«Да ты чего, старуха?»

История 80-летней пенсионерки из Екатеринбурга, которая не боится протестовать и за этот год заплатила уже три штрафа

За последние полгода 80-летнюю жительницу Екатеринбурга Галину Бастрыгину штрафовали уже трижды — в сумме на 85 тысяч рублей, но она все равно продолжает выходить на акции протеста. От организации партийных собраний до любви к свободе и демократическим ценностям — Бастрыгина рассказала «Холоду», как менялись ее взгляды и что помогает ей не сдаваться. 

«Сейчас бы нам такого, как Горбачев…»

Я родилась в ноябре 1941 года в Екатеринбурге, уже вовсю шла война. Когда папа вернулся с фронта, нас вместе с ним отправили в Псков. Моя юность прошла там, а после учебы меня по распределению направили в Свердловск, который стал Екатеринбургом с 1991 года. С тех пор я тут и застряла. 

Всю жизнь я отработала в типографии «Уральский рабочий»: сперва конструктором, потом мастером, начальником брошюровочного цеха. Там у нас была большая партийная организация. Когда секретарь ушла на пенсию, эту должность предложили мне, и основной работой я уже не занималась, только партийными вопросами. В нашей организации было где-то 200 человек, я организовывала собрания, выступала сама. Брежневым мы тогда гордились: хоть и посмеивались в последние годы, а все равно гордились. 

Когда пришел Горбачев, глаза у меня открылись. Мне было 44 года. Типография была партийная, денег стало меньше, но зато мы стали печатать [Александра] Солженицына, [Михаила] Булгакова и других ранее запрещенных писателей, мы их читали, обсуждали. Я вышла из партийной организации и вернулась трудиться мастером в печатный цех, так до пенсии и проработала.

Я очень благодарна Горбачеву и Гайдару. Свобода чувствовалась, несмотря на голодные времена и очереди, которые часами нужно было отстаивать за всем. Горбачев перевернул наше понятие о том, что происходит и как мы живем, какие устои у нас, какие правила. Я помню, во время перестройки едешь в автобусе, а водитель включает заседание депутатов, как они ругаются, обсуждают все. Сейчас бы нам такого, как Горбачев… Я хочу демократии, хочу свободы слова, хочу, чтобы были выборы, чтобы разогнали Совет Федерации. 

«По моей собственной социологии, 76% “за” войну»

Первый раз я вышла на улицу протестовать, когда из-за «Болотного дела» посадили людей в тюрьмы и в Екатеринбурге объявили митинг в защиту политзаключенных. Подготовила плакат — большой, хорошо читаемый. И с тех пор шестое число стало для нас священным (столкновения на Болотной площади в Москве случились 6 мая 2012 года, именно после этого дня появились уголовные дела из-за протестов. — Прим. «Холода»), каждый месяц шестого числа мы выходили, человек 50-60. Я и сама не раз была уведомителем этих митингов шестого числа, то есть приносила уведомления в Министерство общественной безопасности Свердловской области. Там меня все уже давно знают, по имени отчеству называют. 

Со временем нам стали запрещать [митинги проводить]: сначала из-за коронавирусных ограничений, теперь якобы из-за войны. Мы теперь шестого числа собираемся в местном «Мемориале», подписываем открытки политзаключенным. Письма пишем, с наступающими праздниками поздравляем. Мы их, конечно, мало знаем, да и они нас, но все равно говорят, что такие открытки и письма очень поддерживают людей, которые находятся в тюрьме: они чувствуют какую-то поддержку от единомышленников. 

Когда 24 февраля я увидела новости, меня охватил ужас. Через несколько дней нарисовала плакат «Путин, твоя война с Украиной задушит Россию. Надо думать наперед. Или уже не получается?», вышла рядом с домом на остановку. У нас там автовокзал, много людей мимо ходит. На меня начали накидываться, говорили: «Скотина», «Да ты чего, старуха?» — вырывали плакат. Одна женщина спрашивала: «Сколько тебе заплатили?». Люди даже не подозревают, что это делается от души. Я стояла и считала: в тот день ко мне 26 человек подошли с оскорблениями и 8 человек показали, мол, они со мной. Получается, по моей собственной социологии, 76% «за» войну, 24% — «против». 

