Херсон — единственный областной центр Украины, который российским войскам удалось полностью оккупировать после начала войны. К концу мая его покинула половина жителей — но сто с лишним тысяч человек продолжают оставаться в городе, которым теперь управляет назначенная россиянами «военно-гражданская администрация». СМИ почти еженедельно сообщают о том, что Херсонская область собирается то ли объявить о независимости, то ли войти в состав России; в самом городе теперь работают российские мобильные номера и не работают украинские, а любое публичное проявление инакомыслия чревато репрессиями. Юлия Селихова рассказывает, как оккупированный Херсон встречает четвертый месяц войны.
«Как Айболит твердил в сказке: “Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо”, так и я повторяла: “Домой, домой, домой”», — вспоминает Мария (имя героини изменено по ее просьбе. –– Прим. «Холода»).
Из Херсона она уехала в конце марта, чтобы вывезти детей. До Австрии они добирались на своей машине. Мария была за рулем: когда по дороге в сторону Николаева вокруг раздавались взрывы, она делала музыку громче и давила на газ; когда уже в Европе их с грохотом обгоняли фуры, ей казалось, что летят снаряды. В Зальцбурге, где они остановились, субботним днем внезапно включили сирену воздушной тревоги для проверки системы — и у Марии началась паническая атака.
Отправив детей в Германию, сама Мария поехала в Польшу к родственникам. Оттуда было ближе добираться в Херсон, куда женщина с самого начала твердо решила вернуться. «Детей рядом не оказалось, больше не надо было храбриться, и я начала слабнуть, — вспоминает она. — Меня трясло, Приехала к родственникам и отключилась. Мне начала сниться война». Вскоре после этого появились свидетельства массовых убийств мирных жителей в Буче и Ирпене, и ей стало еще хуже. «Я все время плакала. Было страшно. Я знаю, как выглядят мертвые тела, как коченеет труп, и на тех фотографиях обращала внимание на синюшные ногти — такое не подделаешь, не нарисуешь, — рассказывает Мария. — А потом я увидела ролик, где воют женщины, которые находят своих мертвых сыновей. Такой вой невозможно сыграть, он откуда-то изнутри выходит».
Все это задержало Марию в Польше на две недели — но не остановило. «Вопроса о том, чтобы оставаться [за границей], у меня не было. Я очень долго обустраивала свою квартиру. Мне очень нужно было туда, — объясняет она. — Кроме того, в Херсоне остался папа. Папа для меня с детства был глыбой. Он всю жизнь проработал, а в прошлом году вышел на пенсию. Когда из Херсона выехали все родственники, я понимала, что один папа не справится».
Во второй половине апреля она наконец решила ехать. Собираясь домой, Мария на свои деньги закупила лекарства — от парацетамола и витаминов до препаратов для щитовидной железы. На оккупированную территорию с конца февраля не пропускали украинские машины с медикаментами, а от российских лекарств многие жители отказывались принципиально. В Одессе, через которую женщина ехала в Херсон, она набила машину до самой крыши гуманитарной помощью от благотворителей — подгузниками, кормами для животных, еще порцией лекарств. Дальше предстояло проехать 800 километров вместо обычных двухсот — через Кривой Рог, чтобы не попасть в зону активных боев.
— Почему вы возвращаетесь? Вы знаете, что там небезопасно? — спросили ее украинские военные на границе рядом с оккупированными территориями.
— Дом у меня там, там папа, — ответила Мария.
Российские военные, по ее словам, вели себя куда менее деликатно:
— Куда вы претесь, охуели?
От Кривого Рога до Херсона Мария насчитала около 50 блокпостов — и ее проверяли почти на каждом. «Самое отвратительное — автоматы, — рассказывает она. — Потому что с человеком ты можешь договориться, а с металлом — нет».
Когда Мария наконец приехала к своему дому в Херсоне, она увидела, как на улицу выходит ее пожилая соседка. «Она обнимала меня, плакала и говорила: “Я думала, нас все кинули”», — вспоминает женщина (по оценке местных властей, Херсон и окрестности после 24 февраля покинуло около половины жителей).
