По данным ООН, во время боев за Мариуполь пострадало 90% жилых многоэтажных домов. Десятки тысяч горожан погибли или были вынуждены уехать. Медиапроект и сервис помощи пострадавшим «Служба поддержки» выпустил спецпроект про судьбы жителей девятиэтажки по адресу Новороссийская, 18. После обстрелов от дома остались только обгоревшие руины и соседский чат, где люди ищут пропавших без вести родственников. С разрешения авторов проекта «Холод» публикует одну из историй — рассказ Полины, которая с мужем и детьми жила в квартире №156.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
«Готовились к новой жизни»
Это квартира моих бабушки и дедушки, я выросла в ней — все каникулы и выходные мы с сестрой проводили здесь, на районе, у родственников. После их смерти в ноябре 2021 года квартира перешла мне в наследство, и мы с мужем, пятилетним сыном и трехлетней дочкой стали готовиться к новой жизни в нашем собственном жилье.
За полгода до войны мы начали потихоньку обустраиваться: сменили окна, поставили новую входную дверь, построили кладовку и начали менять проводку. Купили новую технику: холодильник, телевизор, стиральную машинку, проектор детям. В начале февраля мы [наконец] доделали детскую — поставили туда кровати с ортопедическими матрасами (они потом пригодились при бомбежках).
Все устаканивалось: мы с мужем работали, дети ходили в замечательный садик. В выходные мы много гуляли, или к нам приходили друзья, родные, или мы ездили на велосипедах на море. А потом началась война.
«Чем мы будем поить детей?»
Первые дни, пока на нашем районе было относительно спокойно, мы с мужем ходили по магазинам в округе и скупали все, что было: крупы, макароны, сахар, мясо, муку, консервы, полуфабрикаты, воду. Все, чтобы — не дай бог — наши дети не голодали.
Спать приходилось в коридоре: я с детьми на том самом матрасе возле входной двери. Рядом — моя тетя. Она тоже жила в нашем подъезде и с начала войны поселилась у нас и переживала с нами все ужасы. А ближе к залу — муж, прямо за несущей стеной.
4 марта в четыре утра мы проснулись от сильных обстрелов. Снаряды падали уже у нас на районе. Но мы не понимали, насколько близко, пока один из них не угодил в магазин напротив, в 15 метрах от нашего подъезда. Во всем доме повылетали стекла, стало холодно.
На следующий день стало более-менее спокойно, и к нам смог дойти мой папа. Он живет ближе к морю, около порта. Он был очень удивлен, что у нас такие разрушения. Сказал, что у них пока все тихо: слышны взрывы, но снаряды не падают.
Тогда мы с мужем начали задумываться о том, что нужно вывозить детей, так как становилось все тяжелее. А если закончатся запасы воды? В кране ее уже давно не было. Чем мы будем поить детей? Ближайший родник от нас был в трех-четырех километрах. Электричество отключили 2 марта, а шестого — в доме перекрыли газ.
Когда мы стали собирать вещи, снова начался очень сильный обстрел. Мне казалось, он длился вечно. Мы все сидели в нашем укрытии, ждали, когда он затихнет, и молились, чтобы машина не пострадала.
Когда стало спокойно, муж выглянул в окно и увидел там [украинского] военного. Он спустился к нему и спросил, сможем ли мы сейчас уехать. На что тот ответил, что не знает... Бои шли уже во всем городе. Рабочая машина мужа, которая все это время стояла под окнами, чудом уцелела после обстрелов. Мы за семь минут загрузили ее всей провизией, которая у нас была. Из вещей взяли только несколько теплых одеял и теплую одежду — больше ничего не поместилось.
Погрузившись вместе с детьми, мы тронулись — очень медленно и осторожно, на свой страх и риск. Картину, которую мы увидели на районе, я не забуду до конца своих дней: пылающие дома, разрушенные постройки, повсюду военные с оружием.
«Шум войны становится громче»
Так мы добрались до моих родителей. У них в округе было относительно спокойно: люди сидели на лавочках, на площадках во дворах продолжали гулять дети. Вокруг было очень много народа. Я никогда не видела здесь такого количества людей. Они съехались к портовому району со всех уголков города, как в самое спокойное место.
У родителей мы пробыли до 15 марта. Сначала все было спокойно: шум войны был слышен, но мы понимали, что он далеко. Мы готовили еду на улице, на костре, собирали дрова, помогали старикам, убирались во дворе, вывозили мусор. Но с каждым днем, и особенно ночью, становилось все страшнее. Взрывы были все громче, над головами чаще летали военные самолеты и постоянно сбрасывали на город свои бомбы.
В середине марта мы увидели, что к выезду из города тянется очень много машин. По двору пошел слух, что из Мариуполя организовали «зеленый коридор». Многие люди — особенно те, кто были с детьми, — стали собираться и уезжать. Мы уехать не могли. Хотя машина, на которой мы приехали, и была полностью исправна, на ней стояли государственные номерах (муж героини работал на госслужбе. — Прим. «Холода»). У нас бы ее отобрали на первом же блокпосте. [От проезжающих] мы узнали, что недалеко от нас ловит мобильная связь, и решили сходить позвонить родителям мужа, которые жили за городом, в 35 километрах от Мариуполя. Так они узнали, что мы живы и находимся у моих родителей.
15 марта свекр приехал за нами и вывез из города меня, мужа, детей и мою тетю. Мои родители уезжать отказались и так и остались в Мариуполе.
Почти месяц мы с семьей жили недалеко от города, в поселке Ялта у сестры мужа. Все ждали момента, когда станет спокойно и можно будет вернуться домой: взять хотя бы вещи, ведь наступила весна, а мы уехали с пустыми руками. Но 4 апреля мы узнали, что наш дом полностью сгорел и от него ничего не осталось. Нас больше ничего не держало, и мы двинулись дальше от этого ужаса.
Сейчас мы находимся в относительной безопасности, в Полтавской области. Ищем место, чтобы остановиться надолго.
История Полины и ее семьи — одна из многих историй жителей оккупированного Мариуполя, который разрушили российские военные. Истории других жителей девятиэтажки на Новороссийской, 18 можно прочитать в инстаграме «Службы поддержки».
