Лена провела большую часть своей жизни дома. Мать отказалась записывать ее в школу, не разрешала выходить на улицу и общаться с незнакомыми людьми — впоследствии у девушки возникли психологические проблемы и трудности в общении. «Холод» поговорил с Леной о ее жизни в социальной изоляции и о том, как это на нее повлияло.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Все имена изменены по просьбе героини.
«Расписывала разговоры с выдуманными людьми»
Я выросла в 1990-е. До пяти лет я жила у бабушки, а когда родители построили большой кирпичный дом за городом, мы с братом, сестрой, бабушкой и дедушкой переехали к ним. Но случился дефолт, и долгое время мы жили с голыми стенами и в вечном бардаке.
Моя бабушка родилась в военные годы и всю жизнь проработала на руководящих должностях. Она давала моей матери много свободы, и, возможно, мать приняла это за нелюбовь. Поэтому, воспитывая меня и сиблингов, она ушла в другую крайность — запрещала нам абсолютно все. Мать никого не любила, была вспыльчивой и агрессивной, но на людях притворялась хорошим человеком: разговаривала с посторонними мягко и приятно, а за спиной рассказывала, что этот человек сволочь.
Атмосфера в доме была напряженная. Моя семья была закрытой и неживой: мы собирались за одним столом только по праздникам, и никто не интересовался делами друг друга. Мать не разговаривала даже со своими родителями, хотя мы жили вместе. Она и мне запрещала общаться с бабушкой, но на свой страх и риск я все равно заходила к ней в комнату. Правда, бабушка не интересовалась, как я себя чувствую, как мои дела. Потом, если мать узнавала о наших посиделках, то кричала или начинала меня игнорировать.
Обычно я просыпалась в 10 часов утра и старалась занять чем-нибудь время. Целыми днями я играла в куклы или присматривала за младшей сестрой. Еще у нас был компьютер. Час в день я смотрела, как играет мой старший брат, затем я играла полчаса, потом смотрела, как 15 минут играет сестра.
Проснулась, полежала под мерные звуки стуков ложки об батарею.
Встала — 10 ч с лишним. Ну конечно
Поела плов, очень вкусно.
Днем разогрела чебуреки — 1,5 взяла
Запись из дневника героини.
Когда у нас появился интернет, мне не разрешалось ни с кем общаться в соцсетях. А мой старший брат мог сидеть в чатах. Я наблюдала за ним, а потом завела тетрадку и в ней расписывала свой чат — разговоры с выдуманными людьми. Это было забавно и грустно. Хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и я могла лечь спать. В своих снах я гуляла или каталась на электричках. Наверное, электрички снились мне потому, что дом находится недалеко от станции, и я слышала сквозь сон их гудки.
Мне разрешали выходить на улицу перед домом вместе со старшим братом, но бабушка присматривала за нами из окон. Иногда родители брали меня на прогулки по поселку, а в город возили редко, примерно три раза в год. Еще помню, как мы ездили на море, но там я всегда была под присмотром. До сих пор не люблю море, так как эти поездки были тяжелыми: я никуда не могла деться от родителей, а дома можно было хотя бы подняться на второй этаж.
Когда ты проводишь большую часть жизни в изоляции, у тебя появляется вымышленный мир: в своем я представляла, что уже взрослая, и из заточения меня спасает мужчина моей мечты. Еще я надеялась, что родители разведутся, отец заберет меня к себе и отдаст в школу.
Из семьи я общалась только с сестрой. Брат всегда был отстраненным, у него были другие интересы. Мне казалось, что он смотрит на меня с осуждением. Кроме сестры, в детстве у меня было еще два друга. Первым был мальчик моего возраста, который жил напротив. Второй была соседка, на шесть лет младше меня, мне приходилось подстраиваться под ее возраст.
«Я перестала учиться, и никто в семье этого не заметил»
Когда мне было шесть лет, дедушка хотел отдать меня в школу. Я очень ждала 1 сентября, так как мне не терпелось завести друзей. Бабушка рассказывала, что, когда я жила с ней до пяти лет, я была инициативным ребенком и любила знакомиться на площадке. Но мать отказалась записывать меня в школу. Она объяснила, что, по ее мнению, туда ходят дети алкоголиков, наркоманов и швей-мотористок, которые научат меня плохому, и вообще — по дороге в школу меня обязательно украдут и продадут на органы. Спорить с ней было невозможно, поэтому меня оставили учиться дома.
Мать проверяла уроки только тогда, когда у нее было плохое настроение. Однажды она пыталась объяснить мне правило, но все закончилось ее истериками и криками. В седьмом классе я не смогла понять формулы, и не было никого, к кому я могла бы обратиться за помощью: я перестала учиться, и никто в семье этого не заметил.
В 13 лет я начала ходить с братом и сестрой в спортивную секцию в минуте от дома. Мне были неинтересны единоборства, я мечтала заниматься рисованием или танцами, но решила, что это лучше, чем ничего. Дети надо мной посмеивались: у всех были телефоны и нормальная жизнь, я не могла найти ни одной темы, чтобы поговорить.
В 14 в моей жизни появился первый светлый и добрый человек, которому было до меня дело, — девушка моего брата. Они познакомились в спортивном лагере. Оля настояла, чтобы он экстерном окончил школу и пошел в училище. Меня тоже прикрепили к школе, чтобы я получила аттестат о неполном среднем образовании. Оля пыталась подготовить меня к экзаменам, но я училась спустя рукава, потому что слабо представляла свое будущее и не видела в этом смысла.
Оля попыталась меня учить алгебре. Математике за 5-6 класс. Но мне велели сидеть внизу. А потом Оля со скорбным видом сообщила, что я не хочу учиться и в таком тэмпе я ничему не научюсь.
