В октябре 2012 года активисты освободили 12 человек, которых держали в рабстве в продуктовом магазине в Гольяново: мужчин и женщин из Узбекистана, Казахстана и Таджикистана заставляли бесплатно работать, били и принуждали к сексу. Об этой истории написали все российские СМИ — но хозяев магазина так и не осудили, а в 2016 году из принадлежавшего им продуктового снова сбежала девушка, которую держали в трудовом рабстве. Пять лет назад несколько жертв подали жалобу в ЕСПЧ, но никакого результата пока не дождались. «Холод» поговорил с 42-летней Бакией Касимовой, которая провела в магазине в Гольяново 10 лет и родила за это время двух детей, о том, как она попала в рабство и как переживает его последствия.
«Думала: год-два поработаю и квартиру куплю»
Мне работу в Москве предложила знакомая. Был 2002 год, я работала на таможне как посредница в Черняевке (самый популярный пограничный пункт между Казахстаном и Узбекистаном. — Прим. «Холода»). Например, у кого-то с собой много сумок, нам могли сказать: «Перевезите через таможню, дам тысячу тенге». Работа то есть, то нет: можешь получить за день от трех до десяти тысяч рублей — это тогда большие деньги были, — а в остальные дни работы не будет.
Я родилась в Ташкентской области в Узбекистане — у нас такое село там, как колхоз. В семье восемь детей, я старшая. После школы три года училась в медучилище, но особого интереса к медицине не было, поэтому я не работала по профессии. В 20 лет вышла замуж, спустя год родилась дочка, но семья у нас не состоялась, я жила дома с родителями. И вот, когда дочке уже полтора года было, я в Черняевке встретилась случайно с подругой детства. Оказалось, что ее муж знаком с хозяйкой магазинов в Москве, которая ищет девчонок на работу продавцами. «Будете на кассе работать, будут в месяц платить 500 долларов». Я посчитала, сколько это будет на наши деньги, и с ума сошла. Думала: год-два поработаю и квартиру себе здесь куплю. Рассказала родителям, они отговаривали: «Не надо ехать, зачем тебе? Ты никого там не знаешь». А я не слушала, была молодая.
Мы с двумя девчонками поехали к хозяйке магазина Жансулу Истанбековой в Шымкент в Казахстан — она должна была выбрать, кто будет работать. Я высокая была, еще худенькая, красивая, мне 25 лет было. А они низкие. Когда Жансулу на нас посмотрела, то выбрала меня — ей на кассу нужны были красивые девчонки. Она тоже красивая, ухоженная, высокая, подход у нее был к каждому. Я думала: какая хорошая хозяйка, так выглядит, так разговаривает негрубо. Девушек отправили домой, а я осталась. 25 ноября 2002 года мы уже были в Москве. На перроне нас встретил Сакен Муздыбаев — правая рука Жансулу, он отвез нас в магазин на Новосибирскую, 11. А на следующий день меня отправили в другой их магазин на Парковой, 15.
Жансулу нас не предупреждала, что мы будем жить в магазине. В Шымкенте она говорила, что нас поселят в квартире, просила не брать лишние вещи — мол, «я сама вам всю одежду куплю». Поэтому я сумки не брала — только пару нижнего белья, пару кофт, брюк. Когда мы приехали, Жансулу забрала у нас паспорт, объяснила, что будут делать регистрацию. В следующий раз я его увидела только спустя 10 лет.
Первый год работала в магазине и спала на складе, но никаких издевательств вначале не было. Я заметила, что со мной девушка работает, а у нее ногти все обгрызенные — так бывает, когда нервничают. Я ее спросила: «Почему у тебя так?». А она говорит: «Будешь работать, как я работаю, тоже так будет и хуже будет». Я не поняла. А она, оказывается, три года работала и уже все знала.
«Не продаешь товар — отвезут в лес, изнасилуют и закопают»
Спустя год нас перевезли работать в другой магазин — на Новосибирскую, 11. И вот там началось: Жансулу стала бить. Каждый вечер нас собирали вместе, ставили две-три бутылки водки и говорили пить. Скажешь: «Не пью» — так тебя заставят тут же полный стакан пить без закуски. Отказываться было нельзя. А питание было такое: варишь в кастрюле две-три картошки, луковицу, если что-то из просрочки есть, все кладешь туда. Я сейчас водку видеть не могу. За десять лет я практически ни разу не выходила на улицу, мы передвигались только внутри магазина. Зимой выходили на улицу, чтобы снег убрать, а летом подметали у входа, но это на пять-десять минут в день.
