«Я проснулся и встретил вторую войну в своей 17-летней жизни»

После полномасштабного вторжения России в Украину множество людей переехало оттуда в Израиль (только с февраля 2022 по февраль 2023 года из Украины переехало более 15 тысяч репатриантов), в том числе большое количество несовершеннолетних. И теперь многим из них пришлось пережить нападение ХАМАСа вместе с другими гражданами страны. «Холод» поговорил с израильскими подростками о том, что они думают и чувствуют по поводу уже второй войны, которую им приходится переживать.

В день нападения ХАМАСа у меня была странная реакция: мне было очень смешно, как будто это не по-настоящему. Когда была первая сирена, меня разбудили и я спокойно пошла в убежище. Не было никакой паники. Я просто не воспринимала это всерьез. 

Первую неделю было очень странно. Мне было одновременно волнительно и скучно. Школа вышла на дистанционное обучение, на улицы выходить было небезопасно, из-за этого время тянулось очень медленно. Я всегда была готова бежать в убежище и мониторила уведомления. У меня очень резкая реакция на тревоги: я как будто отключаюсь и бегу в убежище уже на автомате. 

Когда началась война в Украине, мне было намного страшнее. Меня вывезли из дома, и я все время была в дороге к неизвестному. Много моих друзей писали мне, что они слышали взрывы и тому подобное. В Израиле же было спокойнее, так как я знала про «Железный купол» (система противоракетной обороны, предназначенная для защиты от неуправляемых тактических ракет. 7 октября было запущено столько ракет со стороны Газы, что Железный купол не справился с перехватом всех. — Прим. «Холода») и находилась в безопасной местности. 

После школы я очень хочу пойти в армию, так как считаю, что важно отдать «долг» Израилю, потому что эта страна дала мне очень многое. К тому же это ценный опыт. 

Сейчас родители забрали меня в Германию на время. Мне тут намного спокойнее, но я стопроцентно собираюсь вернуться в Израиль, как только все успокоится. 

С Украиной меня уже ничего не связывает, кроме любви к стране и воспоминаний. Я хочу навестить свой старый дом и какое-то время пожить там. Но в долгосрочной перспективе я собираюсь жить в Израиле.

В день нападения на Израиль я проснулся в шесть утра от взрывов и сирен. Для меня это было далеко не первое такое утро, поэтому отнесся я к этому очень просто и продолжил спать. Проснувшись в полдень, я понял всю серьезность ситуации, так как увидел десяток сообщений и пропущенных звонков. Запомнилось мне это как день, в который я проснулся и встретил вторую войну в своей жизни.

До войны я жил в общежитии для ребят, обучающихся по программе НААЛЕ (предоставляет школьникам, имеющим право на репатриацию, возможность завершить в Израиле среднее образование и получить израильский аттестат зрелости, признаваемый во всем мире. — Прим. «Холода»), и занятия проходили очно. Сейчас всех перевели на дистанционное обучение. 

В целом все почти так же, как раньше, потому что я живу в центре Израиля. Война тут не ощущается масштабно, и спустя два-три дня все продолжили обыкновенную жизнь.

Я заметил, что жду звук взрыва во время тревог: когда я слышу сирену, есть как будто внутреннее желание услышать хлопок где-нибудь. 

Война в Украине началась с совсем другими ощущениями. Я жил на окраине города, возле окружной дороги, соответственно, встретил войну во всей ее печальной красоте. Спустя часа два после вторжения начались бои в шести километрах от моего дома, и с каждой секундой становилось хуже. Я думаю, это сравнимо с опытом тех людей, что встретили войну в израильских кибуцах, — нас объединяет чувство безысходности и один ужас вокруг.

Я собираюсь идти в армию здесь. У меня есть желание защищать тех, кто в этом нуждается, к тому же я собираюсь остаться в Израиле.

Конечно, мне хотелось бы вернуться в Украину. Мою родину, к сожалению, уничтожили почти во всех аспектах. Не секрет, что экономика страдает, дома разрушены. Что будет после войны, а самое главное, когда она закончится — большой вопрос. Пока нет ни одного намека на ее окончание.

В день нападения ХАМАСа у нас был шаббат, и нельзя было пользоваться телефонами. Только когда шаббат закончился, я увидел сообщения и пропущенные звонки от родителей и друзей (когда началась война в Украине, я один поехал учиться в Израиль, а вся моя семья осталась в Украине). Так я наконец узнал, что произошло. 

Здесь я за себя не переживаю, потому что живу на севере Израиля. Переживаю только за своих друзей и родственников, находящихся в центре и на юге страны, но на данный момент у них все хорошо. 

С начала войны в Израиле единственное, что изменилось в моей жизни, — учеба в школе. Сначала нам продлили школьные каникулы, а сейчас у нас только четыре урока в день. 

Уезжать из Израиля мне не хочется. Воздушные тревоги или уведомления о них меня не пугают. Я даже думаю о том, чтобы пойти здесь в армию после учебы. Пока что я занимаюсь волонтерской деятельностью, собираю и отправляю еду для солдат. Насчет возвращения в Украину в будущем я пока не уверен. 