2005 год.
Запись из дневника героини.
Мать к тому моменту много пила, меньше интересовалась детьми и без особого сопротивления согласилась, чтобы я получила образование.
Я не могла понять, почему посторонний человек мне помогает, и относилась к Оле настороженно. Мне казалось, что она ведет себя неправильно: слишком открытая, слишком веселая, слишком разговорчивая, слишком нормальная. Дома я привыкла, что нужно быть бесшумной, незаметной, не высказывать свое мнение. Оля же разговаривала со мной так, будто мне все можно.
В 17 лет я получила аттестат и планировала поступить в хороший колледж или вуз, но мать настояла, чтобы я пошла в бывший ПТУ, куда принимали без экзаменов. Это было худшее учебное заведение города, где ничему не учили.
«Чувствовала себя инопланетянкой, которая притворяется человеком»
Впервые меня отпустили одну из дома, когда нужно было получить справку из поликлиники для училища. До этого я только пару раз была в поликлинике: мы всегда болели дома, так как мама боялась врачей. Мир казался огромным: я шла всего полчаса, но переживала, что заблужусь, потому что по ощущениям преодолела несколько десятков километров. Сейчас я понимаю, что ничего интересного там не было — обычная улица вдоль шоссе. Но я чувствовала себя так, потому редко выходила из дома, годами почти не получала новых впечатлений.
Следующие четыре года я ходила в училище, до которого было 20 минут пешком, и все это время боялась свернуть не туда и заблудиться.
В училище я попала в женский коллектив, где чувствовала себя чужой, потому что все вели себя как хотят, а я была скованной. Чувствовала себя инопланетянкой, которая притворяется человеком, и однажды ее раскроют, поэтому старалась мимикрировать под окружающих: соглашалась с чужим мнением, смеялась над шутками, кивала во время разговора, даже если не особо знала, о чем речь.
Сейчас я понимаю, что тогда я вела себя странно. Я могла долго смотреть на одногруппниц, потому что никогда не видела столько незнакомых людей — мне нравилось наблюдать за их мимикой, вглядываться в черты их лиц.
Я избегала любых коллективных активностей, общалась только с двумя девочками, которые проявили ко мне интерес. Они принимали меня с моими странностями и страхами. Но у них была бурная жизнь, а у меня ничего не происходило, так что я просто наблюдала, как они живут, и слушала их впечатления об этом. Еще я плохо считывала эмоции и не умела поддерживать.
На меня обрушился огромный поток информации, и, чтобы не сойти с ума, я старалась свести к минимуму контакты с внешним миром. Я боялась любого самовыражения. Злилась на себя, когда у меня возникало желание что-то сделать: познакомиться с симпатичным парнем или куда-то поехать. В детстве я мечтала о собственной комнате, а когда родные выделили ее для меня, я так ничего и не повесила на стены.
После училища я хотела сдать ЕГЭ и поступить в вуз, но никто меня не поддержал, члены семьи сказали что я не справлюсь с экзаменами, а я не умела оценивать свои способности, могла судить о себе только со слов других, поэтому я решила, что они правы, и пошла работать в общепит.
«Поддерживала видимость нормальной жизни»
Когда мне было 20 лет, мама умерла, но я ничего не почувствовала. Ни боли, ни горя. Мы никогда толком не общались, а в последние пару лет мы практически не видели друг друга, хоть и продолжали жить в одном доме. Все понимали, что ей плохо, но никто не осмелился вызвать врача, потому что боялись скандала и думали, что пройдет само. На седьмой день болезни ее не стало.
Я всю жизнь мечтала уехать из дома. Однажды я обмолвилась родным, что накоплю денег и съеду от них. Они назвали меня неблагодарной и сказали, что жить в их доме — привилегия, которую я не ценю. Родственники не понимают, насколько мне было плохо жить взаперти все 17 лет. Мне стало обидно, что они не понимают моих чувств. У меня все оборвалось, я почувствовала себя виноватой и потеряла главную цель в своей жизни, мотивацию переехать из дома.
Сейчас у нас нормальные отношения, но я стараюсь поменьше с ними общаться. К сожалению, мне не удается им объяснить, как мне было больно и одиноко. Брат тоже не считает, что родители поступили как-то неправильно, наоборот — классно, что мне можно было не делать уроки и весь день рубиться в компьютер.
С первой подругой из училища я перестала общаться после начала войны, со второй у нас хорошие отношения, но интересы уже разные. Мне было легко общаться только с сестрой, но мы поругались и с тех пор особо не общаемся. Мне до сих пор сложно поддерживать людей, и самой нужно очень много поддержки, чтобы сделать даже маленькое дело. Например, чтобы сходить к терапевту, если заболела, купить новые обои или выбрать обувь, продержаться хотя бы день на диете — ничего не выходит одной, и я ненавижу это чувство беспомощности.
Когда я думаю о том, чтобы снять жилье, становится страшно. Ведь мне придется подписывать договоры, быть осторожной, чтобы никто меня не обманул, общаться с незнакомыми людьми и быть уверенной в том, что я могу снимать эту квартиру длительное время. Но я не в состоянии строить планы дальше, чем на неделю, потому что я живу с предчувствием катастрофы.
Моя жизнь представляется мне узким коридорчиком — дорога от дома до офиса и обратно. Мне до сих пор нужно прикладывать много усилий, чтобы выйти куда-нибудь, получить новый опыт. И все еще тяжело дается выбор: родители никогда не спрашивали, что я хочу на ужин, какой подарок хочу на день рождения. Первое время, когда я ходила в «Макдональдс» с подругами, они смеялись над тем, как долго я выбираю еду. Чтобы уехать из родительского дома, мне тоже нужно сделать выбор, но пока что это не получается.