На новом месте Жансулу нас постоянно предупреждала: будете из кассы воровать деньги — буду бить по пальцам палкой фольги. Не продашь товар или захочешь убежать — Жансулу отвезет в лес, там изнасилуют и закопают заживо. Она нам всегда об этом напоминала, и у меня даже мыслей таких не возникало [о побеге] — так я боялась, это как гипноз. Бывает, захочешь уйти, соберешься, настроишь себя, заходишь к ней, а язык немеет, слова не выходят. Жансулу сразу чувствовала, для чего заходишь, сразу к каждому подход находила: мол, «вечером будем сидеть, такое будет, такое».
В одном магазине было больше парней, а у нас — больше девчонок. И вот нас заставляли сексом заниматься друг с другом. Правда сказать, меня не очень заставляли, я говорила, что не хочу, и Жансулу этого хватало. Но если меня кто-то из них хотел, то заставляли переспать. Так я забеременела, и родила в 2003 году дочку.
Пока я беременная ходила, Жансулу говорила: «Родишь девочку, мне ее отдашь. У меня своей дочки нет, а ты как ее в таких условиях будешь кормить, одевать? Я о ней как о своей позабочусь». Каждый день она меня с этим крутила, и пусть возможности оставить ребенка не было, я все равно надеялась, что рожу мальчика и можно будет его оставить. Так однажды у меня начались схватки ночью, меня отвезли в роддом. Оказалась девочка. Через два дня я вышла из роддома, Жансулу оформила ребенка на себя, будто сама его родила. Наверное, деньги дала сотрудникам роддома, чтобы не задавали вопросов, я не знаю. Третью ночь после родов я уже провела в магазине, а на четвертый день приступила к работе.
Полгода моя дочь Камилла жила у Жансулу в Гольянове, а потом она ее отправила в Казахстан со своей сестрой. После этого я Камиллу больше не видела. Уже 16 лет прошло, а я до сих пор не знаю, что с ней. Жансулу мне через четыре года сказала, что Камилла умерла, но никаких подтверждений этого у меня нет. (В материалах проверки Жансулу с мужем говорят, что Камилла родилась у них не в 2003, а в 2006, и умерла в 2008 году от менингита. По словам мужа Жансулу, имеется свидетельство о смерти от 2008 года. — Прим. «Холода».)
Я всегда смотрю «Жди меня» и думаю: а вдруг у меня так же будет, спустя 30 и 40 лет же бывает, что встречаются родные. Я пыталась уже после нашего освобождения добиться какой-то информации о дочери через суд, но судья девять раз отказывала [в возбуждении уголовного дела]. Мне просто хочется знать, жива моя дочь или нет. Если нет, то увидеть, где ее похоронили.
«Мулла приезжал проводить обряд прямо в магазин»
Мама меня все 10 лет искала. Родители обращались в милицию, но там не помогли. Они думали, что меня уже нет в живых, что я умерла. Я впервые смогла с ними связаться спустя два года после отъезда. Жансулу разрешила позвонить маме. Сказала: «Ничего лишнего не говори». Я набрала, произнесла: «Здравствуйте, я хорошо» — и все, отключилась связь, потом Жансулу выбросила эту сим-карту. Мой родной язык Жансулу хорошо понимала: я казашка из Узбекистана, а она казашка из Казахстана.
В 2007 году я родила еще одного ребенка — мальчика. С его отцом у нас был никах (так называется брак в исламском семейном праве. — Прим. «Холода»). Когда нас заставляли переспать с кем-то из сотрудников, один мужчина меня полюбил и сказал: «Давай никах сделаем, с кем попало спать не надо, я буду жить с тобой». Так я вышла замуж, мулла приезжал проводить обряд прямо в магазин. Я с ним жила четыре месяца, забеременела, а потом он убежал из магазина. Мне тоже предлагал, но я боялась, что нас потом поймают и убьют. После этого я его не видела.
Когда родился Бауржан, его сразу отдали няньке, отвезли на квартиру, которую снимала для детей Жансулу: у еще двух сотрудниц были дети. Я радовалась, что ребенок появился. Все равно — папа есть или нет — бог дает, будешь любить своего ребенка. Но за три-четыре месяца я его видела только один раз. Когда он маленький был, ему уже ползать хотелось, а нянька его не пускала — привязывала к батарее. Он сначала стал болеть рахитом, а потом в четыре года оказалось, что он не может ходить. Им никто не занимался. Жансулу стала мне предлагать: «Зачем тебе инвалид? Давай отвезем к детдому и у двери оставим?». Я отказывалась. Потом она говорила: «Давай в больницу отвезем, один укол сделаем, и он умрет». Я говорила: «Нет».
