29 сентября Минюст признал «иностранными агентами» больше двадцати людей и организаций. Среди них — не только «Медиазона» и «ОВД-инфо», но и Ивановский центр гендерных исследований (ИГЦИ). Центр появился в 1997 году, и известен своей международной летней школой. Подобных ему, по словам главы центра Ольги Шныровой, в России не осталось. «Холод» поговорил со Шныровой о деятельности центра и о том, как государство приспосабливает гендерные исследования под свои нужды.
Вы знали, что вас собираются признать «иностранным агентом»?
— В конце марта этого года меня вызвали в региональное управление юстиции и предъявили уведомление о проведении внеплановой проверки. До этого мы проходили проверку в 2020 году — правда, из-за пандемии прошли не до конца. На тот момент проверяющие никаких признаков «иностранного агента» у нас не выявили. За год в нашей деятельности ничего не изменилось.
Когда я спросила, с чем связана внеплановая проверка, мне показали заявление от неких граждан. Эти граждане якобы заинтересовались нашей деятельностью, посетили наш сайт с текущими проектами, внимательно его изучили и выяснили, что мы работаем с зарубежными фондами. Это правда: мы четвертый год работаем с Фондом Розы Люксембург. Мы это не скрываем, каждый год подаем в управление Минюста отчеты. Кроме того, мы ежегодно проводим международные летние школы за рубежом. В этих школах принимают участие в том числе люди из других стран постсоветского пространства, которые переводят нам на счет регистрационный взнос по договору.
Еще в заявлении указано, что я член партии «Яблоко» и в прошлом году выдвигала свою кандидатуру на выборах в Городскую Думу — а это признак, что центр ведет политическую деятельность. Но я даже не дошла до регистрации. Избирательная комиссия не пропустила практически никого из кандидатов «Яблока».
Вы понимаете, что за граждане написали это заявление?
— Нет. Можно только догадываться. Но в любом случае система работает таким образом, что если какие-то граждане возбудились, то начнется проверка, и она уже найдет признаки «иноагенства», подтвердит, что мы работаем с зарубежными фондами.
Что признали политической деятельностью, кроме членства в «Яблоке»?
— Много чего на самом деле. Весной 2020 года мы проводили экспертный опрос о том, как пандемия сказалась на положении женщин, в том числе на рынке труда и заработных платах. Результаты опроса я озвучила на онлайн-конференции гендерной фракции «Яблока», в которую я вхожу. Это тоже расценили как политическую деятельность.
Я произнесла неосторожную фразу: «Вызывает беспокойство то, что власть не помогает и не вмешивается в эти процессы». В акте проверки Минюста это охарактеризовали так: «В своем выступлении Шнырова акцентировала внимание на необходимых мерах противодействия существующему политическому строю», хотя я такого никогда не говорила. То есть если вы настаиваете на том, что вы имеете какие-то трудовые или социальные права, получается, что вы противодействуете существующему политическому строю. Это, конечно, нонсенс.
Или еще: «Шнырова высказывает мнение о расширении полномочий полиции и негативном влиянии расширения полномочий на возможность отстаивания прав гражданского общества, а также необходимости реагирования на политические изменения. Шнырова упоминает совещание Путина с министрами и негативно оценивает ситуацию в стране в перспективе». Эти оценки передергивают, что я сказала. Причем они не поленились написать с точностью до секунд: «С 1:28 до 1:29». Вот за секунду я успела столько всего наговорить.
А что вы на самом деле сказали?
— Я рассказывала о результатах исследования. Оно показало, что ситуация ухудшается: у женщин двойная нагрузка, растет насилие в семье и женская безработица в ряде отраслей. Все это вызывает беспокойство, тем более, что возможности отстаивать трудовые права женщин сокращаются. Вот этими словами я «акцентировала внимание на необходимых мерах противодействия существующему политическому строю».
Понимаете, сейчас все, что вы говорите, может трактоваться очень широко и искаженно. В акте проверки они не поленились и подняли все мои социальные сети за эти три года, все мои перепосты — например, про пикеты в защиту преподавателей Санкт-Петербурга в 2019 году, про заявление членов Академии наук против поправок к закону об образовании. Все это было расценено как проявление «иноагентской» деятельности – причем не моей, а организации.
Чем вообще занимался центр?