С начала года меня штрафовали уже три раза. Первый — в день памяти Бориса Немцова, 27 февраля. Обычно мы в этот день дежурим у места, куда приносят цветы, разговариваем с людьми, следим, чтобы цветы не украли. В этом году я была первой, кто дежурил, и меня сразу с утра схватили полицейские. Составили протокол и отпустили, я сразу же обратно вернулась на площадь посмотреть, что там происходит. А там наша акция спокойно проходит: люди приходят, полицейские дежурят, улыбаются. Зачем нужно было меня хватать, непонятно. За тот день мне назначили штраф — 15 тысяч, это практически размер моей пенсии. Я живу с дочкой и зятем, поэтому знаю, что без еды не останусь, но все равно для меня это приличная сумма. Через «РОСштраф» (телеграм-канал, созданный для помощи в оплате штрафов по «политическим» статьям. — Прим. «Холода») объявили сбор денег для оплаты моего штрафа, и за полдня мне пришло 20 с чем-то тысяч — даже лишние деньги пришлось перенаправлять на следующего, кому собирали. 

В следующий раз меня оштрафовали на 70 тысяч — это два наказания за «дискредитацию» армии. 27 апреля я выходила с антивоенным плакатом: все тогда спокойно прошло, постояла, вернулась домой. А потом 8 мая напечатала самодельные листовки, на которых написала, чтобы люди не смотрели телевизор, там врут, — и пошла раздавать их в парке. Только четыре листовки успела раздать, как меня задержали, и сразу выписали два протокола. А суд уже потом оштрафовал на 40 и 30 тысяч соответственно. Это разнеслось по всему городу, утром объявили сбор на штраф, а вечером у меня уже было 95 тысяч. И я снова эти тысячи отдавала обратно, чтобы другие оплатили [свои штрафы]. 

Людей много добрых, кто по 200 рублей присылает, по 300, кто по тысяче. За счет того, что людей много, штрафы быстро закрываются. 

«Сидеть на диване — это позор»

Меня [Евгений] Ройзман тоже знает. Когда он был мэром Екатеринбурга, у него были приемные дни, к нему можно было запросто прийти. Бывало, перед акциями я к нему заходила и говорила: «Будете мимо проходить, не торопитесь, с нами постойте», — он отвечал, что если время будет, то зайдет. Здоровался всегда с нами. А теперь на него наехали — приходится возмущаться, что делать. Он столько добрых дел сделал для Екатеринбурга, я считаю, что он поднял его статус. Люди узнали [благодаря Ройзману], что есть такой город. 

24 августа, когда Ройзмана задержали, в центре много людей вышло в его поддержку. И я тоже вышла с плакатом «Добрые дела Ройзмана поднимают статус Урала». Мимо меня шли сотрудники Министерства общественной безопасности, говорят: «Здравствуйте, Галина Васильевна. Мы вас просим, не лезьте, пожалуйста, в гущу, а то всякое может быть». И правда потом были задержания. Но меня не тронули, я немного в сторонке стояла. 

Я считаю, что среди полицейских есть нормальные, хорошие люди. Ну должность у них такая, что поделаешь. Но есть и садисты настоящие, которые палками бьют, за шеи хватают. А вообще многие [полицейские], кого я встречаю, добрые люди. Даже один человек мне сказал: «Через год выйду на пенсию, вольюсь в ваши ряды». Ну не знаю, может, и не вольется, но во всяком случае, он тоже видит бардак и несправедливость. Работают они, наверное, потому что просто другую работу не могут найти или не умеют делать ничего.

После того, как я начала протестовать, у меня появилось много единомышленников. В основном это люди по 40–50 лет, в последнее время начали появляться молодые, даже 18-летние. Сейчас все запуганные, многие уехали из России, но сидеть на диване — это позор. Все равно надо высказывать свое мнение.

Моих ровесниц — 4-5 человек. После пикетов, если все спокойно заканчивается, мы ходим во французское кафе, как европейские пожилые дамы. И под европейский шансон там сидим, пьем кофе. Главное — почувствовать себя человеком. 

У меня одна беда — это то, что дочь с зятем смотрят Соловьева, Киселева, Скабееву. Мы на тему [политики] не разговариваем. Я считаю, что мир в семье — это самое святое. А поскольку пропаганда работает хорошо, мы с ними не обсуждаем эти вопросы. Моя семья не знает про мои задержания, суды, штрафы. Я им не докладываю, а они только телевизор смотрят. По телевизору же меня не показывают. Суды проходят, пока они на работе. Они, наверное, догадываются, куда я хожу, но мы про это не говорим. Я никого не переубеждаю. Как я могу это сделать, когда им из телевизора Соловьев кричит? Я не могу так кричать: я человек спокойный, доброжелательный. 

Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.