Когда мы уже вышли на свободу, оказалось, что он в младенчестве ногу сломал, она неправильно срослась. Врачи поставили диагноз, говорили, что он проживет только до девяти лет. Но он, слава богу, уже 13 лет живет. Рахит вылечили, все эти события он не помнит, в школу его не взяли — запаздывает развитие, поэтому учится в интернате. Ему дважды в год нужно в больнице лежать. В свои 13 лет он не умеет считать и писать, но разговаривает. Бывает, ему скажешь: «Пойди это принеси» — он идет и забывает, что-нибудь другое принесет.
«Руку держит, ногу держит — и фольгой бьет»
За те 10 лет, что я работала, у нас умерли две девушки. Одна работала-работала, а потом Жансулу повезла ее в Казахстан, и та в поезде умерла — оказалось, у нее был рак матки. У нас же никакого лечения не было все эти годы. А вторая как-то провинилась, ее били, а потом Жансулу решила ее наказать — нужно было 10-20 раз обходить магазин кругом изнутри. Оказалось, у нее сердце было слабое, ей стало от этого плохо. Жансулу мне в тот день сказала: «Иди с ней на квартиру после работы и смотри, чтобы ничего не случилось». Я с ней легла спать, утром встаю, смотрю, а она уже умерла. Жансулу сказала: «Никто ничего знать не должен, расскажешь — умрешь». А сестра погибшей работала со мной в магазине в этот день. Я чуть с ума не сошла, я ни плакать, ни улыбаться не могла. Ей 18 или 19 лет было, молодая девушка.
Били нас каждый день. У меня везде шрамы. О, как она била! Руку держит, ногу держит, лежишь — и фольгой бьет. Я всегда в синяках ходила, один удар — шишка потом. Здесь болит, здесь щиплет. Покупатели спрашивали, что с нами, но Жансулу нас так научила отвечать: «Муж бил, какая вам разница?». А куда нам было жаловаться?
Я один раз в 2009 году убежала. Меня в тот день Жансулу сильно побила, потому что я не успевала обслуживать покупателей. Я зашла на склад, а там дверь открыта — впервые так было. И я побежала. Было холодно, а я в лосинах, шлепках резиновых и в гипюровой водолазке. Неделю я так на улице жила. Сначала спала в подъезде, покупатели знакомые встречались: кто куртку дал, кто помыться к себе пустил, кто как-то с едой помог. Я обратилась в посольство [Узбекистана], там мне никто не помог. Пошла в полицию рядом с посольством, меня отправили в ОВД Гольяново.
В Гольяново меня увидела одна покупательница. Я ее просила не говорить хозяйке об этом, она пообещала, что не скажет, пускала к себе домой: поспать, помыться, поесть. А потом Жансулу ее спросила, не видела ли она меня, а та ей говорит: «Так Бакия у меня дома сидит». И я однажды просыпаюсь, глаза открываю — а Жансулу передо мной сидит. Я в шоке была. Была уверена, что она точно меня убьет. Но она сказала: «Ты прости меня». Плакала, говорила: «Я тебя не буду бить». Она же хамелеон была. А куда мне идти? Я пошла обратно. Два месяца нормально со мной Жансулу разговаривала, не била, а после этого — опять все как раньше.
Я думаю, что Жансулу — сумасшедшая. Она когда-то сама так же, как мы, работала. Она нам, когда водку пили, постоянно говорила: «Не думайте, так просто все не будет, мы когда-то тоже так работали: на холоде стояли». Она нам мстила за то, что сама ходила по улице и мерзла.
«Я десять лет рыдала, у меня уже слез не было»
В 2012 году от нас одна девушка вырвалась и уехала в Казахстан. Она пошустрее была. Четыре месяца проработала, попросила в какой-то момент у клиента телефон, встала в месте, где у камер слепая зона — у нас 30 камер в магазине было — и позвонила маме, сказала: «Забери, меня бьют». Через неделю за ней мать приехала, сделали вид, будто ничего не было, Жансулу ее отпустила. И эта девушка мне сказала: «Сестра, давай свой адрес, я родителям твоим расскажу». Я ей написала адрес, и она связалась с моей матерью. Так постепенно у нас все задвигалось, родители связались с другой девушкой — Зариной, и позже они как-то вышли на Олега Мельникова из «Альтернативы» и уже стали продумывать наше освобождение.