«Моя безопасность сейчас не имеет значения, — рассуждает Мария. — Я сделала главное — вывезла детей. Теперь я буду в Херсоне. Здесь мой дом, который я очень люблю, мой папа, дядя, бабушка, пожилые соседи. Я им нужна, поэтому я вернулась».
Она вернулась вовремя. Через некоторое время на блокпостах начали скапливаться очереди из машин, едущих в обе стороны, — российские военные их не пропускали. 17 мая одну из гражданских колонн обстреляли (украинские власти считают, что это сделали россияне). 28 мая границу с территорией Украины закрыли официально. Сейчас выехать из оккупированного города можно только в Россию через Крым.
Как будто обычная жизнь
Конец апреля и начало мая в Херсоне всегда были самым лучшим временем: все зеленое, все цветет. В такие дни Елена (имя героини изменено. –– Прим. «Холода») вместе с мужем и сыном — сейчас ему четыре года — почти каждый вечер ходили в кафе возле дома, покупали что-нибудь вкусное, а потом гуляли по району.
Теперь Елена и ее домашние во второй половине дня стараются вообще не выходить из дома. «Город практически вымирает, — объясняет она. — Людей на улицах нет, общественный транспорт после четырех часов не ходит, можно вызвать такси, но оно стоит вдвое дороже обычного. Если во время комендантского часа, который действует с 10 вечера до 5 утра, с тобой что-то случится, то скорая вряд ли приедет». Все свои дела в городе семья старается делать до обеда — а так, признает Елена, их быт изменился не так уж сильно: муж, как и раньше, удаленно работает из дома; ребенок, как и раньше, не ходит сад и в первой половине дня гуляет с мамой. «Если из дома не выходить, то кажется, что все отлично, — продолжает Елена. — К звукам взрывов мы привыкли, только ребенок у нас теперь спит в коридоре ночами, чтобы соблюдалось правило “двух стен”. А в остальном как будто обычная жизнь».
Когда выходишь из дома, становится сложнее. В оккупированном городе иначе запасаются продуктами. Крупные супермаркеты закрылись из-за отсутствия поставок со стороны Украины, работают маленькие магазинчики, рынки. По словам Елены, купить сейчас можно только базовый набор продуктов: сахар, гречка, рис, молоко, яйца, мука, масло, хлеб. Цены поднялись в два-четыре раза, низкие цены только на овощи — они в Херсонской области местные. В магазины с российской продукцией, которую везут через Крым, Елена не ходит принципиально.
Маршруты по городу тоже приходится выбирать — Елена старается обходить блокпосты, чтобы не столкнуться с проверкой документов. Как она рассказывает, там зачастую не только проверяют паспорта, но и требуют показать содержимое телефона — а мужчин иногда заставляют раздеваться, чтобы проверить татуировки. Каждый раз, выходя из квартиры, Елена удаляет с телефона фотографии и скриншоты, которые могут показаться подозрительными российским военным: «Это уже на автомате происходит, словно это нормальная практика». Еще одна собеседница «Холода», живущая в Херсоне, чтобы избегать блокпостов, теперь ходит на работу пешком по четыре километра в одну сторону.
Вечерами Елена с мужем вместо прогулок смотрят телевизор и играют с ребенком. «Мне кажется, что мы так всегда жили, — говорит она. — Я обалдею, если попаду в какое-то место, где вечером можно выйти на улицу. Или окажусь в магазине, где есть выбор, а не просто один пакет молока».
Скоро вернем Советский Союз
Проверка на блокпостах — не худшее, что может произойти в Херсоне с людьми, которых российские военные считают неблагонадежными. С начала марта по городу ходят слухи о пропаже людей и пытках в закрытых тюрьмах — о них упоминали практически все собеседники «Холода», находящиеся в городе. Одна из собеседниц «Холода» сказала, что теперь боится купаться в Днепре — из-за слухов, что в реке «периодически всплывают трупы со следами пыток на теле».
