Открытое письмо российских врачей, требующих оказать Алексею Навальному медицинскую помощь, было адресовано Владимиру Путину, но перенаправлено Администрацией президента в Федеральную службу исполнения наказаний. Об этом «Холоду» рассказал один из авторов обращения — московский хирург Александр Ванюков. Получается, что структуре, действия которой обжалуются в письме, предоставлено право самой дать ответ на это обжалование. Впрочем, вне зависимости от реакции ФСИН сам факт такого коллективного письма медиков, большая часть которых находится в России, — экстраординарное событие и проявление солидарности. По просьбе «Холода» Ванюков объяснил, почему сегодня медики не могут оставаться вне политики и как гражданская позиция врача влияет на исполнение им его профессиональных обязанностей.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Что я могу сделать?». Это не вопрос, а ответ. Ответ на претензии, предъявляемые людям, работающим в большой организации, особенно если эта организация принадлежит государству. Мне проще всего говорить за систему здравоохранения. Врачи, медсестры, санитары — части огромного, неповоротливого механизма. Механизм этот, судя по названию, должен быть милосердным и гуманистичным. Но механизмы не умеют чувствовать. Заставить их служить во благо или во зло могут только люди, которые ими управляют. Попадая внутрь подобной системы, человек быстро подстраивается под ее стандарты.
В российской модели здравоохранения принята патерналистская модель поведения. К больным мы, врачи, относимся снисходительно-великодушно. Мы помним, что должны лечить, и мы знаем, как именно, — желания пациента вторичны. Мы относимся к пациентам как к детям, которые не способны принимать решения. Врач лучше знает. Это логика распространяется и на другие профессии. Механик лучше знает, что чинить в вашей машине, продавец лучше знает, что вы хотите купить, наконец, правительство лучше знает, как вам жить.
Мне кажется, этот механизм требует пересборки. Приходя на работу, мы в первую очередь должны помнить, ради кого мы это делаем. Мы работаем с людьми и ради людей. Не ради операций самих по себе, не ради фармакологических компаний, не ради бюрократии, цифр и отчетов. Вся наша деятельность строится вокруг человека, и важно не только вылечить его, но и помочь. Пациент — наш союзник и партнер. Наша первоочередная задача — заслужить его доверие.
Как именно? В первую очередь — быть честным. И честным во всем, не только в установке диагноза и лечении. Любой профессионал — в первую очередь человек. Поэтому, если мы говорим о профессиональной позиции, как мы можем избегать позиции гражданской? Мы не должны использовать белые халаты как камуфляж от реальности. Мы живем в своей стране, среди других граждан этой страны и точно так же испытываем на себе результаты управления этой страной.
Когда мы говорим, что врачи вне политики, — это лукавство. Врачи вне политики только в своем профессиональном поле. Для нас действительно не должна иметь значения политическая принадлежность пациента, но, как представители одного из самых образованных слоев общества, мы просто обязаны участвовать в его политической жизни. В Древней Греции участие граждан в политике было не правом, а обязанностью гражданина. Я чувствую эту обязанность и сегодня.
В нас очень сильна самоцензура. Много десятилетий нас учили не выделяться, не говорить лишнего, делать свое дело и как минимум молчать, а лучше — горячо поддерживать решения руководства. На самом деле, если задуматься, нам не так уж и много грозит. Если спросить любого из нас, чего именно он боится в случае собственного прямого высказывания, мало кто сможет ответить. Мы молчим, чтобы «чего не случилось». А чего не случилось — мы не знаем. И это тоже вопрос честности. Что можно сказать о человеке, который не может сказать, что он думает?
Да, есть давление со стороны коллег, родственников, близких. Мы привыкли к такой манипуляции: «Мы тебя растили, мы даем тебе работу, а ты рискуешь нас подвести». Это еще одна сломанная логика. Любая работа — процесс взаимовыгодный: вы меня наняли, потому что я вам нужен как специалист. Выполняя свою работу хорошо, я развиваю компанию, клинику, индустрию. Спекуляции на чувстве признательности, на личных отношениях — не честны. «Подпиши то», «согласись на это» — за такими мягкими просьбами скрывается насилие. Важно это не забывать.
После начала войны государство активно отправляет врачей на оккупированные территории оказывать помощь пострадавшим. Несколько благотворительных организаций собирали помощь «детям Донбасса». Можно ли, выступая против войны, участвовать в этом? С одной стороны, эти действия выглядят как помощь: мы поддерживаем гражданское население, попавшее в котел боевых действий. Но, с другой стороны, кто стал причиной этих действий? Можем ли мы от имени своей страны ехать с гуманитарной миссией?
На мой взгляд — нет. Безусловно, мы обязаны поддерживать пострадавших, но, действуя от имени агрессора, мы легитимизируем агрессию: «Я тебя избил, давай я забинтую твои раны, ведь я хороший». Нет, я не хороший. Это я тебя избил. Мне кажется, что сегодня российские благотворители и врачи могут работать на фронте только от имени международных организаций.
Еще одна очевидная мысль, которую важно проговорить: выражение собственного мнения никак не дискредитирует место работы. Наоборот, свобода самовыражения и высказывания сотрудников — это признак здорового коллектива. Врач государственной больницы — не слуга чиновнику и главному врачу. Я могу согласиться с тем, что от имени всего учреждения может говорить только уполномоченный пресс-секретарь, но от своего имени можно и нужно говорить самому.
Закрытая система, каковой является и медицина тоже, неповоротлива и консервативна. Она заинтересована в сохранении себя самой ради себя самой. Закрытая система проигрывает в скорости, в развитии и перестает замечать ошибки. Закрытая система всегда превращает людей в надсмотрщиков и заключенных, и участники даже не замечают этого. Она скрывает ошибки, не умеет с ними работать и в итоге умирает. Это как сообщество жильцов дома, которые на третий день перестают замечать разбитую лампочку. Они привыкают, что в подъезде темно, и даже не пытаются эту лампочку поменять. Но любой, попавший в этот подъезд впервые, сразу заметит, что в нем нет света. В закрытой системе рождается недоверие. А как может существовать медицина, если пациенты ей не доверяют?
Беда России в том, что мы уже никому не доверяем. Мы ищем знакомого врача, когда у нас что-то заболело, но ни один механизм не может работать, если некоторые его шестеренки надежны, а другие — нет. Мы обязаны открывать системы, чтобы не отставать. Мы должны провоцировать окружающих на высказывание собственного мнения, а не заставлять его скрывать. Мы должны быть людьми, а не функциями.
Письмо в защиту Алексея Навального, которое подписало более 600 человек, — шаг, вызывающий удивление в современной России. Но я верю, что постепенно маленькими шагами мы придем к тому же, к чему наши предки пришли тысячи лет назад. Когда поддержать слабого, помогать страдающему стало естественной потребностью человечества — и единственным условием выживания. Но мы никогда не придем к этому, если будем идти строем под звуки марша. Мы пройдем этот путь, если каждый шаг будет сделан отдельным чувствительным человеком, а не огромной лязгающей армией.
