У 32-летней украинской журналистки Виктории Хамазы есть нагрудный знак от главнокомандующего ВСУ Валерия Залужного — за помощь военным. Хамаза получила его, потому что уже почти 10 месяцев она ездит в район Бахмута: вместе с командой волонтеров она достает и привозит солдатам одежду, тепловизоры и даже джипы-пикапы с беспилотниками. Такие заказы, по ее словам, сейчас поступают каждую неделю. Белорусское издание «Зеркало» записало рассказ Хамазы — «Холод» публикует некоторые моменты.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
О ситуации в Бахмуте
Сейчас Бахмут не утихает ни днем, ни ночью. Если ехать в темное время суток, над городом зарево: как восход солнца, только без солнца. Это какой-то Мордор. Город «говорит» стрельбой.
В Бахмуте ты под обстрелами все время. Передвигаться небезопасно. В город заходят вражеские [российские] снайперы. Помню, как-то ночью шли уличные бои — заходили диверсионные группы, наши парни их обезвреживали. Я не могла уснуть: слышишь какие-то перестрелки, потом кто-то кричит или стонет, потом прилет, какое-то здание рушится… Знаете, такой контраст: ты пытаешься спать, а где-то близко кто-то борется за свою жизнь. Или теряет ее.
Сейчас в городе нет уже, может, ни единого уцелевшего здания. Каждый раз приезжаем, и что-то меняется. Например, здание, где мы в подвале ночевали, каждый раз все меньше и меньше: то кусочка стены нет, то какого-то этажа. Как-то прилетело, когда мы были там в укрытии. Был настолько сильный взрыв, что завалило два этажа, сверху образовалась огромная дыра. В подвале у нас тоже что-то немного осыпалось.
Когда прилетает, это так быстро происходит, что не успеваешь испугаться. Такой глухой звук, а потом просто много пыли, и ты пытаешься услышать, где кто. Сразу перекличка: все живы, все нормально?
Сейчас Бахмут пахнет борьбой. Заезжаешь в сильно разрушенные районы — и там стоит трупный запах. Такой страшный, его ни с чем не перепутаешь. На окраинах есть места, где раньше были свалки. Там еще после летних боев осталось много убитых. <...> Там просто все перемешалось, поэтому могут лежать и наши [украинские солдаты]. Самый страшный запах — у завалов, потому что там еще и мусор. Вообще, в Бахмуте на обочинах кучи мусора, выбрасывать его некуда, и, когда все перемешивается с разлагающимися человеческими телами, стоит страшная вонь.
Сейчас зима, все замерзло, а вот только начнет таять — будет экологическая катастрофа. Уже сейчас, как теплеет, тела разлагаются, все эти останки идут в землю. Поэтому на окраинах у людей в частном секторе в колодцах вода уже непригодна для питья.
О том, как живут и воюют солдаты
Военные в самом Бахмуте живут, как правило, в подвалах — если они не завалены, конечно. Подвалы бывают разные. В более-менее обжитых или там, где есть относительный ремонт, еще нормально. Парни там ставили ночью буржуйки, потому что очень холодно, но с ними тяжело спать: дым расходится по всему подвалу, режет глаза — к утру ты дышишь только им. От этого все страшно кашляют. Но в некоторых подвалах вообще стояла вода. Бойцы кидали на пол ковры из людских квартир, стелили на них карематы (туристический коврик из теплоизолирующего материала. — Прим. «Холода»), спальники и спали в таких условиях. Вокруг влажность, грибок, ничего не успевает просохнуть — многие заработали себе воспаление легких.
В окопах, особенно на линии соприкосновения, вообще страшная ситуация. Когда были дожди, ребята стояли по колено, по пояс в воде: некоторые окопы настолько затопило. В морозы там, где совсем горячие позиции, солдаты даже не могут маленькие буржуечки зажечь, чтобы погреться или чай заварить, разогреть еду, потому что идет дым — и их сразу замечают. Поэтому там работают с обмороженными пальцами, руками, ногами.
Буквально на днях к нам в Черкассы привезли парня из-под Соледара, где была такая же страшная ситуация (25 января Украина подтвердила вывод своих войск из этого города. — Прим. «Зеркала»). Их позицию накрыли, одежда на них обгорела, обуви не было вообще, и они шли два или три километра босиком, пока не добрались до какой-то хаты и не нашли там какие-то шлепки резиновые. Ноги у них были полностью черные, но на адреналине они еще как-то дошли до своих позиций, а там их уже направили в медицинский батальон и передали дальше. Но их ноги были настолько отморожены, что спасать уже было нечего.
Кто-то потерял каску и стоит без нее, потому что подвезти новую не могут. Сухпайки поели, батончики — тоже, у кого-то нет даже воды — парни едят и пьют талый снег. Это, по сути, грязная вода. Фильтров на всех не хватает, но людям же хочется пить! Хотя бы так спасаются, держатся неделями. Из-за этого у бойцов в Бахмуте очень много кишечных воспалений, расстройств. Но ребята до последнего, пока не поступит приказ, позиции не оставляют.
