Уехавшие из России обвиняют оставшихся в коллаборационизме. Оставшиеся уехавших — в трусости. И те и другие склонны возлагать ответственность за войну на как можно большее число людей — считает декан факультета социальных наук Шанинки и бывший главный редактор журнала «Социология власти» Виктор Вахштайн. По просьбе «Холода» он проанализировал академические ленты в социальных сетях и пришел к грустным выводам.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
За последние месяцы моя лента фейсбука медленно мутировала в причудливый гибрид газет «Правда» и «Фёлькише Беобахтер» образца 1939 года. Алгоритмы услужливо скрыли от меня рецепты новых блюд, фотографии родственников, заметки малознакомых френдов, оставив лишь посты коллег — людей, обремененных научными степенями и активной гражданской позицией. Проявляют они ее, впрочем, весьма своеобразно.
Вот пишет один мой давний студент вскоре после объявления мобилизации: «Я пытался что-то сохранять, я ждал, что это безумие закончится, но теперь пути назад нет. Уезжаю, оставив здесь все, что мне дорого».
«А где ты был последние полгода, скотина? По бульварам гулял? Наслаждался собянинской Москвой, тварь?» — Вежливо интересуется в комментариях доктор политических наук, профессор, автор нескольких интеллектуальных бестселлеров.
«Я не хочу давать моральных оценок, — начинает свой пост доктор философии, — но всех, кто остался в России, следует считать соучастниками военных преступлений. И поступать с ними соответственно. Если они не сопротивляются, значит, должны понести за это ответственность». Его горячо поддерживает кандидат социологических наук: «Их ведут, как скот на убой. Значит, ничего другого они не заслуживают».
«Если бы отбивались не считанные тысячи, а хотя бы десятки тысяч — ничего бы не случилось. Покорность этого народа — причина всех его несчастий», — вторит известный публичный интеллектуал.
Дальше разворачивается любопытная дискуссия, в которой сталкиваются историк и биолог. Историк полагает, что «беспрекословное холопство этих животных» — результат исторически сложившегося «рабского менталитета». Ведь «каждый заключенный на зоне в душе — вертухай». Биолог же настаивает на другой объяснительной модели: всему виной генетическая деградация российского населения и искусственный отрицательный отбор, который привел к физическому вырождению россиян. Оба уверены, что говорят от имени своей науки. «Чем вам не нравится “покорность”? — Подключается филолог. — Это ведь вполне научный термин. Ясно же, что одни народы покорнее своим властям, чем другие».
Строго говоря, повод для подобных упражнений в «психологии народов» мог быть любым: заявление Аллы Пугачевой (эта имперская сволочь пишет о «наших мальчиках»!), убийство Дарьи Дугиной (эти псевдохристианские пацифисты отказываются радоваться смерти пропагандистки!) или даже серия «Масяни» (расисты, просто расисты!).
Комментарии аспирантов к постам своих научных руководителей — отдельный жанр:
«Профессор, так мы ненавидим Х за то, что он имперец, или за то, что он трусливый холоп? Я не успеваю, ненавидьте помедленнее, пожалуйста».
Я бы назвал такое каскадное обрушение «расчеловечиванием», но, увы, это понятие теперь тоже — топливо в костре коллективного негодования. С обвинения в «дегуманизации» обычно начинается травля тех, кто «очеловечивая палачей, автоматически расчеловечивает их жертв». Поэтому я — в духе времени — назову его оскотиниванием. (Уверен, филолог сможет доказать научность и этого термина.)
Первая жертва любой войны — идея человеческого достоинства. Она слишком универсалистская, слишком абстрактная, слишком общечеловеческая. Ей не выжить под натиском куда более востребованных войной понятий: «народа», «менталитета», «общества», «культуры», «нации» (многие коллеги перестраховываются и дополняют слово «нация» прилагательным «гражданская»; впрочем, большинство уже не заморачивается). У меня долгие годы сохранялась абсурдная иллюзия, что представители академического мира каким-то магическим образом вакцинированы от оскотинивания. Изучением философских текстов, погружением в исторические документы, сохранением исследовательской позиции, чтением классической литературы, наконец. Ну не может доктор философии годами разбирать со студентами эволюцию этических доктрин от Аристотеля до эпохи Просвещения, а потом требовать показательного расстрела военнопленных, «чтобы больше народа побежало»!
Да может, конечно.
Работая на Балканах, я с удивлением обнаружил, что процент людей с научными степенями в списках военных преступников сильно выше, чем в среднем по стране. Воислав Шешель в 25 лет защитил диссертацию на тему «Политическая сущность милитаризма и фашизма», став самым молодым югославским доктором наук, а потом год преподавал в Мичигане. «Мы не фашисты, мы просто шовинисты, которые ненавидят хорватов», — сообщил он в одном из интервью. Биляна Плавшич была деканом факультета естественных наук и математики Сараевского Университета, стипендиаткой Фулбрайта и автором более 100 научных работ по биологии. Она сообщила, что организованные по ее приказу этнические чистки — это не просто военная необходимость, но «естественный (природный) феномен». Тогда объяснение Хобсбаума показалась мне работающим: университеты всегда находились в авангарде национализма. Но нет, видимо, дело вовсе не в национализме.
Коллеги, которым я написал личные сообщения с вопросом (суть которого сводится к старой формуле: «Вы там совсем охуели что ли?»), поделились на два лагеря. Есть те, для кого это сознательный выбор. Ведь «человеческое достоинство — не право, а привилегия». Этический универсализм — лишь прикрытие для имперской идеологии. Тотальное противостояние требует решительных обобщений. Но большинство сослались на обстоятельства: «После Бучи и Изюма ты не можешь требовать от меня вменяемости». За этой логикой стоит старая юридическая идея провокации.
С середины XIX века английские судьи использовали для определения провокации два идеальных типа: «нормальный человек» и «разумный человек». Провокация — это событие, после которого любой нормальный человек перестает быть разумным, то есть теряет контроль над своими словами и поступками. А значит, ему нельзя ничего вменить — он временно невменяем. Так что я не могу сказать коллеге, только что вычеркнувшему из списка представителей рода человеческого всех обладателей российского паспорта, «Начни с себя». Потому что он уже буквально начал с себя. Признание собственной невменяемости — залог успешного расчеловечивания. И насыщенной экспертной дискуссии на фейсбуке.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
