«Холод» продолжает цикл ведущего российского политолога Григория Голосова о том, какой может быть Россия после Путина и что нужно сделать, чтобы это «после» наступило. В 2022 году Голосов рассказал про перспективы новых авторитарных, партийных и военных режимов в России. В 2023 году он оценит возможность демократический изменений. Эта статья посвящена уличному протесту и условиям, необходимым для того, чтобы он привел к смене режима.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
В предыдущих статьях цикла, посвященного перспективам политической динамики в России, я рассмотрел некоторые варианты смены нынешнего российского режима на другой, но тоже авторитарный. Подведу предварительные итоги этого анализа:
1. Вероятность его замены на другой персоналистский режим — низкая, потому что личные политические ресурсы действующего автократа передать кому-то другому чрезвычайно сложно, а с нуля такие ресурсы нарабатываются годами, если не десятилетиями.
2. Вероятность замены на партийный режим — еще ниже, потому что правящую партию пришлось бы не просто создавать с нуля, но и преодолевать при этом наследие деидеологизации населения, естественной в условиях персоналистской автократии.
3. Вероятность установления консолидированного военного режима следует практически исключить из-за фрагментации силовых структур.
4. Вероятность установления неконсолидированного военного режима, то есть захвата власти какой-то одной из силовых фракций, не следует списывать со счета. Однако такой поворот событий, чреватый для страны колоссальными опасностями в ближайшем будущем, был бы в то же время лишь временным и частичным решением текущих проблем. Это значит, что все равно следовало бы найти какое-то более долгосрочное решение.
Если мы ограничиваем возможности выхода из нынешней ситуации авторитарными вариантами, значит, мы находимся в цугцванге, при котором любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции. Я полагаю, что осознание этого цугцванга как правящим классом, так и основной массой населения — одна из причин отсутствия в России сколько-нибудь убедительных проектов политических перемен, которые привели бы к исправлению положения в стране. Ведь если ничего сделать нельзя, то лучше ничего и не делать, а просто ждать и заниматься рутинными делами (вроде подготовки к «выборам», то есть к водворению Путина на новый срок в 2024 году) в надежде на то, что с более насущными проблемами все само собой как-нибудь устроится.
Однако если мыслить чуть более перспективно, то следовало бы все же взвесить и возможности демократического, а не авторитарного выхода из нынешней ситуации. Этим и займемся.
Уличный протест
Сравнительно недавно российская пропаганда запугивала население этим вариантом, закрепив за ним название «цветная революция» и утверждая, что «на самом деле» двигателем подобных процессов всегда выступают зарубежные кукловоды. Оставим эту интерпретацию на совести пропагандистов. Нужно совершенно лишиться здравого смысла, чтобы поверить в возможность организовать массовые выступления в какой бы то ни было стране, будь она размером хоть с Лихтенштейн, путем раздачи пресловутых «печенек». Разумеется, для подобного рода масштабных процессов нужны весьма серьезные внутренние предпосылки.
Начнем с варианта, который немногие сочли бы сегодня реалистичным, но который все же периодически всплывает в дискуссиях о будущем России. Это вариант с массовыми народными выступлениями против режима, вследствие которых он падет, а к власти придут какие-то политики, уверенно ведущие страну по пути демократии.
Это как будто возвращает нас к тому, что на данный момент таких предпосылок в России просто нет. В массе своей население не то чтобы довольно текущей ситуацией, но относится к ней терпеливо и готово терпеть дальше. Я не буду ссылаться здесь на данные о поддержке президента, армии, «СВО» и так далее, обильно поставляемые российскими опросными службами. Полагаю, что в любой стране, находившейся в прошлом на грани революционных перемен, опросные данные были бы примерно такими же.
У меня нет сведений об опросах общественного мнения на предмет поддержки властей, проводившихся в Египте и Тунисе на пороге «арабской весны» 2011 года, однако известно, что выборы, проведенные в этих странах незадолго до нее, власти выиграли, причем с большим преимуществом. Многие избиратели — те самые люди, которые через несколько месяцев вышли на улицы, — действительно голосовали за тех правителей, ради свержения которых многим из них предстояло поставить на кон свои жизни.
Обычная динамика подобных процессов в том и состоит, что население от пассивной поддержки режима внезапно переходит к его активному неприятию. Понятно, что эта динамика наблюдается лишь тогда, когда терпение населения исчерпывается, однако уловить этот момент чрезвычайно трудно. Как я уже отметил, в России он еще не наступил. Из международного опыта известно, что непосредственным толчком к этим переменам могут послужить довольно незначительные локальные события. Скажем, в Тунисе это было самосожжение уличного торговца, после того как у него конфисковали тележку с фруктами. Нынешние события в Иране, скорее всего, не приведут к смене режима, но они безусловно массовые и явно режиму угрожают. Толчком к ним стало полицейское насилие по отношению к девушке, которая, по мнению местной полиции нравов, была одета не по канонам ислама.
Я бы не стал преувеличивать значение того обстоятельства, что в обоих случаях ключевую роль сыграли неправомерные, по оценке участников выступлений, действия государственных репрессивных структур. Тут важен более глубокий уровень мотивации.
Зачем люди выходят на улицу?
Зададимся вопросом, какой целью руководствовались люди, в разные времена и в разных странах выходившие на улицу. Они боролись за демократию? В некоторых случаях, возглавлявшие движение политики действительно рассматривали установление демократии как конечную цель движения и располагали достаточным влиянием на массы, чтобы формула о демократизации оказалась у всех на языке. Однако непосредственной целью протестующих была смена власти — даже не режима, а именно власти: они боролись не за демократию, а за то, чтобы у власти оказались другие люди.
