Трое активистов окрасили воду московского фонтана «Музыка славы» в красный цвет — это была антивоенная акция, прошедшая 24 августа 2022 года. Вечером того же дня полиция уже следила за одной из активисток около ее дома, а на следующий день задержала ее мужа и еще одного активиста. Несмотря на уголовное дело и угрозы со стороны силовиков, все трое смогли уехать из России и избежать наказания. «Холод» рассказывает, как им это удалось.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Детские тапочки с надписью «Лиза»
Около полудня 24 августа активисты Феминистского антивоенного сопротивления 19-летний Александр Низамов, 30-летняя Анна Вялкина и 24-летняя Татьяна Матвеева приехали на площадь Славы в Кузьминках, чтобы провести антивоенную акцию на фонтане «Музыка славы». Они выбрали именно этот фонтан, потому что вокруг него стоят флаги воинских подразделений российской армии. Дата тоже была выбрана неслучайно — 24 августа в Украине празднуется День независимости. К тому же в этом году праздник выпал на полгода с начала войны.
«Я не выходила на пикеты, потому что считала, что такие акции уже не вызывают у людей эмоции. Мимо плакатов [люди] спокойно проходили. Мы ставили цель именно привлечь внимание москвичей, которые гуляют рядом: “Люди, очнитесь идет война”. Кровопролитие необходимо остановить», — говорит Анна Вялкина.
Активисты заранее распределили между собой роли. Один из них выливал в фонтан красную краску, символизирующую кровь, другие разворачивали антивоенные плакаты. «Мы развернули плакат “Руки в крови” с одной стороны и плакат “Как остановить войну” с другой стороны, после чего сразу ушли с места», — рассказывает Татьяна Матвеева.
Также в память о погибшей 14 июля четырехлетней Лизы Дмитриевой, которая вместе со своей мамой попала под российский обстрел в Виннице, активисты бросили в фонтан детские тапочки с надписью «Лиза».
Уже вечером 24 августа активисты заметили за собой преследование.
11 человек на допросе
После акции Низамов в целях безопасности решил не идти домой, но и из города уехать тоже не решился. Он ночевал у знакомого на окраине Москвы и не думал, что его будут так усердно искать. Тем не менее около восьми вечера следующего дня его задержали.
«[Сотрудники полиции] подбежали ко мне на улице с трех сторон, с четвертой была стена дома. Меня схватили, полицейский засунул руку в карман и вытащил телефон — я не мог ни с кем связаться и написать, что меня задержали. Поэтому адвокат от “ОВД-Инфо” не сразу узнала, где я, и приехала только через сутки. Я не думал, что столько сотрудников привлекут. На допросе я где-то 11 человек насчитал», — вспоминает Низамов. Он говорит, что его привезли в ОВД «Кузьминки».
Активиста обвинили в вандализме, совершенном группой лиц по мотивам ненависти или вражды (часть 2 статьи 214 УК). Максимальное наказание по этой статье — три года лишения свободы. По версии следствия, авторы акции, «желая противопоставить себя обществу», «обезобразили и осквернили» внешний вид фонтана.
Низамов вспоминает, что разговор с полицией сразу не задался. «Они пытались надавить, пригрозить во время задержания и в машине. Но как-то, видимо, быстро поняли, что ничего не выходит. Спустя пару часов все сошло на нет. Мы даже начали спорить об истории, политике и религии», — говорит Низамов.
После нескольких часов допроса молодого человека из ОВД перевезли в изолятор временного содержания. Там полицейские, угрожая серьезным тюремным сроком и уговаривая сотрудничать с органами, пытались выяснить его адрес. Низамов предполагает, что они хотели провести там обыск: «Они поставили такое условие: “Ты скажи, где живешь, и мы тебя отпустим”. Ничего это не дало, и спустя полчаса зашел сотрудник ИВС и говорит: “Хватит с ним болтать, нам пора его выпускать”. И, собственно, меня выпустили — без документов, вещей, даже без шнурков».
Не будет ни допросов, ни плоскогубцев и ногтей
В то же время следили и за второй активисткой. Вялкина рассказывает, что полицейские следили за ее домом: уже в пять вечера 24 августа она заметила силовиков, которые пытались войти в подъезд. Дождавшись ночи, Вялкина собрала рюкзак и смогла пройти мимо полицейских незамеченной.
