На острове Лидо продолжается 80-й Венецианский кинофестиваль. Для «Холода» о нем пишет кинокритик Зинаида Пронченко. Уже в субботу, 9 сентября, жюри во главе с режиссером Дэмьеном Шазеллом раздаст награды, и, по мнению Пронченко, один из фаворитов уже понятен — это новый фильм Йоргоса Лантимоса («Лобстер», «Клык», «Убийство священного оленя») «Бедные-несчастные». Кроме того, во втором выпуске ее фестивального дневника — новый фильм 90-летнего Романа Поланского с Александром Петровым в одной из ролей и два биографических фильма о музыкантах: Элвисе Пресли и Леонарде Бернстайне.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Есть ощущение, что отборщики Венецианского кинофестиваля в этом году взяли в конкурс все, что не прибито, упало и пролежало больше пяти секунд, никому другому не пригодилось, не подавало признаков жизни или большого искусства. Вопросы, например, вызывают ходульные байопики кумиров давно минувших дней. Сразу за Энцо Феррари, человеком и машиной, точнее дубиной стоеросовой, настал черед Леонарда Бернстайна и Присциллы Пресли — в версии, соответственно, Брэдли Купера и Софии Копполы.
«Маэстро» успел оскандалиться еще до Венеции: грим Купера, а именно выдающийся накладной нос, заставил самых бдительных критиков заподозрить автора в антисемитизме. Как выяснилось на премьере, размер не имеет значения, в отличие от слабой режиссуры и примитивной драматургической трактовки. Из композитора и дирижера, автора музыки к революционной «Вестсайдской истории» Брэдли Купер по набившей оскомину схеме сделал клозетного гея, изводящего и себя, и жену (Кэри Маллиган) подцензурными половыми связями. В «Маэстро» нет звуков музыки, зато в изобилии шепотов и вздохов Ленни, прижавшего за углом очередного волоокого и златокудрого эфеба. Из-за другого угла на эту конфетно-букетную порнографию с болью в глазах взирает как бы все принимающая, но не до конца понимающая супруга. А где-то вдалеке играет джаз и бликуют в лучах солнца холодные небоскребы.
Идея заземлить любой творческий успех грязным бельем не то чтобы плоха, но однозначно пошла и, главное, почти всегда ничего не добавляет к пониманию персонажа. Бернстайн известен миру как гениальный музыкант. Тот факт, что он при этом был еще и человеком, тоже, в принципе, ни у кого не вызывает сомнений. Невозможность в мейнстримном, зрительском кино разобрать музыкальную гармонию по нотам, хоть как-то ее осмыслить, толкает постановщиков на кривую дорожку, по которой обычно крадутся корреспонденты таблоидов и инстаграм-коучи. Неважно, что Бернстайн думал про фортепианный цикл Бетховена или Малера с Брукнером, важно, что ему нравились блондины, желательно высокого роста. Впрочем, детей Бернстайна, присутствовавших в зале, инсинуации Брэдли Купера более чем устроили, на титрах они размахивали руками, пародируя дирижирование папеньки, и, надо сказать, получалось у них сильно лучше, чем у исполнителя главной роли.
В свою очередь «Присцилла», снятая Софией Копполой практически в соавторстве с героиней, Присциллой Болье-Пресли (в основу фильма положена автобиографическая книга «Элвис и я»), напротив, грешит чрезмерной целомудренностью. В этой картине тоже напрочь отсутствует музыка (по таинственным юридическим причинам) и секс. Все внимание сконцентрировано на страданиях несовершеннолетней девушки из Техаса, польстившейся на внезапные авансы Короля и затем ожидаемо попавшей в золотую клетку, в которой все спят, но не друг с другом, а с сильнодействующими препаратами. Звезда «Эйфории» Джейк Элорди играет не столько двойника, сколько функцию; еле разжимая губы, он бормочет какие-то мизогинные реплики, а большую часть времени попросту мычит, демонстрируя крепнущую с каждой проглоченной таблеткой деменцию. Объект его нескончаемого абьюза два часа кукольно хлопает накладными ресницами, чтобы затем умчаться из Грейсленда на кабриолете под знаменитую композицию «I Will Always Love You». Жизнь насекомых, уравненных в правах с домохозяйками. Привычный метод Копполы — покопаться в подростковых травмах и обнаружить среди застарелых обид ту единственную, до сих пор нарывающую, в данном случае не работает. Не всякая история стоит слезинки ребенка, а тем более громкой экранизации.