— Мы существуем с 1997 года. По большому счету это группа единомышленников, которая работает вместе очень давно. Мы не такая большая организация, как [московские центры помощи пережившим сексуальное насилие] «Сестры» или «Насилию.нет», где есть люди, которые работают на зарплате. У нас по-другому: мы получаем гранты на проекты, и после этого приглашаю людей, которые работают тренерами, художниками, переводчиками и так далее. Если проектов нет, текущую работу веду только я и бухгалтер и только она получает оплату. Сейчас я уже на пенсии, у меня больше свободного времени. Остальные помогают, когда нам что-то нужно сделать. То есть это проектная работа.
В этом году мы провели десятую юбилейную международную летнюю школу в Армении. До этого были школы в Португалии, Италии, Албании, Болгарии. Это уникальный проект, ближе к курсам повышения квалификации. Университетские преподаватели так к нам и ездили, как на курсы повышения квалификации, в ряде университетов учитываются наши сертификаты до сих пор, раньше они практически во всех университетах рассматривались как официальное свидетельство повышения квалификации, и вузы оплачивали в них участие. Приблизительно треть участников приезжает на наши международные школы по несколько раз, потому что мы включаем в нашу программу наиболее актуальные проблемы, связанные с гендерными исследованиями, и приглашаем для их рассмотрения известных специалистов из России, постсоветского пространства и Европы.
Проект существует во многом благодаря нашим хорошим международным связям с европейскими университетами, которые помогают нам с организацией школ: предоставляют аудитории, выдают сертификаты участия прошедшим программу, и лекторам, которые приезжают читать лекции практически бесплатно: мы оплачиваем им дорогу, проживание и очень мелкий гонорар. Для профессора с мировой известностью 16 евро в час — это смешно.
Кто, например, приезжал?
— В этом году был лектор из Болгарской академии наук, крупный специалист по коммеморации мировых войн, Николай Вуков, Стефаан Янсен, один из крупнейших специалистов в области проблем беженцев и миграции в Центральной Европе. Еще были очень хорошие лекторы из университета Лидса, из Португалии, Италии, Испании. К нам приезжали вести курсы Елена Здравомыслова и Анна Темкина из Европейского университета, Илья Дементьев из БФУ имени Канта.
Летнюю школу мы готовим раз в году на чистом энтузиазме, потому что я зарплату не получаю, как и члены нашей организации, которые разрабатывают концепцию, придумывают и объявляют конкурс на летнюю школу, продвигают его, отбирают заявки, ищут под эти заявки поддержку тем людям, которые не могут приехать за свой счет. Мы ищем для них трэвэл гранты. В этом году нашли поддержку половине наших участников в разных мелких фондах. Кто-то 500 долларов дал, кто-то тысячу, Фонд Гюльбенкяна обычно дает две тысячи на армянских участников. Это все иностранные деньги.
Я, если честно, не представляю сейчас, как я буду делать этот проект.
Вы сами сейчас чем-то еще занимаетесь, кроме руководства центром?
— Центр отнимает очень приличное количество времени. Я продолжаю заниматься научной работой, книжку выпустила – «Суфражизм в культуре и истории Великобритании» (суфражизм — движение за предоставление избирательных прав женщинам. — Прим. «Холода»). Участвую в научных конференциях, сейчас собираюсь в Венгрию на научную конференцию по гендерным исследованиям. Еще репетиторством занимаюсь.
До 2015 года ИЦГИ относился к Ивановскому государственному университету. Почему вы больше не связаны?
— Раньше гендерные исследования поддерживались различными грантами, и университеты приветствовали исследования, которые шли им в отчетность. Но времена меняются. Мы довольно долго вообще не получали никаких денег. Университету стало невыгодно держать нас и предоставлять помещение. Кроме всего прочего, ректор стал избавляться от слишком самостоятельных сотрудников, которые могли ему возразить. Он уволил не только меня, но и целую группу преподавателей, которые его не устраивали, в первую очередь, потому что они выступали против изменений коллективного договора. Мы создали независимый профсоюз, вступили в профсоюз «Университетская солидарность» и боролись за свои права. Я восстанавливалась дважды, меня только на третий раз уволили. И другие люди тоже выигрывали суды и восстанавливались.
После того, как вы ушли, при Ивановском университете появился новый гендерный центр, который возглавляет Ольга Хасбулатова. Ощущение, что вас уволили, центр выселили и тут же сделали спойлер. Учитывая, что Хасбулатова бывший замгубернатора, а сейчас зампред правительства Ивановской области, это выглядит подозрительно.