В ту субботу я проснулась от сирены, удивила себя тем, что даже сквозь сон поняла, что это сирена и что надо идти в бомбоубежище. Пошли только мы с бабушкой, родители и сестра спали в своих комнатах на втором этаже и не проснулись настолько, чтобы подняться с постелей и спуститься. Мы еще ничего не знали, поэтому, как только звуки стихли, пошли дальше спать. 

Утром я пошла в гости к другу. Мы, его родители и старшая сестра ходили по дому и периодически зачитывали приходящие новости. Было совершенно непонятно, что происходит. Помню момент, когда число убитых вдруг скакнуло с 20 до 40 и мы ужаснулись. На момент, когда я отвечаю на эти вопросы, их число почти достигло полутора тысяч человек. Количество поселков, в которых были проникновения, вдруг скакнуло до восьми, сейчас их, кажется, больше 20. Стало известно, что захвачена военная база, а позже — что несколько. От каждого такого известия мы приходили в ужас — все это раньше казалось невозможным. 

Поскольку я уже закончила школу, мне было сложно сказать, что нарушилась моя рутина. Временно закрылся скалодром, на который я хожу лазить, но теперь вновь открылся, только с сокращенным графиком работы. Я преподаю языки, и всю прошлую неделю я не проводила уроки из-за собственного состояния и ощущения, что всем не до того. 

Мы живем в частном доме, поэтому у нас есть свое бомбоубежище. Теперь оно обустроено: в нем есть ковер и подушки, чтобы было удобно сидеть в нем продолжительное время, лекарства, вода и запас еды. В жизнь вернулся онлайн — как минимум раз в день я оказываюсь на онлайн-встречах. Первые несколько дней я не выходила из дома, теперь вновь выхожу, но чаще пишу родственникам, что я дошла, что все в порядке. 

Сильнее всего изменилась обстановка в городе: улицы пустые, нет пробок, автобусы ходят реже, чаще встречаются солдаты. Вместо рекламы везде висят флаги Израиля с лозунгами «Мы победим». Магазины полупустые. Многие люди ходят с совершенно потерянными взглядами. Ватсап полон групп с волонтерством и бесконечными пересланными сообщениями о сборе снаряжения для солдат и вещей для эвакуированных жителей юга. Я не могу открыть инстаграм и не погрузиться в информационную борьбу, бесконечные перепосты произраильских постов, в ленте так или иначе попадается очередной европейский или американский блогер, выразивший свое мнение, которым никто не интересовался. 

То, что объединяет начало этой войны и начало войны в Украине, — непонимание, перерастающее в острое желание оказаться в мире «до», и отчаяние. Также похоже и то, что поначалу любая информация, например, истории в инстаграме о нормальной жизни в других местах, казалась лишней, чуждой и чуть ли не оскорбительной. 

Сейчас я больше боюсь мнения общественности. Когда началась война в Украине, было ясно, что все мое окружение и все «либеральные» и «прогрессивные» люди будут на стороне Украины. А сейчас совсем не очевидно, что они будут на стороне Израиля. Еще важная разница в том, что сейчас я сама нахожусь в стране, в которой началась война, и в армию пошли мои знакомые. Войну в Украине я воспринимала с точки зрения русской оппозиции, а войну в Израиле — как гражданин и житель Израиля.

Я не собираюсь идти в израильскую армию: уже почти полгода я пытаюсь выбить у них бумажку о состоянии здоровья, которая позволит мне туда не пойти. В целом я никогда не горела желанием служить, но периодически сомневалась. Все мои одноклассники пойдут в армию, даже те, кого не хотели брать по состоянию здоровья, боролись за то, чтобы их взяли как волонтеров. После начала войны я в очередной раз начала сомневаться. Сложно смотреть сейчас на всех солдат и резервистов, работающих и воюющих, на то, как к ним относятся люди, сложно чувствовать себя частью происходящего здесь и спокойно, искренне говорить: «Я туда не пойду». Думать, что я не хочу в армию, когда мир, и хочу в армию, когда война, кажется безумно неискренним и неправильным. Но окончательное решение мне еще предстоит принять. 

Я очень не хочу уезжать из Израиля, пока есть возможность здесь оставаться. Я верю, что она останется на протяжении всей войны, потому что большинству уезжать некуда. Кроме того, отъезд в некоторой степени считается проигрышем. Я не хочу уезжать, потому что у меня здесь друзья и я понимаю, что в любом другом месте в мире буду чувствовать себя еще менее спокойно, — буду издалека следить за местными новостями и чувствовать себя чужой. В семье речи об отъезде не идет, потому что в Тель-Авиве довольно безопасно — он далеко и от Газы, и от Ливана, насколько это возможно в масштабах Израиля. Каждый день или через день звучат сирены, но немного. Бомбоубежище есть, папа продолжает работать.