Указ, который 21 октября подписал Владимир Путин, позволяет государству диктовать компаниям, как именно им вести бизнес: сколько товаров производить, какие это должны быть товары, сколько они должны стоить. После его публикации многие эксперты объявили, что Россия фактически перешла на плановую или даже военную экономику. «Холод» поговорил с профессором Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Олегом Ицхоки о том, оправданы ли эти опасения, что происходит с российской экономикой сейчас, почему санкции неэффективны и, наконец, что будет с курсом рубля.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Указ, который подписал Владимир Путин, переводит российскую экономику на военные рельсы?
— Думаю, это не будет иметь какого-то макроэкономического эффекта. Нет сомнений, что в отдельных отраслях важные предприятия переведут на военное производство, и, наверное, будут заставлять по каким-то государственным расценкам производить военную продукцию, возможно, себе в убыток. Но повлияет ли это на макроэкономику, на объем занятости, на объем ВВП — сказать сложно; мне кажется, что, скорее, нет. Возможно, ВПК (военно-промышленный комплекс. — Прим. «Холода») удвоится, возможно, какие-то предприятия ради этого начнут работать себе в убыток, но даже в таком случае экономика не станет военной.
При этом, если перевести предприятия, которые простаивают, в ВПК, это может стать гарантией неувольнения сотрудников. Так будет поддержан уровень потенциальной занятости.
Тогда, может быть, это переход не к военной, а к плановой экономике?
— Рыночная экономика в России действительно сужается. Занятость в России последние 10-15 лет тоже была не вполне рыночная: госкорпорации, огромные компании, в которых у государства большая доля участия, компании, где государство могло диктовать свои условия. Это уже не совсем рыночная экономика, но и не плановая.
То, что мы видим сейчас, — дальнейший отход от рынка. Безработицы, по официальным данным, почти нет в связи с тем, что государство, например, в июле помогало предприятиям, а теперь требует не увольнять сотрудников. Это нерыночный механизм работы рынка труда, где, может быть, многие производства простаивают, но работников при этом не увольняют и выплачивают им зарплату, пока это возможно. Эти эффекты действительно будут нарастать, и они приводят к росту неэффективности, но, опять же, пройти путь обратно до экономики, которая была в Советском Союзе, невозможно за несколько лет.
На российскую экономику повлияет мобилизация?
— Сейчас, только по официальным данным, призвали более 200 тысяч мужчин. Скорость, с которой молодые люди умирают в Украине, ошеломляющая. В течение нескольких месяцев мы можем говорить о десятках тысяч потерь, и из этого очевидно, что основные катаклизмы будут неэкономического характера.
На мой взгляд, эффект от мобилизации будет катастрофическим для экономики, но он будет долгосрочным. Это то, о чем мы с Максимом Мироновым написали в колонке для «Новой газеты»: молодых людей 20–30 лет и так немного — это довольно узкая демографическая группа в результате кризиса рождаемости 1990-х годов, причем 20-летних еще и вдвое меньше, чем 30-летних. Массовый призыв этих людей будет создавать дыру в демографической структуре населения, и эта дыра очень сильно повлияет и на экономическую, и на социальную жизнь. Но это будут не одномоментные последствия.
Есть сценарий, что спустя несколько месяцев призыва и новостей о том, сколько призывников погибло, политическое и социальное неприятие войны будет таким сильным, что сможет ее остановить. Но прогнозировать это сложно.
То есть вся надежда на протест?
— Все-таки я считаю, что основная вероятность — это не социальный протест, а какие-то политические изменения. Пространство для них огромно. Путин может даже формально остаться президентом, хотя я не говорю, что это какой-то вероятный сценарий. Сценарии могут быть абсолютно разные: начиная с того, что Путина убьют, или посадят, или изолируют, или отправят на пенсию, или оставят президентом, но сделают парламентскую республику, — и решение будет принимать уже не Путин, а какая-то группа людей. Это не революционные изменения. Но поскольку Путин — лицо войны, нужно, чтобы он хотя бы перестал быть единственным человеком, который принимает решения. Это может произойти разными способами, и массовый общественный протест — не самый вероятный из них.
В основном россияне бегут от мобилизации в приграничные страны. Как их экономики реагируют на столь массовую миграцию?
— Действительно, потоки людей в страны бывшего СССР колоссальные, и для многих из этих стран это существенное увеличение населения. Но надо понимать, что люди, которые переезжают, обычно не сразу попадают на рынок труда, не вносят вклад в рабочую силу, они приезжают со своими накоплениями, сбережениями, и начинают их там тратить. Это большой стимул для стран, которые принимают беженцев из России, потому что эти беженцы, как правило, довольно состоятельны. Это не бегство неимущих слоев населения, а люди среднего или даже выше среднего класса: которые имеют возможность уехать, у которых есть сбережения, и они могут их потратить. Это создает стимул для экономик, куда вливаются дополнительные деньги. Поэтому растут цены, в том числе на недвижимость. Это происходило и до мобилизации, и, видимо, эти тенденции усилятся.