Еще одна проблема — с лета диверсионные группы стали переодеваться в форму ВСУ. Бывало, просто тормозили [украинские машины] на краю дороги, делали вид, что [у них] кто-то ранен, и убивали наших военных, забирали машины. Недавно в Курдюмовке (поселок городского типа в 16 километрах от Бахмута. — Прим. «Зеркала») была история: враг переоделся в нашу форму, где-то они взяли пароли — и их пропустили на блокпосту, подумали, что свои. А они заехали на одну из позиций ночью и расстреляли всех, кто там был (о похожем случае сообщал один из украинских телеграм-каналов. — Прим. «Холода»). Ну и это же тоже затрудняет идентификацию погибших — где враг, а где наш. Иногда ребята забирают погибших: там жетон и форма нашего военного, а тело — россиянина.
Об оказании помощи раненым
Очень часто, [пока] парни довозят раненых к медикам, кто-то уже умирает. С бойца снимают форму, а за броником — детское письмо в файлике. Так бывает очень часто. Притом что у многих еще нет своих детей. У таких это просто письмо какого-нибудь школьника. Была история, когда военный погиб, а у него такое письмо за броником лежало еще с 2014-го — все это время он его около сердца носил.
Все это очень больно, потому что знаешь, что где-то там семья, у которой рушится мир. Когда видишь форму, залатанную вручную, понимаешь, что шила мама, или жена, или сестра. Это с такой нежностью делалось, а человека уже нет. И близкие могут еще даже и не знать об этом.
Наши медики в Бахмуте описывали интенсивность боев по поступлению раненых. Иногда за день 70 человек — и даже тогда врачи зашивались: не успеваешь осмотреть одного — еще троих привезли. Такой конвейер. А бывает, за день вообще полтысячи. На ту же группу врачей. Всех нужно оформить, всем нужно оказать помощь. Когда врачи совсем перегружены, то говорят нам, что делать, а мы помогаем, хотя медобразования у нас нет — только курс по тактической медицине. Уколы делать, капельницы ставить, швы накладывать на голову — все это я уже делала.
Сейчас госпиталя в Бахмуте нет — есть стабилизационные пункты, на каждом по несколько врачей. Их разделяют, чтобы, если вдруг в какой-то из пунктов попадет враг, не потерять сразу всю бригаду медиков. Еще работают медбатальоны, но они тоже больше не дислоцируются в городе.
Врачи в Бахмуте вообще супергерои, делают невероятные вещи! Им привозили тяжелых бойцов, без конечностей, а они их собирали, стабилизировали и передавали дальше на эвакуацию. Когда в городе еще был госпиталь, но света, генераторов уже не было, оперировали бойца просто в налобных фонариках! Как говорят они сами, бывает, за сутки выкуривают одну сигарету. Поесть, попить, сходить в туалет времени совсем нет — просто меняют перчатки, стерилизуют руки и не отходят от стола. Могут стоять и по 20 часов в операционной.
Притом что у них медикаментов не хватает, даже того же наркоза, обезболивающих. Проблема с поставками, потому что некоторые сильнодействующие препараты отпускают только медикам, а времени ждать новых поставок у них нет. Врачи просят привезти что-то, а я как волонтер купить это не могу. Эта процедура на 12-й месяц войны до сих пор, к сожалению, не продумана, хотя мы обращались во множество инстанций, чтобы ускорить процесс. И получается, что на горячих позициях часто нечем обезболить раненого.
Буквально неделю назад наш друг в Бахмуте получил ранение, его тело посекло осколками, а они же горячие! Пока его довезли до медиков, эти осколки просто прикипели к нему. Все видимые из мышц вырезали, с мясом вырывали просто по-живому: обезболивающего не было. Даже если оно есть — в таких маленьких дозах, что врачи берегут его для парней, у кого совсем беда и оторвало конечности.
На весь этот ужас, смерти, разрушения тяжело смотреть. Хотя, если честно, там максимально эмоции выключаются. Уже после, когда возвращаемся, бывает, так пробирает, что часами просто едем молча. Дома ловишь флешбэки от какой-нибудь мелочи, и начинает крыть воспоминаниями.
О жителях Бахмута
У местных ужасная ситуация. Многие тоже погибают от осколочных ранений: то там прилет, то тут накрыло. Из гражданских в городе остаются, по последним подсчетам, около двух тысяч человек. Многие боятся выходить и все время прячутся в подвалах. Пока мы с вами говорим, там вместе со взрослыми сидят около 200 детей (по данным полиции Донецкой области на 2 февраля, в Бахмуте оставалось около 6000 человек, из них 179 детей. Каждый день полиция отчитывается об эвакуации в среднем 200 человек. — Прим. «Холода»).
Почему люди все еще остаются в разрушенном Бахмуте? Не всем есть куда ехать. Старенькие говорят: «А кто нас там ждет? У меня нет ни денег, ничего — куда мне ехать? Вывезете меня в те же Черкассы, а дальше что? Мне 70, я прожил тут с детства, тут вся моя жизнь». Некоторые просто боятся.
Есть и такие, кто реально верит, что все это закончится, что Бахмут отобьют, мол, «надо просто перетерпеть». Ну и, конечно, кто-то ждет «русский мир», говорит: «Зачем вы сюда пришли? Это все из-за вас. Это вы стреляете!» Да, они есть до сих пор. Были и коллаборанты — и вашим, и нашим. Но сейчас таких в городе уже меньше, чем было в начале войны.