Это естественно. Приписывать массовым движениям борьбу за демократию в качестве непосредственной цели неправильно уже по той причине, что демократия сама по себе является не ценностью, а инструментом с довольно узкой областью применения. Традиция, в рамках которой непосредственное участие народа в делах государственного управления рассматривается как самоценная активность, ведущая к улучшению нравов и человеческой природы, — не демократическая, а республиканская, и эта традиция вполне совместима с отказом от либеральной демократии как формы правления. Однако сегодня республиканский идеал не может быть массовым. К худу или к добру, современные люди менее всего заботятся о создании общественного устройства, которое позволило бы им самим стать лучше. Они заботятся о создании более удобной для себя среды обитания.
Связь между сменой власти и сменой режима не является очевидной для массового сознания, и дело тут не в ограниченности обывателей, а в том, что на коротких дистанциях такой связи и правда нет. Традиционные политические режимы (вроде китайской монархии) веками переживали натиск крестьянских восстаний, время от времени успешных, за счет того, что меняли плохих монархов на хороших. Сегодня такое вряд ли возможно. Вероятность совпадения смены власти со сменой режима велика.
Однако будет ли идущий на смену автократии режим демократическим — это отдельный и далеко не предрешенный вопрос. Ведь массовое движение против власти может принять такое направление, которое будет благоприятным не для демократизации, а для перехода к иной форме авторитаризма. Скажем, в Египте раскол движения, приведшего к падению режима Хосни Мубарака, значительно облегчил путь к установлению военного режима, стремительно эволюционировавшего в направлении персоналистской диктатуры. Многочисленны и примеры другой траектории, при которой непосредственным итогом массовых выступлений было установление партийных режимов. Действительно, в процессе борьбы партия может организационно окрепнуть, сформировать идеологию и внедрить ее в массы, а это и есть ключевые предпосылки к созданию партийного режима.
Возможность националистического протеста
Сегодня есть сильный соблазн предположить, что такое массовое движение было бы по преимуществу националистическим, а значит, и установленный им режим носил бы крайне правый, фашистский характер. Однако такое предположение обманчиво. Дело не в том, что радикальное крыло российских националистов властям удалось закатать в асфальт систематическими репрессиями, а те националисты, которые остаются на поверхности в качестве «военных блогеров», ни к чему подобному не способны ввиду трусости и готовности обслуживать нынешнюю власть за крохи со стола настоящих хозяев жизни. При резком повороте событий настоящие буйные нашлись бы: одни всплыли бы из забвения, а другие изменили риторику, почуяв новую выгоду.
Дело в элементарной логике. Массовое националистическое движение в современной России возможно лишь как движение за продолжение — любой ценой и любыми средствами — наступления на Украину. А поскольку власти и сами не отказываются от такой цели, то на данный момент эта повестка дня почти пуста, сводится к жалобам на некомпетентность военного руководства и к просьбам его сменить, обращенным к Путину. Судя по всему, изменить ситуацию может лишь признанное, очевидное военное поражение в сочетании с падением уровня жизни. Однако если это произойдет, то требовать «продолжения банкета» будут немногие. На первый план выйдет вопрос об ответственности за провал, то есть о смене власти.
Идея сменяемости власти
Алексей Навальный приложил серьезные и в целом продуктивные усилия к тому, чтобы мысль о демократии как способе сменяемости власти закрепилась в общественном сознании. Сейчас эта мысль дремлет, но ее активация в условиях массовых протестов практически неизбежна. Это, на мой взгляд, способно создать ту самую точку, в которой стремление людей к изменениям соединится со стремлением к демократии, а разделяющие это стремление политики получат шанс на успех.
Возможность такого поворота событий облегчается тем обстоятельством, что и для тех политиков, взгляды которых отнюдь не фокусируются на демократии (включая сюда тех же националистов и, возможно, левых), сменяемость власти путем выборов может оказаться полезным инструментом, дающим им возможность не только выжить на политическом поле, но и продолжить борьбу за власть. Напомню, что наиболее успешное на данный момент движение за демократию в России, которое в 1991 году привело-таки к смене режима, было идеологически разнородным и включало в себя не только демократическую, но и весьма существенную националистическую составляющую.
Уличный протест, репрессии и компромисс с властью
Таким образом, если и не в текущих условиях, то после их изменения в легко прогнозируемом направлении массовое движение за демократию в России возможно. Однако мы живем в мире, где движения подобного рода не выдерживают столкновения с репрессивными государственными машинами. В России на слуху пример Беларуси. Но пример Венесуэлы более показателен — в частности, в том отношении, что авторитарное государство способно одержать верх даже в условиях, когда оппозиция пользуется колоссальной поддержкой внутри страны и получает всестороннюю помощь из-за рубежа.
Массовые выступления против режима могут послужить важным обстоятельством, способствующим смене режима, но лишь в контексте более широкого круга событий, охватывающего не только массы, но и правящий класс. Более того, ключевое значение имеет не столько массовость выступлений, сколько готовность власть имущих к поискам компромиссных решений. При такой готовности десятки тысяч протестующих могут добиться успеха там, где без нее потерпели бы поражение миллионы.
Другая сторона дела состоит, конечно, в том, что тогда можно было бы и вовсе обойтись без массовых выступлений. Исторический опыт показывает, что революция — не лучшая дорога к демократии. Франция достигла устойчивой демократии более чем через 80 лет после взятия Бастилии, пережив целую серию диктатур. Кнопка, с помощью которой можно открыть шлагбаум для проезда по менее ухабистой дороге, под рукой не у масс, а у правящего класса.