«Я вышла из подъезда ночью, собрав вещи в темноте, чтобы не показывать, что я дома. Предварительно вынув симки, я сбежала и получила зазор во времени, чтобы подумать, что делать дальше. Ночь я провела у родственников, но не спала. Зато проспала весь следующий день, а вечером меня разбудили звонки с работы мужа», — говорит Вялкина.
К этому моменту ее муж, который не принимал участия в акции, уже несколько часов находился в ОВД «Кузьминки», куда его доставили после обыска в их квартире. Там его заставили позвонить жене. Силовики хотели, чтобы она рассказала, где находится. При этом они настаивали, что самой ей приехать в ОВД к мужу нельзя.
«Сотрудники центра “Э” смогли его убедить, что правильнее мне будет сдаться, что так я смогу отделаться малой кровью. И это тяжелый для меня момент. Потому что я понимаю, что он находился под прессингом, в опасности. Он не свидетельствовал против меня, воспользовавшись 51 статьей Конституции, но уговаривал сдаться. Он говорил, что ему в тот момент искренне казалось, что это возможность спастись», — рассказывает Вялкина.
В распоряжении «Холода» есть аудиозапись, на которой она говорит с мужем и с одним из сотрудником центра по противодействию экстремизму, который представился супругам как майор Сергей Крысенков. Мы публикуем отрывки из этого разговора.
Муж: Скажи мне «да», я тебе написал в телеграме. Если нет, то все прям плохо будет. У меня сейчас заберут телефон. Если я прямо сейчас положу трубку, то все. <...> Тебе принципиально не дадут прийти самой, тебя просто хлопнут на КПП.
Вялкина: Добровольная сдача — это когда человек приходит сам, своими ногами. Когда приедут за мной — это не добровольная сдача.
Муж: Ты понимаешь, это будет просто принципиальный вопрос. Ты меня слышишь?
Вялкина: Это блеф и неправда.
Муж: Пока еще люди договариваются, надо договариваться. Иначе не будет хорошего результата, пойми правильно.
Вялкина: Я не верю в акты доброй воли.
Муж: Только сейчас, других вариантов нет. Пожалуйста, услышь меня.
Муж Вялкиной также говорил, что в случае добровольной сдачи «не будет ни допросов, ни плоскогубцев и ногтей». Потом он передал трубку сотруднику центра «Э».
Крысенков: Естественно, ты во всех устройствах систем ОВД. В метро тебе спускаться нельзя, транспортом пользоваться нельзя. <...> Тут надо волю свою изъявить и сделать шаг навстречу. Если нет шага, то смысл нам переговариваться? Пусть он здесь сядет, телефон-то у него изъят. Ну как, изъят… Видишь, даем пользоваться. И он тут ходит и курит. Еды, правда, нет, он тут голодает. <...> У меня уже заканчивается терпение. Волей-неволей, а тебя все равно найдут. Адвокат, не адвокат — не пройдет. Не пройдет, какой бы у тебя крутой адвокат ни был. Поэтому делай шаг вперед, пободрее немного, приедем, поговорим. <…>
Вялкина: Сколько внимания моей персоне, надо же.
Крысенков: Ну, потому что события так сложились. <...> Кто-то сказал «изъявить желание вас изыскать», и тут подключили нас, соответственно. Дима — молодец: воспитанный, культурный, тихий. Но супруга… Вопросов к тебе масса. Потому что, если супруг говорит, что будет безопасно, то он, наверное, ручается? Мы ему свое слово дали. А ты свое слово супругу дашь? Что ж ты такая за супруга? Может, еще и готовить не умеешь?
Вялкина: Все, что говорит Дима, — он говорит под вашим давлением. Поэтому, по сути, это говорит не он, а вы.
Крысенков: Он в шоковом состоянии, потому что он знает, что, возможно, будет. Если ты даже утром придешь сама, то будет более тяжкий состав — дискредитация и так далее, а не вандализм. Мы сейчас представляем примерный штраф, который даст судья. Он по силе Диме, за день [можно] заплатить. А чтобы до него дойти, нужно заслужить, нужно искупить свою вину. <...>
Вялкина: Как же так получается, что вы заранее за судью знаете, как он рассудит?