Пока сложно сказать, насколько долгосрочным будет этот спрос, поскольку это зависит от того, на сколько хватит сбережений у россиян, как долго они смогут их тратить.
Вернемся к России. Весной аналитики обещали уничтожение экономики страны из-за санкций, но кажется, что эти прогнозы не сбылись. Почему?
— Когда мы говорим о кризисе, мы обычно представляем себе банковский, валютный кризис, который сразу заметен. Как было в конце февраля — начале марта: в те несколько недель, когда была финансовая паника. В марте казалось, что европейские страны более решительно откажутся от покупки российских энергоносителей. Но самые мощные санкции, которые могли бы действительно снижать экспортные доходы, еще не вступили в силу: согласно шестому пакету санкций, который был согласован в мае, ЕС откажется от поставок российской нефти только в декабре.
Пока что мы можем говорить, что санкции были очень частичные. Россия не просто продолжала экспортировать — экспорт энергоносителей вырос на 50% по сравнению с предыдущим годом. Европа продолжает покупать российские энергоносители, что приводит к профициту торгового баланса (разницы между экспортом и импортом. — Прим. «Холода»): по результатам 2022 года, думаю, он составит больше 12% ВВП. В марте–апреле цены на нефть были очень высокими, и несмотря на то, что на российскую нефть была скидка, она стоила порядка 90 долларов за баррель. Это намного выше того, что было записано в бюджете. Произошел огромный приток валюты в российскую экономику, при этом санкции сдержали импорт в два раза.
При торговом профиците, когда денег избыточное количество, сложно ждать финансового кризиса. Это обратная ситуация.
То есть санкции не работают?
— Они работают, но медленно, и имеют накопительный эффект. Люди в России в среднем обеднели на 12% за первые шесть месяцев года. Это очень серьезное обеднение, оно не происходит в мирное время, эти цифры нельзя недооценивать. Но поскольку статистика размазана по всему населению — не было каких-то отдельных групп, в которых бы резко выросла безработица и это было бы заметно, — то не казалось, что происходит кризис. Здесь экономисты ошиблись: предполагалось, что безработица значительно вырастет уже в летние месяцы, — пока данные это опровергают. Однако существуют скрытые варианты незанятости: когда работников не увольняют, но они заняты не полностью, или предприятия фактически простаивают — например, в автомобилестроении, машиностроении, производстве бытовых товаров, где не хватает компонентов. Экономисты думали, что восемь месяцев поддерживать такой низкий уровень безработицы очень сложно, и это действительно некоторый парадокс. Но, опять же, мы не знаем, можно ли доверять имеющимся данным на 100%.
Можно ли сказать, что в декабре, когда экспортные санкции наконец заработают, произойдут те самые резкие перемены?
— Нет. Россия входит в зону все большей экономической неопределенности, но запас ее прочности оценить сложно. Профицит торгового баланса создает подушку для экономики на много месяцев вперед. Более серьезная проблема — это дефицит бюджета. Уже с осени он станет таким значительным, что мы увидим дефицит бюджета по итогам года. Это проблема, потому что заимствовать Россия не может, так что дефицит надо будет покрывать либо из Фонда национального благосостояния, либо монетизировать долг, то есть просить ЦБ купить долг Минфина.
Расходная часть существенно выросла: война ложится на бюджет большим грузом. В варианте, где не происходит никакого катаклизма и все продолжается по инерционному сценарию, дефицит бюджета будет и в следующем году, и через год. И со временем он будет только нарастать, поскольку доходная сторона уже не вырастет. И то, что европейские страны с декабря перестанут покупать энергоносители, станет нарастающей проблемой и для экспорта, и для ВВП, и для бюджета. Как раз поэтому прогнозы на 2023 год хуже, чем на 2022-й, — здесь консенсус европейцев сдвинулся.
Экономические санкции и эффект от них способны закончить войну?
— Если у страны профицит торгового баланса и одновременно с этим дефицит бюджета, нет огромной задолженности в долларах, то вероятность финансового кризиса все-таки не очень большая. Если цель — создать именно кризисный сценарий, нужно было действительно быстро принимать экспортные санкции, отказываться от покупки энергоносителей, как это сделали США, Канада, Австралия и Япония, которые не так много покупали. Но когда в середине марта стало понятно, что финансового кризиса не происходит, дальше стратегия была другая: на долгосрочное сдерживание.
Импортные санкции как раз хорошо работают на долгосрочное сдерживание, а не краткосрочный кризисный сценарий. Так восстановить российскую армию — из-за ограничений на производство и усложнения покупки вооружений — в обозримом будущем будет очень сложно. Россия не сможет участвовать в военных конфликтах в других частях мира. И то, что серьезно обсуждалось в начале войны — сможет ли Путин напасть на Молдову, если успешно захватит территории Украины и дойдет до Одессы, сможет ли он напасть на какую-то балтийскую страну, — об этом речи больше не идет. Тут сыграли роль не только санкции, но и в первую очередь военная помощь Украине и то, как она ей воспользовалась.