Я помню тот день: как мы ждали, как журналисты и волонтеры зашли в магазин, как мама моя пришла. Я была в шоке. Не плакала, откуда слезам взяться? Я десять лет рыдала, у меня уже слез не было. Помню, как с мамой сижу, а Жансулу подходит и спокойно спрашивает: «Бано, что случилось?». А я с мамой сижу и боюсь, что меня заберут и обратно привезут. А сейчас ничего не боюсь, хочу добиться справедливости. Меня бесит, что я десять лет была в рабстве. Если бы я в другом месте работала, у меня бы свое жилье уже было бы.
У меня после этой работы нервный тик развился, я каждые 5-6 месяцев делаю глазные уколы. Когда нервничаю, разговариваю или кушаю, внутри тянет, закрываются глаза. Немного успокоюсь — и тогда уже не закрываются. Это из-за того, что в голову был удар. На каждый укол 20-30 тысяч рублей уходит. Плюс у меня пальцы сломанные, шрамы на груди, на лице, кости все сломаны, болят, когда погода портится. Зубы Жансулу тоже мне выбила, у меня сейчас протезные зубы все. Да и мы же всегда стоя работали — из-за этого на ногах варикоз везде.
В 2012 году мы вышли на свободу, в 2013 год находились в Москве и в Подмосковье, а в конце года уехали на родину. В 2014 году я вернулась в Москву — был суд, хотелось добиться справедливости. Я нашла работу в другом месте, познакомилась с парнем, родила еще двух детей. Я влюбилась в него, думала, отсюда выйду, хорошо буду жить. А он оказался женатым. Мы три года с ним прожили, а потом я ему сказала: «Ладно, давай расстанемся, ты со своей женой живи». А что делать? Жизнь такая.
Сейчас у меня закончился срок патента (документ, который дает право работать иностранному гражданину, прибывшему в Россию в порядке, не требующем получения визы. — Прим. «Холода»). Его нужно каждый месяц делать, платить 5350 рублей, еще регистрацию в Москве продлять и за квартиру платить 5 тысяч рублей. На это нужны деньги, а пока патента нет, я не могу легально работать. Поэтому пока живу у знакомой на даче, нахожу подработки: например, посуду кому-то надо помыть, убраться на дачах, могут тысячу-полторы заплатить. Денег не хватает. У меня же еще двое маленьких, я их с нянькой оставила в Казахстане и няньке отправляю 200 долларов каждый месяц. Здесь 30 тысяч рублей заработаю, 15 тысяч туда отправляю, а 15 здесь уходит на жизнь, на Бауржана.
Что сейчас с остальными девушками, я не знаю. А эти магазины до сих пор работают. В правоохранительных органах говорят: доказательств нет. Но живое доказательство — мы сами. Правда, почти все, кроме меня, написали отказ от показаний — думаю, Жансулу им заплатила или что-то предложила — и уехали на родину. Я одна в Москве осталась, одна прихожу в «Гражданское содействие» (организация, которая уже почти 30 лет помогает мигрантам, защищая их права. В 2015 году комитет был внесен в список организаций, выполняющих функции «иностранного агента». — Прим. «Холода»).
Моей семье Жансулу тоже предлагала деньги — 60 тысяч долларов. Сказала родителям: «Приезжайте в Казахстан, я вам отдам». Но я сразу сказала об этом юристам и волонтерам из «Гражданского содействия», они догадались, что она может подставить, и посоветовали поставить условие: пусть приедет в Узбекистан и передаст деньги. Жансулу отказалась. Видимо, хотела в Казахстане как-то подставить, например, наркотики подбросить или что-то еще. Почему я в это верю? Они так уже делали: подбрасывали одному парню, который у нас работал, наркотики, и он на четыре года оказался в тюрьме.
Я уже привыкла к вниманию со стороны СМИ. Все думают — такого не бывает. Но я же сама себе не буду зубы ломать. Мне обидно, я как ишак работала, они меня били, издевались. Хочется их наказать. В 2016 году мы с юристами «Гражданского содействия» обратились в ЕСПЧ, ждем результата. Я теперь стараюсь больше людям помогать, на улице, в метро, когда вижу, что у кого-то проблемы, всем помогаю. И все думаю — вдруг однажды ко мне придет моя девочка и скажет: «Ты меня бросила, так и так». До сих пор я стараюсь ее найти, но не получается. А куда мне с этим пойти? У меня денег нет.