Крысенков: О как, рассудит. Вина будет доказана в любом случае. <...> Уже время 21:53. Пока мы до тебя доедем, пока все бумажки дурацкие напишем, пока все… Прояви любовь к мужу. Я бы сказал, сострадание.
Вялкина: Вы с такими гуманистическими воззрениями, наверное, нашли бы себя в другой профессии.
Крысенков: Мне однажды сказали, что из меня бы хороший инженер вышел. Но за меня друг черчение сдавал, поэтому я бы априори инженером не стал.
Вялкина: Могли бы стать психотерапевтом, помогали бы людям.
Крысенков: Не, знаешь, я и на своей работе достаточно помогаю людям. Нам приходят сообщения всякого характера. Если тебе интересно, пока будем ехать, все обговорим. Мы не кусаемся. Я лично за Димку ручаюсь — сидите сзади, обнимайтесь. А ты мне расскажешь историю, как ты дошла до такой жизни.
Вялкина: Понятно, спасибо за подробное изложение.
Крысенков: Теперь я готов послушать тебя. Куда нам ехать-то? <...> Ты идешь на контакт или реально идешь в оппозицию? <...> Если другой сотрудник тебя поймает — мне не в резон уже будет за твоего мужа впрягаться, что он не козел. Он старался как мог, а ты ослушалась.
Несмотря на все угрозы, запугать Вялкину не удалось. Ее мужа продержали в ОВД «Кузьминки» всю ночь. Утром адвокат оспорил незаконные действия силовиков — супруга активистки отпустили.
Легенда под доказательства
После допроса мужа Вялкина несколько недель скрывалась от силовиков в России. Она смогла выехать только в одну из стран СНГ: загранпаспорта у активистки нет.
«Какое-то время мне пришлось попрятаться по России, чтобы понимать, какой у меня статус и как именно меня можно будет вывезти. Позднее стало понятно, что просто так точно не отстанут, и я решила сбежать», — говорит Вялкина.
Александру Низамову запретили выезжать из Москвы. Около месяца он ждал, что дело переквалифицируют в более легкую статью и исключат из него часть про «группу лиц».
«Я рассказал легенду, которая подходила под все фотографии и доказательства, которые у них есть: что я один, самолично закидал фонтан этой краской, а они только принесли плакат. Я пересказал легенду адвокату, и она сказала, что есть шанс на переквалификацию, — и тогда все обойдется или условным сроком, или штрафом. Мне не хотелось уезжать из России. Я ждал переквалификации, но дело затянулось. Прошел месяц — и я решился уехать», — рассказал Низамов.
Несмотря на наличие подписки о невыезде, Низамов въехал в Беларусь, а оттуда — в Польшу. Затем он уехал во Францию.
Еще одна участница акции — Татьяна Матвеева — еще в конце августа уехала из России. Спустя месяц после ее отъезда следователь и участковый приходили к ее родителям в другой регион России.
С выездом из России активистам помогало Феминистское антивоенное сопротивление.
Нет ничего хуже, чем быть пассивной
«Было ли нам страшно? Да, было. Никому не хочется в тюрьму, особенно в российскую. Но не сделать этого мы не могли. Никто из нас не жалеет, что мы провели эту акцию, даже оглядываясь на последствия и то, что пришлось нам после нее перенести», — говорит Анна Вялкина. По ее словам, ничего не делать было «невозможно»: «Для меня нет ничего хуже, чем быть пассивной. Это война не только против Украины, украинцев и их свободы. Это еще и война против России и россиян».
Несмотря на то что для поиска активистов задействовали столько человек, их акция была совсем короткой. После того как фонтан окрасился в кроваво-красный цвет, активисты разъехались по разным квартирам, переодеваясь, чтобы не попасться полиции. Лица у них были открыты даже во время акции. На всех, кроме Низамова, были головные уборы.
«Естественно, мы маскировались, пытались минимизировать риски, чтобы нас не поймали. Но нас все-таки вычислили по камерам. Как позже выяснилось, скорее всего, нас выдала обувь — единственный элемент, который мы не поменяли», — отмечает Александр Низамов.
