Российские политики постоянно ссылаются на зарубежный опыт при принятии законов и ключевых решений. «Холод» разбирается, как они используют в своих целях прием под названием «какнасчетизм» и почему российские отсылки к законам других стран чаще всего — просто ширма. А Екатерина Шульман поясняет смысл законотворческих инициатив и рассказывает о том, чем российские законы и законодательная практика отличаются от западных.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В последние годы власти все чаще ссылаются на западный опыт или дают «зеркальный ответ» Западу
14 июля 2022 года Владимир Путин подписал закон «О контроле за деятельностью лиц, находящихся под иностранным влиянием» — он объединил в себе все нормы, связанные с «иностранными агентами». Главное нововведение — теперь государство сможет признать «иноагентом» любого человека, находящегося под «иностранным влиянием» (этот расплывчатый термин еще должен расшифровать Минюст).
Во время обсуждения закона спикер Госдумы Вячеслав Володин сослался на зарубежный опыт — и сделал акцент на «либеральности» российского закона: «Тот, кто поет с чужого голоса, получает за это деньги, должен понимать: иностранный агент — это самое демократичное, что в этих случаях принимают другие страны».
Это — продолжение риторики Владимира Путина. Президент рассказывает про «зарубежный опыт» в вопросах «иноагентства» с 2012 года: тогда Госдума приняла поправки к закону «О некоммерческих организациях», после которых первые российские НКО получили статус «иностранных агентов». Тогда президент впервые сослался на действующий в США закон о регистрации иностранных агентов FARA: «Полагаю, что мы в России можем иметь такой же закон, который был принят и действует в США еще в 1938 году. Они оградили себя соответствующим образом от влияния из-за рубежа и используют этот закон на протяжении десятилетий, а почему мы в России не можем этого сделать?».
После этого американские официальные лица не раз вступали с Путиным в заочную полемику: посол США Майкл Макфол подчеркивал, что FARA направлен в основном на лоббистов, работающих на иностранные правительства, а российские нормы объявляют иноагентами любые НКО с зарубежным финансированием. Сравнения с FARA критиковали также российские журналисты и политологи.
Политолог, стипендиат берлинской Академии Роберта Боша Екатерина Шульман поясняет: «Главное отличие: в российском законодательстве об иностранных агентах нет понятия принципала — то есть того, в чьих интересах агент, собственно, работает. Министерство юстиции, объявляя организацию или лицо иноагентом, не обязано доказывать какую бы то ни было связь между получением, например, гонорара за публикацию статьи и публичной деятельностью, которую Минюст счел политической. Кроме того, закон FARA касается в основном коммерческих структур: лоббистских и консалтинговых фирм и СМИ, созданных на деньги правительств и политических партий, а не общественных деятелей, ученых или региональных депутатов», — говорит Шульман.
Российский закон постепенно становился более репрессивным — в иностранные агенты стали записывать СМИ и физических лиц. Все это время президент ссылался на американский опыт. В 2013 году Путин, как и позже Володин, говорил, что российский закон либеральнее американского, в 2017 году настаивал, что условия для работы канала RT в США гораздо жестче, чем для «иноагентов» в России: «Наши средства массовой информации начали ставить в разряд иностранных агентов, причем регулирование там этих иностранных агентов гораздо более жесткое, чем то, которое предложено в нашем законе». А в 2021 году Путин даже напомнил о законе FARA президенту Байдену.
Под многими заметками государственного РИА «Новости» об иноагентском законодательстве можно найти напоминание, что российский закон стал «вынужденным ответом на притеснение российских СМИ в США».
Такие «вынужденные ответы» Госдума дает часто: например, 14 июля 2022 года Путин подписал закон о «зеркальных ответных мерах на запрет российских СМИ за рубежом» — он позволяет генпрокурору запретить деятельность любого зарубежного издания на территории России. Депутаты объясняют такое решение необходимостью «оперативного симметричного ответа» на действия «недружественных» государств.
