болотной) и частная, маленькая, повседневная жизнь — в форме «масштабного коллективного черновика», как сказал мой друг.
Если главной движущей силой инстаграма была вдохновляющая картинка лучшей жизни, фейсбук давал возможность продемонстрировать свои успехи и моральное превосходство, то в твиттере на первый план вышли импульсивность, уязвимость и чувство минимальной дистанции. Последнее проявляется как в виде коротких реплик о собственной жизни, так и в возможности прийти в реплаи к тому же Маску и написать ответ, который, в свою очередь, соберет десятки тысяч лайков. Твиттер — это место спонтанного аффекта и одновременно пародия на него.
Ставший мемом твит Дмитрия Медведева «Всем привет! Я в Твиттере и это мое6 первое сообщение!», опубликованный 23 июня 2010 года, и сообщение в «Перзидент Роисси» с идентичным текстом, появившееся через пару дней, прекрасно иллюстрируют суть твиттерской культуры: стихийно запостить коряво написанное сообщение и дать другим повод для шуток.
В 2010 году американские интернет-исследовательницы Дана Бойд и Элис Марвик опубликовали статью «I tweet honestly, I tweet passionately: Twitter users, context collapse, and the imagined audience» («Я твичу честно, я твичу страстно: пользователи твиттера, коллапс контекста и воображаемая аудитория»). В основном их интересовали два вопроса: что заставляет человека выглядеть «подлинным» в твиттере и что значит быть аутентичным в интернете? То есть рассматривалось не абсолютное чувство подлинности, а то, что считали подлинным пользователи соцсети.
Исследовательницы пытались узнать у своих респондентов, о чем они никогда не напишут в личном аккаунте и по каким причинам. Оказалось, люди действуют подобно писателям, которые при создании текстов обращаются к выдуманной, воображаемой аудитории. Только «твиттерские», в зависимости от того, кто, по их мнению, будет их читать, раскрывают или, наоборот, скрывают личную информацию. Как и аудитория читателей или телезрителей, сетевая аудитория включает случайных, неизвестных людей, но, в отличие от телезрителей, они ждут от автора ощущения подлинности и прямой связи. Марвик и Бойд пишут: «твиттерских» больше беспокоило, что их микроблог могут читать родители или работодатели, а не реакции анонимов и незнакомцев. Управление реакцией сетевой аудитории оказалось сложным процессом, требующим мониторинга, учета обратной связи, наблюдения за тем, что делают другие пользователи, и понимания интересов собственных фолловеров.
Но, что гораздо важнее, еще 12 лет назад исследовательницам удалось уловить и зафиксировать главный внутренний конфликт платформы, существующий до сих пор: с одной стороны, твиттер выглядит как аутентичное пространство для общения без дистанции, с другой — социальные нормы и соображения конфиденциальности означают, что слишком личное и по-настоящему интимное, скорее всего, не попадет в ленту. Аналогичным образом желание иметь фолловеров или строить личный бренд вступает в конфликт с желанием импульсивно выражать себя и устанавливать интимные связи с другими людьми.
Люди до сих пор склонны воспринимать интернет-пространство как менее важное, чем реальная жизнь. Но правда в том, что для многих из нас онлайн-связи важны не меньше, чем отношения офлайн.
Главная заслуга твиттера — расширение понимания искренности и импульсивности в интернете. В 2022 году люди по-прежнему репрезентируют себя в социальных сетях, принимая во внимание множество факторов: физическое окружение, социальный контекст, этническую принадлежность, гендер, экономический статус, нормы и правила отдельно взятой платформы. Все мы так или иначе исполняем роли самих себя. Твиттер — это «настоящая» публичная площадка. В большей степени, чем любая другая платформа.
Как писала Элис Марвик в другой работе «Status Update: Celebrity, Publicity and Self-Branding in Web 2.0» («Обновление статуса: известность, публичность и селф-брендинг в Web 2.0»), призывы к подлинности и аутентичности глубоко встроены в этос Кремниевой долины. Отдельные социальные сети используют именно искренность как конкурентное преимущество перед другими платформами.
Спустя десятилетие очевидно, насколько фейсбук, инстаграм, тамблер и ютуб отдалились от собственных идеалов. С каждым днем платформы все серьезнее ужесточают правила пользования. Цензура так или иначе порождает самоцензуру, на этом фоне твиттер выглядит отдушиной, последним прибежищем, где люди все еще могут позволить себе больше, чем в других соцсетях.
Один из заметных феноменов русскоязычного твиттера, «нюдсочетверги» (флешмоб, участники которого публикуют свои откровенные, но «домашние», непостановочные фото без фильтров и ретуши. — Прим. «Холода»), мог возникнуть и получить развитие только в этой соцсети. Также невозможно представить себе ни в каком другом месте ставший мемом тред (ветвь обсуждения. — Прим. «Холода») о веган-кафе фрик.
У российских пользователей есть альтернатива — телеграм, который из мессенджера давно превратился в полноценную мультимедийную платформу. Но покинувшие твиттер американские пользователи быстро поняли, что им идти некуда. Mastodon (децентрализованная платформа с открытым исходным кодом, чья лента похожа на твиттерскую) оказался слишком сложным, Reddit — слишком стратифицированным, LinkedIn — для работы, тикток — для мемов, а фейбсук и инстаграм помешаны на правилах и шаблонах.
Американская тоска о «настоящем», но утерянном твиттере — это сожаление об исчезновении пространства, в котором можно легко и непринужденно поделиться мелькнувшей в голове неполиткорректной или максимально глупой шуткой. Каждый должен иметь право на свой личный, пусть и «хуевый», стендап.
Надежды старых фанатов были связаны с публичным имиджем Маска — импульсивного, остроумного и не признающего авторитетов бизнесмена. Для многих этот образ, максимально мемоемкий сам по себе, и олицетворяет сопротивление культуре отмены и чрезмерной цензурной политике соцсетей. Но образы не управляют компаниями.
«Я не хочу превращать твиттер в бесплатный ад, где без последствий можно говорить что угодно» — вот самое важное, что сказал Маск о своем новом бизнесе. Вот что надо понимать всем, кто мечтал о возвращении старого искреннего формата.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
