Леся Украинка — украинская писательница и поэтесса, известная сборниками стихов и переводами на украинский. Памятник ей появился в Москве в 2006 году на Украинском бульваре, в десяти минутах от Киевского вокзала. Более пятнадцати лет бронзовая скульптура стояла незамеченной, но после ракетного удара по жилому дому в Днепре стала местом стихийного мемориала. «Холод» рассказывает, как акция солидарности стала одним из немногих способов выразить свое отношение к войне для десятков москвичей. И даже это им пытаются запретить.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Вечером 18 января на Украинском бульваре пусто и тихо. В глаза бросается только мигающий спецсигнал на крыше полицейского автомобиля в 10 метрах от памятника поэтессе Лесе Украинке. Держит редких прохожих в напряжении — видимо, на всякий случай.
«Они не тронут?» — вдруг тихо спрашивает подошедший мужчина в коричневой куртке, кивая в сторону машины. За лобовым стеклом едва различимы безразличные лица сотрудников, подсвеченные экранами смартфонов.
«Мне хотелось бы возложить цветы, — мнется мужчина, — но не знаю. Их убирают, и непонятно, задерживают или нет». Днем ранее у памятника Лесе Украинке действительно задержали четверых. Их отвезли в ОВД «Дорогомилово» — на одного из них, как сообщало ОВД-инфо, составили протокол о мелком хулиганстве. Среди задержанных была и женщина с собакой: хозяйку полицейские посадили в машину, а собаку оставили на улице. Позже ее забрали соседи.
«Поставили бобик — сидят и смотрят, — продолжил мужчина в коричневой куртке. — Лично меня такая злоба берет... Будет что будет! Даже если заберут — пускай. Опустошение полное». Он выдыхает и смотрит на памятник: «Не подскажете, где здесь купить цветы?»
«Разве это нормально?»
14 января Россия нанесла ракетный удар по нескольким регионам Украины. В Днепре снаряд прилетел в девятиэтажный дом, почти полностью разрушив два подъезда. Спасательная операция продолжалась три дня: погибли 46 человек, среди них шестеро детей.
В тот же день в разных городах России начали появляться стихийные мемориалы в память о погибших. В Краснодаре, Петербурге и Омске цветы несли к памятнику поэту Тарасу Шевченко, в Екатеринбурге — к памятнику жертв политических репрессий. А в Москве — к памятнику поэтессе Лесе Украинке.
Неизвестно, кто первым принес фотографию разрушенного российской ракетой дома и возложил букет. Но столько цветов здесь вряд ли когда-то было. 17 января они занимали почти весь постамент.
До войны их приносили разве что в день рождения Леси Украинки, 25 февраля. «Я тут живу, я видел, — рассказал мужчина в соседнем кафе. — каждый год из посольства [Украины] делегация приходила, а сейчас вот Днепр».
Вечером 17 января, когда десятки людей, услышав о мемориале, понесли к нему игрушки и букеты, в толпе появились активисты провластного движения SERB.
«Зачем было ПВО украинской сбивать ракету над домом? — кричал один из активистов SERB, провоцируя собравшихся у памятника. — А почему вы не поедете сейчас на Украину?». В ответ ему огрызнулась женщина: «Да потому что из-за Путина этого я не могу поехать к своим родным! Потому что это он развязал войну».
— Серьезно? Или все-таки ваши друзья [украинцы] сожгли Одессу?
— Помолчи!
2 мая 2014 года в ходе уличных столкновений между сторонниками и противниками Евромайдана в Одессе загорелся Дом профсоюзов на площади Куликово поле. При пожаре погибли 42 активиста Антимайдана, которые забаррикадировались внутри. Установить, по чьей вине начался пожар, не удалось (обе группы были вооружены коктейлями Молотова). Российская пропаганда подает этот эпизод внутриукраинского конфликта как геноцид и повод для вторжения в Украину.
Активисты снимали происходящее у памятника на экшн-камеру и не замолкали ни на минуту. Самый шумный — в темно-синем пуховике, кепке, с газетой подмышкой и черной барсеткой — грозился штрафами: «У нас все записано!». «Гляди, — сказал он другому, указывая на постамент. — Они и ЛГБТ свое принесли». Мужчина дотянулся до разноцветной детской пирамидки, схватил игрушку и показательно разобрал ее на части.