Кроме того, санкции создают давление и ухудшают переговорные позиции России — и это очень важно. Но напрямую на военные действия они не влияют.
Как раз поэтому мы с Сергеем Гуриевым так активно продвигали нашу статью в марте: нам казалось, что выход из этой войны по экономическим соображениям гораздо лучше, чем любой альтернативный. Мобилизация, которая идет сейчас, как раз это доказывает. Если кому-то казалось в марте, что эмбарго на российскую нефть — это антироссийская позиция, то в сентябре-октябре становится очевидно, что это была самая пророссийская позиция на тот момент. Потому что альтернатива этому — это десятки тысяч погибших призывников.
Вы согласны с тезисом, что эффективнее всех российскую экономику разрушает сам Путин?
— Внутренние решения всегда имеют больший эффект, чем внешние. Потому что они затрагивают не только импорт и экспорт, как санкции, а всю экономику. Даже если вспомнить 2014 год, там основной эффект был от контрсанкций, а не от санкций. Решение начать войну изначально шло вразрез с интересами каждого жителя России, даже если они не до конца это осознают. И это, конечно, главный источник шока. В этом смысле, когда Набиуллина говорит, что внешние условия изменились, она кривит душой: это не внешние условия изменились — к тому, что мы имеем сейчас, привели внутренние условия.
А у Украины, на ваш взгляд, какие экономические перспективы?
— Мне кажется, что правильная модель, с которой надо сравнивать и Украину, и Беларусь, — это то, что произошло с восточноевропейскими странами. Их ВВП за последние 30 лет растет на 3-3,5% в год, они по уровню благосостояния догоняют Западную Европу. Так, Чехия [по уровню жизни] почти догнала Францию, Польша и Венгрия немного отстают, но развиваются в похожих траекториях. Там же — традиционно бедные страны Восточной Европы, такие как Румыния и Болгария. Румыния примерно четыре года назад обогнала Россию [по ВВП на душу населения] — то есть в среднем люди в Румынии живут богаче, чем люди в России, несмотря на все нефтегазовые, рудные и металлургические ресурсы России. В принципе, это то, что, по идее, должно ждать Украину, если она встанет на путь развития, который был в этих странах.
Даже несмотря на войну?
— Война — это, конечно, катастрофа. Украина потеряла 40% ВВП в этом году. Но это как раз та ситуация, когда восстановительный рост после войны может быть очень быстрым. Если, конечно, война заканчивается и в Украину приходят западные инвестиции. Пока война продолжается, экономика будет разрушаться.
Сейчас экономика Украины полностью зависит от западной помощи. Это сумма порядка одного-полутора миллиардов долларов в месяц. По сравнению с военной помощью это относительно небольшая сумма, но тем не менее таких денег в резервах Украины нет. В обозримой перспективе это будет частично компенсировано из 300 миллиардов долларов российских резервов, которые лежали в американских банках и были заморожены. Репарации от России будут выплачиваться либо из этих замороженных активов, либо в результате перемирия, потому что, бесспорно, Россия разрушила экономическую инфраструктуру Украины на многие десятки, а скорее всего, сотни миллиардов долларов.
Можем ли мы попытаться ответить на вопрос, какая из экономик — российская или украинская — «протянет» дольше в условиях войны?
— Тут слишком много переменных, и в основном они не в пользу России. Это связано и с ростом протестных настроений после мобилизации, и внутренних нарастающих противоречий — и эта ситуация с каждым месяцем будет ухудшаться. Также это связано с неблагоприятной ситуацией на самой войне: с тем, что Украина получает все больше вооружений, в то время как запасы оружия у России истощаются. Это связано с возможной сдачей в плен российских военных в разных частях Украины, что тоже будет шоком. Это и связано со сложной зимой на фронте, потому что украинские солдаты все-таки находятся у себя дома, на своей земле, а российские — на оккупированных территориях, где их никто не ждет и не приветствует. Все это накапливается, и, по моим ощущением, время работает не в пользу Путина, но в пользу Украины — и россиян.
Последние вопрос — самый популярный вопрос экономисту: что будет с курсом рубля?
— Мы не ожидаем никакой кризисной девальвации в ближайшие месяцы, но есть факторы, которые указывают на то, что рубль будет терять стоимость со временем. Скорее всего, он будет возвращаться к довоенным уровням и девальвироваться после этого дальше. Но это некий долгосрочный тренд: на горизонте шести месяцев мы ожидаем, что рубль будет стоить чуть дешевле, чем до войны, или столько же — порядка 75 рублей за доллар и дешевле.
Крепкий рубль не выгоден Минфину с точки зрения бюджета, поэтому есть давление на ЦБ, чтобы сделать рубль дешевле с помощью покупки резервов, покупки долларов на внутреннем рынке, чтобы было проще справляться с бюджетным дефицитом. Помимо этого, импорт восстанавливается: он восстановится не до конца, но на значительную часть, при этом экспорт со временем будет сужаться. Так что поддерживать рубль будет и невозможно, и этого не будет требовать политическая задача. Так что наш прогноз — постепенная девальвация рубля.
