1 июля вратарь сборной России по хоккею Иван Федотов исчез: после тренировки его встретили у стадиона силовики, погрузили в фургон без опознавательных знаков и увезли. Через несколько часов спортсмен обнаружился в военкомате: его призвали в армию; по неподтвержденным сообщениям, Федотова собираются зачислить в спортивную роту Северного флота. При этом в начале мая спортсмен, ранее выступавший за ЦСКА, подписал контракт с клубом НХЛ из Филадельфии и собирался играть в Америке. Историк Сергей Бондаренко вспоминает, как в Советском Союзе призыв в армию использовали в спортивных и воспитательных целях, — и объясняет, чем нынешняя российская ситуация отличается от того, что было при Сталине и Горбачеве.
Герой Джона Гудмана в «Большом Лебовски» отличал боулинг от Вьетнама тем, что «в боулинге есть правила». Российский хоккей после того, как 25-летнего вратаря сборной Ивана Федотова одним днем призвали в армию, чтобы он не уехал играть из ЦСКА в НХЛ, больше похож на Вьетнам. А еще он похож на хоккей советский — то есть ничего принципиального нового в такой форме работы со спортсменами нет.
В СССР существовала негласная практика армейской спортивной селекции, которая базировалась на собственной системе отбора: тренеры ЦСКА, который патронировало Минобороны, и «Динамо», который существовал при МВД, в самых разных видах спорта (прежде всего — футболе и хоккее) составляли «расширенные» списки интересных им игроков призывного возраста. Эти игроки затем получали предложения, от которых трудно было отказаться. Оказывались они там или нет, в конечном итоге зависело от аппаратного веса армии и органов внутренних дел в конкретный исторический период.
В 1930-е наибольшим государственным престижем и влиянием обладало общество «Динамо» (его некоторое время курировал лично Лаврентий Берия), в первые годы после Второй мировой войны — армейские команды. Затем в разных видах спорта в дело вступили национальные республиканские власти: прежде всего — Украины и Грузии, где местные ЦК опекали местные «Динамо». В последние советские годы ситуация превратилась в ведомственную «борьбу бульдогов под ковром». Характерно, что в те годы, когда влияние силовиков падало (при Хрущеве и Горбачеве), «призывать» нужных игроков становилось сложнее.
Попадание в ЦСКА оберегало молодого спортсмена от попадания в настоящую армию, а также давало дополнительный бонус в виде заочной службы — лучшие игроки заканчивали карьеру в высоких армейских чинах и с пенсией за выслугу лет. Динамовские игроки параллельно «служили» во внутренних войсках. Для штрейкбрехеров и пацифистов существовали команды вроде хабаровского СКА (традиционное место спортивной ссылки) или окололагерные «Динамо», где в 1940-е тренировали отбывавшие срок братья Старостины (основатели «Спартака»). А в сложных случаях — реальные военные части: так было с великим футбольным вратарем Владиславом Жмельковым, которого в 1940-м отправили в Забайкальский военный округ (и затем на фронт) за отказ играть за ЦДКА.
Сюжеты с призывом игроков осложнялись тем, что в Советском Союзе формально не было ни профессиональной армии, ни профессионального спорта. Решение об отсрочке для спортсмена принималось военными кафедрами в институтах, где они заочно учились, военными частями или спортротами, где они заочно числились, командами, при которых они были записаны «спортивными инструкторами». «Настоящая» служба всегда рассматривалась как угроза, как форма наказания: «поступим с тобой по закону», потому что в обычной жизни по закону никто не поступает, это не нужно ни спортивному клубу, ни самому игроку. Спортсмены, как и большая часть советской массовой культуры, существовали в серой зоне, границы которой всегда были размыты, а права и обязанности сторон определялись неформальными отношениями и текущим историческим контекстом.
История Ивана Федотова именно в этом смысле очень характерная и очень советская: еще год назад, когда он играл за ЦСКА, его призывной статус никого не смущал, а теперь он, вероятнее всего, поедет не в Филадельфию, а на Новую Землю. Да, у современных российских спортсменов есть контракты, права и отступные — однако на практике это не мешает мужчинам в масках в фургоне без опознавательных знаков делать свою работу. Степень публичности и профессиональный статус российских хоккеистов, как и соблюдение каких-либо законов, по состоянию на 2022 год не стоит переоценивать.
Интересно и то, как изменился общественный контекст. Даже в начале 1950-х, еще при живом Сталине, принудительный переход ведущего спартаковского полузащитника Сергея Сальникова в «Динамо» (Сальникова шантажировали угрозами отчиму, находившемуся в лагере) воспринимался спортивным сообществом как большая государственная несправедливость. Болельщики посылали в ЦК письма протеста, а официальные спортивные газеты публиковали аналитические колонки с вопросами к спортивным и милицейским чинам. В то же время футболисты и руководство московских «Крыльев Советов» успешно отбивали у грузинского КГБ (и местного «Динамо») будущую звезду московского футбола Никиту Симоняна. В годы перестройки побег ведущих советских хоккеистов в НХЛ и вовсе зачастую воспринимался как торжество справедливости и права на самоопределение.
Теперь все иначе. Спортивные СМИ активно освещают ситуацию, а многие журналисты открыто выступают против призыва Федотова, но в остальном публичное поле формируется заявлениями бывших и нынешних спортсменов и политиков в жанре «а что случилось». Александр Могильный, который в 1989 году первым сбежал в США, покинув расположение советской сборной, спрашивает, при чем тут он. Вячеслав Фетисов, которому тогда же лично угрожал министр обороны Язов, рассуждает о том, что его из армии официально уволили, так что это другое. Сергей Федоров, который сбежал в Детройт из того же ЦСКА, просто молчит.
Современная российская система унаследовала от советской репрессивный механизм и силовую систему отбора. Раньше к стадиону приезжали черные «Волги», теперь — фургоны. Но, кажется, важнее не сходства, а различия: если раньше своих спортсменов могли защитить «свои» ведомства и общественное мнение, теперь нет ни властных противовесов, ни корпоративной солидарности. Спортсмены остаются публичными фигурами и одновременно — канарейками в угольных шахтах.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