Понятно, что Володин рассказывает о сходстве российского иноагентского кодекса с американским FARA не для того, чтобы перенять у США лучшие юридические решения. «Где-то начиная с 2012 года появились отсылки нового типа — в ответ на критику. Когда спрашивают, зачем же вы принимаете очередной каннибальский законопроект, говорится, что на Западе вообще вешают за шею, жесток закон и все еще ужаснее. То есть происходит оправдание не добродетелей законопроекта, а его недостатков — тем, что у других либо то же самое, либо еще хуже, все одинаково хороши», — объясняет Шульман.
Этот прием называется «какнасчетизм». Вот откуда он взялся
В 1974 году ирландский учитель истории Шон О'Конейл написал для The Irish Times колонку, в которой пожаловался на людей, поддерживающих Ирландскую республиканскую армию (ИРА) — организацию, боровшуюся за независимость Северной Ирландии от Соединенного Королевства, в том числе с помощью терактов. Своих оппонентов он назвал Whatabouts (от английского What about — «А что насчет…»), потому что на любую критику ИРА они отвечали именно таким аргументом, доказывающим еще большую безнравственность врага.
Позже термин Whatabouts подхватили другие журналисты. В широком смысле он означает оправдание одной исторической несправедливости другой несправедливостью.
В 1978 году австралийский журналист Майкл Бернард написал колонку в The Age, впервые применив термин Whataboutism к СССР. Он критиковал тех, кто заявлял, что нельзя обвинять в чем-то Кремль, потому что другие страны также нарушают права человека. В 2008 году термин получил второе рождение благодаря журналисту Эдварду Лукасу — он написал для журнала The Economist статью под заголовком Whataboutism. Come again, Comrade? («Какнасчетизм: что-что, товарищ?»), в которой обвинил российские власти в использовании излюбленного в советское время приема.
В качестве примера «какнасчетизма» Лукас привел фразу, сказанную ведущим «ТВ Центра» Алексеем Пушковым во время телемоста Москва-Лондон в 2008 году: «Как вы можете обвинять нас в бряцании оружием, если сами используете это оружие в Ираке». Историк Иван Цветков отмечает, что тогда Пушков был простым журналистом, а сейчас возглавляет в Государственной Думе комитет по международным делам (на момент публикации текста Цветкова; после этого Пушков перешел в Совет Федерации. — Прим. «Холода») — что говорит о востребованности в современной России подобных риторических приемов.
В использовании этого приема, употребление которого дипломатами исследователи описывают еще в Российской Империи 1880-х годов, СССР достиг удивительных успехов. Журналисты советских газет активно писали про расовую дискриминацию, финансовые кризисы и безработицу в Соединенных Штатах. Это пропагандистское клише было эффективным: в книге 1934 года «Россия сегодня: чему мы можем научиться у нее?» американский писатель и протестантский миссионер Шервуд Эдди писал: «Сегодня в самых отдаленных деревнях России американцев часто спрашивают, что они собираются делать с негритянскими мальчиками из Скоттсборо (резонансный суд в 1931 году над девятью темнокожими мужчинами, обвиненными в изнасиловании двух белых девушек. Сейчас рассматривается экспертами как судебная ошибка, произошедшая из-за предвзятости белых присяжных и недостаточной юридической помощи обвиняемым. — Прим. “Холода”) и почему они линчуют негров».
В 1949 году о «линчевании негров» говорил даже писатель Константин Симонов, причем повод выбрал неочевидный — мероприятие в честь юбилея Пушкина. Вспоминая африканское происхождение поэта, Симонов заявил, что те, кто «вешает негров», не должны чтить память Пушкина.
В период Холодной войны «какнасчетизмы» использовались все активнее и чаще — и, возможно, из-за этого утратили свою убедительность и превратились в мемы. Самый известный из них — анекдот про Армянское радио. В ответ на вопрос о средней зарплате инженера в СССР Армянское радио размышляло три дня, а затем ответило: «А у вас негров линчуют!».
Этот прием широко использовался в СССР. Но у современных «какнасчетизмов» есть принципиальное отличие
Екатерина Шульман рассказывает, что в Советском Союзе подобные аргументы могли появляться в прессе, но не были частью официального дискурса — официальные представители СССР не ссылались на линчевание негров в ответ на, скажем, обвинения в расстреле рабочих в Новочеркасске.