Достоверных свидетельств исчезновений и издевательств при этом не так много. В апреле издание «Укринформ» рассказывало о задержании и избиениях священника из Херсона; «Би-Би-Си» нашла трех украинцев, которые сообщили о том, что их пытали российские военные. Кроме того, в середине мая в интернете начали появляться видео из Херсона, в которых жители города извиняются перед российскими военными; в одном из них женщина говорит, что прошла «курсы денацификации». «Холоду» не удалось узнать, действительно ли в городе существуют подобные курсы, — однако удалось найти человека, который, по его словам, записал видео с извинениями в адрес России.
26 марта в Херсоне прошел очередной митинг против оккупации — вместе с земляками на него вышел Дмитрий –– 41-летний сборщик легкомоторных самолетов, которому «не нравилось, что по городу ездит военная техника, ходят военные с автоматами среди детей, что за желто-голубую ленточку задерживают».
Когда после митинга Дмитрий шел домой, к нему подъехал микроавтобус. По словам мужчины, оттуда выскочили военные, надели ему мешок на голову, связали руки и запихнули внутрь. Дмитрия привезли в какое-то здание и завели в комнату — все еще с мешком на голове. Следующие несколько часов его допрашивали и пытали, требуя назвать пароль от телефона: били по пяткам, угрожали изнасиловать дулом автомата, надевали резиновый жгут на голову и затягивали его так, что мужчина почти терял сознание.
«Применив все средства мыслимые и немыслимые, они поняли, что я не знаю этот код — продолжает Дмитрий. — Я специально на митинг взял не свой, а старый телефон сына, чтобы можно было только ответить, если позвонят. Пароля я на самом деле не знал».
После этого допрос продолжился уже в другой комнате. Теперь у Дмитрия спрашивали, сколько денег он получает за митинг или сколько сам платит другим, чтобы они выходили. «Они думали, что я — организатор. Не понимали, что люди от души протестуют, потому что искренне не согласны. Говорили: “Ваша власть сидит в Италии в бункере, они вас кинули, бросили. Здесь уже Россия, скоро вернем Советский Союз, покажем этим англосаксам!” — вспоминает Дмитрий, — А потом заставили меня записать видео с извинениями на камеру телефона: мол, я раскаиваюсь, что выходил в поддержку националистической киевской власти, и больше не выйду».
После записи ему сказали, что если Дмитрий еще раз выйдет на митинг, то близкие его уже не найдут, вновь надели на голову мешок и посадили в машину. «У меня было две мысли: везут либо на обыск домой, либо расстреливать», — вспоминает Дмитрий. Его вывели из машины, развязали руки, сняли мешок и сказали сосчитать до пяти. Когда он открыл глаза, похитителей рядом уже не было — Дмитрий стоял в тихом переулке посреди Херсона.
Вскоре после этого он уехал из города на территорию, подконтрольную Украине. Дмитрий считает, что таких, как он, — много, но люди, которые остаются в Херсоне, боятся говорить о пережитом публично. Сейчас, если житель города хочет пожаловаться на нарушение закона, он не может обратиться ни в СБУ, ни в полицию — их в городе просто нет. Херсон находится под управлением «военно-гражданской администрации», в состав которой военные назначили людей с пророссийскими взглядами. Именно им предлагается жаловаться на преступления российских же военных.
Люди привыкнут
23 февраля 2022 года у уроженца Херсона Влада, работающего программистом в торговой компании, и его жены родился сын. На следующий день Россия вторглась в Украину.
Влад обрадовался: они с женой (она родом из Перми) с 2014 года надеялись на то, что в Херсон придут россияне. «Когда все началось 24 февраля, я поверить не мог! — вспоминает он. — Мы ждали, что будет, как в Крыму в 2014 году, но хотелось, чтобы было без жертв».