— В правительстве она давно. На самом деле все не совсем так. Ольга Анатольевна давно пыталась сделать отдельный всероссийский центр, он также присутствовал на сайте ИвГУ, но у нее, вероятно, не получилось. Не сказать, что она пыталась создать спойлер, нет. Тем более он называется по-другому.
Центр социальных и гендерных исследований ИвГУ и научного журнала «Женщина в российском обществе». Но одновременно она открещивается от вашего центра.
— Она не хочет иметь с нами дело, потому что у нас репутация организации, которая работает с западными фондами. Сейчас Ольга Анатольевна говорит, что не связана с нами, но на самом деле она была одной из учредительниц центра.
Мы с Ольгой Анатольевной давно разошлись, но при этом она также вносит свой вклад в развитие гендерных исследований. Журнал «Женщина в российском обществе», который она издает, входит в [базу данных научных изданий] Scopus, в нем публикуют достаточно крупных и очень хороших исследователей. Она периодически проводит большие конференции по гендерным исследованиям в Плесе. На этих конференциях рассматриваются темы, которые считаются конвенциональными и разрешенными: женщины в бизнесе, IT, STEM. Гендерные исследования очень разнообразны. Но на таких конференциях, скорее всего, не будут звучать темы домашнего насилия и сексуальности. Там не будет открыто звучать слово «феминизм».
Я по-прежнему исхожу из того, что гендерные исследования выросли из феминистских исследований. И это не про женщин, не про биодетерминизм, то есть не про то, что у пола есть определенное предназначение, у женщин есть своя сфера, в которой нужно рассматривать женщину. Но многие курсы в университетах продвигают именно эту точку зрения.
При том, что в гендерных исследованиях принято говорить ровно противоположное: «женское» и «мужское» — это социальные конструкты.
— Да. Другой пример — Галина Георгиевна Силласте, которая основала школу по гендерным исследованиям в Финансовой академии при Правительстве РФ. Она пишет с позиции, что у нас свои гендерные исследования, и они не имеют ничего общего с западными, которые приводят к [росту влияния] ЛГБТ. А нам такого не надо, такие исследования разрушают семьи и угрожают детству. У нас свои исследования. И государство поддерживает такой подход. Государство аппроприирует и трансформирует гендерные исследования, как ему удобно.
Что произошло с другими независимыми гендерными центрами?
— Все так или иначе закрылись. Самарский центр закрылся, когда его признали «иностранным агентом» в 2015 году. Знаменитый Петербургский центр гендерных проблем работал до 2004 года. Московский центр гендерных исследований тоже, к сожалению, закрылся, потому что Академия наук отказала ему в помещении.
Но есть еще Европейский университет в Санкт-Петербурге.
— Да. В нем работают наши основные теоретики в сфере гендерных исследований: Анна Темкина и Елена Здравомыслова. Но не забывайте, что у Европейского университета было немало трудностей: их пытались прикрыть, лишить здания и прочее. Как думаете, с чем это связано? С тем, что университет пытается соответствовать своему названию в содержании учебных программ.
Мне кажется, власть считает гендерные исследования опасными. Они плохо вписываются в консервативный традиционалистский дискурс, который сейчас доминирует. Но общество, которое ничем не интересуется, — это застойное общество, которое в принципе государству должно быть невыгодно. А развивающееся общество — это общество, которое пытается самоорганизоваться и которому интересны разные культурные, социальные проекты. Процессы модернизации отменить невозможно, а гендерные исследования — часть этих процессов.
Что вы думаете делать дальше?
— Мы оспорим решение в суде. С другой стороны, как говорят юристы, с 2014 года ни одной общественной организации не удавалось отменить это решение. Но это необходимый шаг.
Признание «иностранным агентом» не означает, что мы полностью прекратим свою деятельность. Нас еще не закрыли. Даже если не будет центра, у меня есть имя в науке.
Для меня центр – дело всей моей жизни. Мы существуем уже 24 года и за это время связали себя с большим количеством людей. Очень жалко это бросать. Честно скажу, я просто не знаю, что нас ждет впереди. Но я очень благодарна тем людям, которые написали слова поддержки, позвонили, предложили помощь. Это означает: что бы с нами ни случилось, мы работали не напрасно.
«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше
Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.
О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.
Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!