«Запад обличался как агрессивный, лживый, загнивающий, но никто не говорил, что у нас сажают за слова, а на Западе за слова вообще расстреливают. Это новое явление — специфическая черта информационной автократии, оперирующей в условиях относительной информационной свободы, — рассказывает Екатерина Шульман. — Сейчас мир более прозрачен, чем был при советской власти, и люди видят и иногда даже на собственном опыте испытывают другую жизнь. Кроме того, свои собственные грехи стало труднее скрывать: выгоднее признавать их, одновременно объясняя, что все остальные еще хуже. Это вызывает больше доверия. Мне кажется важным подчеркнуть это отличие от советской риторики нынешней манеры сравнивать воображаемые западные законы с действительно существующими российскими».
Во время перестойки и после распада СССР «какнасчетизмов» в отечественной политике стало существенно меньше. Их ренессанс в современной России исследователи отсчитывают от Мюнхенской речи Путина, в которой он обрушился с обвинениями на страны Запада — в том числе, критикуя расширение НАТО на восток и попытки США «навязать» другим странам концепцию «однополярного мира».
В дальнейшем российская пропаганда использовала эти тезисы в ответ на критику любых действий российской власти — от аннексии Крыма до объявления войны Украине. Но не забывали и про советский опыт: например, в 2014 году провластные медиа активно освещали беспорядки в Фергюсоне, начавшиеся после убийства безоружного чернокожего подростка полицией. Газета The Moscow Times связывала такой интерес к теме с попыткой отвлечь внимание от событий, которые разворачивались в тот момент в Украине. В 2015 году член Общественного совета при Министерстве обороны России Игорь Коротченко в твиттере обвинил американского журналиста Майкла Бома в том, что такие люди, как он, «сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и линчевали негров». В 2017 году в ответ на критику Великобританией аннексии Крыма посол России в ООН предложил Великобритании сначала вернуть Фолкленды и Гибралтар.
В своей книге «Угрозы безопасности и общественное мнение» исследовательница Елизавета Гауфман называет Whataboutism инструментом, который помогает обратить ваш аргумент против вас самих, не концентрируясь на его сути. Это прием, который называют Tu quoque (в переводе с латинского «Ты тоже!»). То, как с его помощью можно оправдать любые действия, показывает Монтень, рассказывая про Диогена. Тот мыл зелень к обеду, увидел проходящего мимо Аристиппа и сказал ему: «Если бы ты умел довольствоваться зеленью, то не пресмыкался бы перед тираном». Аристипп ответил: «А если бы ты умел водиться с людьми, тебе не приходилось бы мыть себе зелень».
Победа Аристиппа в этой перебранке кажется очевидной, но Монтень предлагает переставить реплики местами. Однажды, когда Диоген мыл зелень к обеду, проходящий мимо Аристипп сказал ему: «Если бы ты умел водиться с людьми, тебе не приходилось бы мыть самому себе зелень», на что Диоген ответил: «А если бы ты умел довольствоваться зеленью, то не пресмыкался бы перед тираном». Победитель изменился из-за того, что аргумент Tu quoque — это «котелок с двумя ручками», который, по выражению Монтеня, можно ухватить и с одной, и с другой стороны.
«Современный российский whataboutism — это торжество эмоций над логикой, иррационального над рациональным. Кстати, то же самое можно сказать и про российскую внешнюю политику. В конце концов, Россия, как прямо заявляют ее лидеры, в настоящий момент занята разрушением американоцентричного мирового порядка, мало задумываясь о том, что может прийти ему на смену. А для разрушения примитивные орудия подходят гораздо лучше высокоточных инструментов», — пишет Иван Цветков.
Екатерина Шульман считает, что цель ораторов, которые используют whataboutism, — размывание понятия о должном и правильном. «Идея, которая инсталлируется в умы публики, — это идея о том, что все хороши, мы не хуже других. Нет никакого образца, на который можно было бы ориентироваться, следовательно, нет и никого, кто может пенять нам на неправильное поведение. “Кто вы такие, чтобы нам указывать?”. “Вы ничем не лучше — никто не лучше”. Политики показывают, что добродетелей права и демократии не существует как таковых — просто есть те, кто притворяется, что они ими обладают, а есть те, кто и не притворяется».