— Скажите, разве это нормально? — обратился он к другому прохожему. — Тут же пропаганда ЛГБТ!
— И что? — невозмутимо ответил прохожий. — Я, например, представитель ЛГБТ.
— А кто сжег О[дэ]ссу? — не унимался активист.
— Не О[дэ]ссу, а О[д’э]ссу.
Прибывшим полицейским мужчина с барсеткой лично указывал, кого задержать «за дискредитацию СВО». Про пирамидку, «пропагандирующую нетрадиционные ценности», он тоже не забыл — настаивал, чтобы ее обязательно указали в протоколе как пропаганду.
Следующим утром у памятника Лесе Украинке не было ни одного букета: их все, вместе с детскими игрушками, убрали коммунальные службы.
«Считаю это формой протеста, надеюсь, не единственной»
18 января, после новостей о задержаниях у памятника, там никто не толпился. Москвичи приходили по одному. Кто-то, пытаясь остаться незамеченным, подходил к памятнику и осторожно оставлял гвоздики. Другие подходили быстрее, доставали цветы из рюкзака и так же стремительно скрывались. А некоторые и вовсе стояли у памятника отрешенные, крестились и падали на колени. Но полицейским в машине не было до них никакого дела.
«Я сочувствую людям, хочу выразить свою скорбь, — рассказывает Дарья, 25-летняя девушка, возложив букет. — То, что происходит, ужасно, и мне очень грустно от этого. Я понимаю, что могу только возложить цветы, — и хотелось как-то поддержать людей, которые там. Я им сочувствую».
«Не знаю, наверное, [делаю это] просто для себя, — положив гвоздики, говорит другая женщина. — Не думаю, что пострадавшим и их близким как-то поможет наше сочувствие. Скорее всего, они в нем не нуждаются».
Для многих акция — способ выразить не только скорбь, но и протест. Возлагая цветы, горожане признаются, что этим выражают свое отношение к войне. «Сейчас никаких других выходов этому несогласию нет и не предвидится, — продолжает Дарья.— Поэтому пока так. И это тоже важно».
«Я считаю это формой протеста, но надеюсь, что не единственной, — говорит 19-летний Борис, студент-теолог, который всю свою жизнь «прожил при действующем режиме». — В будущем — надеюсь, в недалеком — у нас будут какие-то еще способы выражать свое мнение безопасно. У меня сложилось впечатление с начала февраля, что таких, как я, гуманистов, в России, к сожалению, осталось меньшинство. Но когда я пришел сюда, у меня какая-то искра надежды все-таки зажглась».
К вечеру 18 января детских игрушек и цветов у Леси Украинки было уже не меньше, чем днем ранее. Среди них виднелся белый лист с напечатанным крупным шрифтом «Днiпро».
Мимо памятника выгуливали собак две женщины лет 60.— Пускай цветы несут — нет проблем! — громко сказала одна. — Только без петиций своих и этих эл-бэ-бэ-бэ… Я не выговорю.
— Эл-гэ... — подсказала ей другая
— ЛГБТ! — договорила первая.
Женщины притормозили у полицейской машины и одобрительно кивнули сотрудникам.
— Уже все опровергли! — было слышно возле памятника. — Уже все их балабол Арестович опроверг (бывший советник президента Украины Алексей Арестович в первый день после атаки сказал, что российскую ракету могли сбить украинские ПВО. Позднее он заявил, что допустил ошибку, а после широкого обсуждения его слов подал в отставку. — Прим. «Холода»).
***
19 января, спустя почти неделю после обстрела, люди продолжают нести цветы, игрушки и свечи к памятнику Лесе Украинке. Коммунальщики, кажется, их больше не трогают. В ближайшем цветочном гвоздики быстро заканчиваются.— Естественно, стали больше покупать, — говорит продавщица этого магазина. — Как и у всех в районе. Берут все, что есть.
— Вы знаете, почему?
— Догадываюсь.
