Пришла зима, а он никуда не ушел

В Петербурге умер бездомный, отказавшийся ехать в пункт обогрева. Активист Ярослав Костров — о том, надо ли спасать людей против их воли

На Суворовском проспекте в Петербурге насмерть замерз бездомный. С начала зимы местные жители требовали от городских социальных служб спасти его, предлагали собственную помощь, вызывали скорую, но мужчина отказывался уходить с улицы, а 8 января утром его нашли мертвым. Активист, создатель сообщества «Центральный район за комфортную среду обитания» Ярослав Костров был одним из тех, кто настаивал на помощи бездомному против его воли, а сейчас он обвиняет в его смерти городских чиновников. Пост Кострова спровоцировал дискуссию о том, нужно ли помогать тем, кто сам отказывается от помощи, и является ли решение погибнуть — свободным выбором человека. Костров считает, что нужно и нет, не является. По просьбе «Холода» он объясняет свою позицию.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Ярослав Костров, личный архив

Впервые я увидел его осенью. Не знаю, сколько ему было лет, да и как тут определишь: обмотан в лохмотья, покрыт слоем грязи. Он ютился на 2-й Советской улице рядом с алкогольным магазином. Тогда я принял его за обычного пьяницу, каких у нас на районе немало, за одного из маргиналов, собирающих бутылки и жестяные банки, а потом пропивающих эти деньги с приятелями. Я думал, что такая жизнь — это его выбор, что у него есть квартира, а может быть, и пенсия или пособие. Обычно такие люди уходят с улицы с наступлением холодов. 

Но вот пришла зима, а он никуда не ушел. Я снова встретил его на Суворовском проспекте, заговорил с ним. Оказалось, что его зовут Владимир, что он уже несколько лет ночует на улице — раньше на канале Грибоедова, потом переместился в Центральный район — 2-я Советская, Суворовский, 8-я Советская. Он рассказывал мне про свою квартиру неподалеку, которую ЖКС восстанавливает после пожара — вот-вот закончат ремонт и он будет там жить. Уверен, что он выдумал эту квартиру. Ему действительно некуда было пойти: Владимир сидел на улице в дождь и в холод. Он был совершенно незащищен.  

В декабре температура упала ниже нуля. 19 числа я написал пост во «ВКонтакте», в котором обратился к социальным службам с просьбой помочь этому попавшему в беду мужчине. Одновременно я отправил запрос на имя губернатора Беглова через Центр управления регионом — ответ до сих пор не пришел. А вот социальные сети свою роль сыграли: местные жители начали выносить Владимиру горячий чай, булочки, к нему приходил социальный участковый, уговаривал поехать с ним в пункт обогрева, но Владимир отказывался.

Несчастный мужчина, сидя в грязи и на морозе, говорил, что у него все в порядке, просил не волноваться, показывал на еду, которой его подкармливают прохожие, рядом дымился горячий чай. Мне он говорил то же самое — очень вежливый, приятный в общении человек. Не матерился, не ругался, только все повторял про этот мифический ремонт в его мифической квартире, куда он якобы скоро вернется. 

Настоящие холода в Петербурге ударили в январе. Мы с семьей проводили праздники в Вырице, когда одна из подписчиц, соседка по району, написала мне, что прямо на Рождество «мужчина с 8-й Советской» скончался, что он «валяется голым на улице, а рядом стоит мент». Эта новость стала для меня ударом. Я надеялся, что в дни самых тяжелых морозов Владимир все-таки куда-то спрячется. Но ему негде было спрятаться. 

Позже очевидцы писали, что в последние дни к нему три раза приезжала скорая помощь и полиция. Вот этого я никак не могу понять: вы — скорая помощь, вы — полицейские, когда вы приезжаете к человеку, который собирается покончить с собой, на самоподжоги, вы что делаете? Конечно, вы забираете этого человека, хочет он того или нет. Но ведь здесь такая же ситуация. Вы приезжаете несколько раз, видите, что человек, возможно, невменяемый, выдумывает какую-то квартиру, и вы ни-че-го не делаете. Точнее, делаете: вы просто оставляете его умирать при −18°C. Это не укладывается у меня в голове. 

Мы же все смотрели фильмы про бравых полицейских, которые спасают самоубийц: сначала заговаривают им зубы, всеми правдами и неправдами уговаривают не делать последний шаг, а когда человек, пытающийся совершить суицид, теряет бдительность — силой спасают ему жизнь. Так почему Владимира нельзя было спасти? 

Мы с соседями не могли забрать его домой против его воли, это можно было классифицировать как похищение человека, но у органов надзора, у полиции, такие полномочия есть. В конце концов, давайте не идеализировать этого бездомного: от него дурно пахло, он производил мусор, он испражнялся прямо на улице — все эти действия попадают под статью о мелком хулиганстве — Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях, статья 20.1, — арест на срок до 15 суток. У нас людей ни за что на 15 суток сажают, а тут даже повод есть. В ИВС его бы отмыли, у него был бы доступ к врачу, но главное, он бы не замерз насмерть. Нужно было просто принять волевое решение, что на самые жуткие холода этого человека надо поместить — да, пускай в изолятор временного содержания, — но для него этот изолятор станет больничной палатой и спасением жизни. Никто не решился принять такое решение.

9 января я написал второй пост о Владимире, в котором заявил, что ответственность за его гибель целиком и полностью лежит на правительстве Петербурга и его социальном блоке. Я написал, что смерть от холода в XXI веке — это трагедия человечности, это стыд и позор на голову чиновников комитета по социальной политике. Что в этот безумный холод надо было забирать его с улицы «силком», а не уговаривать.

Этот пост вызвал большой резонанс, сейчас под ним почти триста комментариев. Обычно, когда я пишу, например, о градозащите или использовании реагентов на дорогах, я вступаю в дискуссию с подписчиками, а здесь сознательно никому не отвечал, но внимательно изучал реакцию людей. 

Мне писали: если законодательно разрешить «причинять добро» — вот такое странное словосочетание, — то к любому человеку смогут прийти и посадить в дурку «на благих основаниях». Мне писали, что смерть Владимира — это «свободный выбор свободного человека». 

Что ж, мне не нравится жить в таком «свободном» мире. Я не считаю, что здесь нужны были новые законы, я знаю, что существующих законов достаточно для того, чтобы спасти замерзающего человека.  

Кстати, о законах. В России даже эвтаназия запрещена. Я знаю, что такое хосписы: моя жена работает в одном из них — порой мучающемуся, смертельно больному человеку действительно каждый день как пытка. Но Владимир ведь не был смертельно болен. Он жил, ходил, разговаривал. Он мог бы жить дальше. Ему просто нужна была помощь. Даже если он эту помощь не принимал. 

Да, я обвиняю в его гибели городские власти. А еще я обвиняю государство. 

Каждый день происходящие события обесценивают человеческую жизнь. Мы каждый день видим сообщения о смертях, ужасах и трагедиях. Что на этом фоне — один бездомный?

После моего поста о смерти Владимира об этой истории написали многие СМИ. Разгорелась дискуссия, можно ли помогать человеку против его воли или нельзя. Я очень разочарован, что именно второй пост, о смерти, а не первый, о том, что человеку нужна помощь, привлек такое внимание. Именно после второго поста ко мне обратился «Холод» с предложением написать колонку. Никому не нужен скучный текст об обычном бездомном, который замерзает на улице — мало ли таких бездомных.  

Как там говорят у нас в полиции: «Когда убьют, тогда и приходите». Добро пожаловать в медиа ХХI века. 

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

Фото на обложен
архив Ярослава Кострова
Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.