Страшно расстроил и Роман Поланский, решивший тряхнуть стариной вместе с товарищем детства Ежи Сколимовским (вместе они когда-то написали дебютный фильм Поланского «Нож в воде»). Их «Дворец» выглядит неудачной скатологической шуткой, отпущенной не вовремя и не к месту. Только от одной мысли, что именно этой картиной Поланский завершит свою великую карьеру, становится невыносимо больно и грустно. Действие «Дворца» разворачивается в канун 2000 года на знаменитом швейцарском курорте Гштад, в пятизвездочном отеле «Гштад Палас», по соседству с которым режиссер, чтобы скрыться от американского правосудия, вынужденно провел долгие годы заточения. Клиентуру подобного рода заведений Поланский вывел без прикрас, но чересчур сгустив аляповатые краски. В кадре вереницей проходят разного рода фрики и моральные уроды — в первую очередь русские бандиты (одного из них играет Александр Петров) с проститутками, поднимающие бокалы Боллинже за здоровье свеженазначенного преемника В. В. Путина; конечно же, жертвы пластической хирургии, престарелые дамы, смахивающие за счет ботокса на рыбу-каплю; разумеется, выжившие из ума американские миллиардеры — под руку с юными, но уже страдающими ожирением любовницами, и Микки Рурк в качестве Дядьки Черномора, вернее перезагоравшего Франкенштейна. Все вышеозначенные категории граждан страдают от тщеты и предаются порокам, наблюдать за их экзистенциальными потугами тяжко и несколько неловко. Теперь, после одиозного интервью Андрея Мельниченко изданию FT, мы можем с уверенностью утверждать: длительное проживание в Швейцарии никому не идет на пользу, даже гениальным режиссерам.
На этом дегенеративном фоне чрезвычайно выгодно смотрится новая картина Йоргоса Лантимоса «Бедные-несчастные», которая точно не останется без наград в грядущее воскресенье. Лантимос адаптировал культовый роман 1990-х годов шотландского писателя-постмодерниста Аласдера Грея. Главная героиня «Бедных-несчастных», глубоко беременная Белла Бакстер (блистательная Эмма Стоун), в прологе совершает самоубийство, бросившись с моста в Темзу, но возвращается к жизни благодаря научному эксперименту полубезумного профессора Годвина с недвусмысленным прозвищем Год. Тот пересаживает утопленнице мозг ее неродившегося ребенка, а затем учит объект хирургического вмешательства заново смотреть и видеть, дышать, слышать, ненавидеть, и зависеть, и терпеть… но как раз терпеть Белла ничего не намерена, ибо из объекта мечтает превратиться в субъект. В связи с чем стремительно покидает дом Пигмалиона и отправляется в люди. Процесс эмансипации Лантимос, слава ему и хвала, не сводит к нудной феминистской притче, хулиганя в каждом кадре. Секс тут идет под руку не со страхом, а со смехом. Осмеянию подвергается практически все, особенно левачество: в какой-то момент, устроившись в бордель, Белла между пассами зачитывается Марксом и Энгельсом, воспринимая их политэкономические теории слишком буквально. В борьбе за клиторальные оргазмы она обретает право свое называться не только женщиной, но и человеком.
В финале Лантимос, правда, сбивается на знакомые нам по фестивальной конъюнктуре последних лет бодрые прогрессивные речовки, напоминая зрителям, что даже сегодня не все уяснили, что «женщина» и «человек», как ни странно, одно и то же.