«Херсон всегда был русскоязычный, в Европу мы не хотели. У нас зарплаты маленькие, зачем нам туда ехать? — рассуждает Влад. — Оплачиваешь коммунальные платежи, покупаешь покушать — и все, за границу мы себе не могли позволить поехать, даже в Турции ни разу не были. В Крым тоже не ездили — дорого». При этом Влада возмущало то, что в херсонских школах перестали преподавать на русском, — и то, что, по его словам, критиковать это публично было опасно. «У меня знакомому в 2014 году пробили голову битой за то, что у него родители в России работали, — утверждает Влад. — Это были не массовые случаи, единичные, но было страшно. Прилетало много угроз за советскую символику в соцсетях или за то, что ты не поддерживаешь Майдан. За инакомыслие можно было выхватить серьезно. Поэтому мы молчали и ждали, когда русские наконец-то придут и прекратят это все».
Блокпосты Влада не смущают: «Я езжу на работу на машине почти каждый день. Останавливают, проверяют прописку в паспорте. Все вежливо, культурно, когда просят, открываю багажник, — рассказывает он. — Знаю, бывали случаи, когда человека куда-то уводили и больше его не видели. Ну, наверное, с чем-то связан был, раз забрали».
Звуки взрывов в Херсоне звучат практически каждый день и каждую ночь — из Херсонской области российские военные запускают снаряды в сторону Николаева; украинские войска, в свою очередь, обстреливает их позиции. «Когда жахает — конечно, не по себе, — признает Влад. — Но, с другой стороны, по городу еще ни разу не прилетало, российское ПВО очень хорошо отрабатывает. В парке гуляем, люди тоже гуляют. Если начинают бахать, детей родители зовут по домам. Через минут 20-30 детки выходят опять».
Единственное, что всерьез напрягает Влада в текущей ситуации, — это ситуация с ребенком. В городе сейчас большая проблема с детскими товарами — подгузники, которые ввозят через Крым, стоят очень дорого, спасает только гуманитарная помощь. Кроме того, у сына Влада все еще нет никаких документов. После того, как в город вошли российские войска, украинские административные службы перестали работать. «Дали бумажку, которая по большому счету просто бумажка. Официально зарегистрировать ребенка не получилось, — рассказывает Влад. — Мы не подавали заявление на получение декретных выплат перед родами, хотели сразу после заехать и получить и выплаты после рождения, и декретные. Но не успели, в итоге нам ничего не начислили до сих пор, три месяца уже прошло».
Влад пытался обращаться со своим вопросом к новым властям. Сначала он ходил в «военно-гражданскую администрацию», но даже не смог попасть внутрь. Потом открыли «военную комендатуру» — но ее сотрудник, по словам Влада, «поулыбался, показал мне большую стопку обращений от граждан, которую ему приходится обрабатывать, и сказал ждать до сентября». Влад переживает, что у сына нет свидетельства о рождении, — но надеется, что когда оно появится, младенец станет уже гражданином России: и он, и его жена «очень за» то, чтобы Херсон вошел в состав РФ.
Насколько это реальная перспектива, пока неясно. За последние месяцы СМИ неоднократно сообщали, что Херсонскую область планируют то ли присоединить к России, то ли превратить в Херсонскую народную республику. О том, что Россия в Херсоне «навсегда», заявлял зампред Совета Федерации и секретарь Генсовета «Единой России» Андрей Турчак. Замглавы «военной администрации» города Кирилл Стремоусов заявлял, что оккупационные власти региона планируют обратиться к Путину с просьбой войти в состав РФ. Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков в ответ на это сообщил, что жители региона «должны сами определять свою судьбу» — «как это было в случае с Крымом».
Так или иначе, Влад рассчитывает, что его семья скоро пойдет забирать российские паспорта. Судя по сообщениям в местном чате, заявку на получение российского гражданства к началу июня подали чуть больше тысячи человек (население Херсона до войны составляло около 300 тысяч человек).
Кроме того, Херсон постепенно переходит на российскую связь. 30 мая в области полностью отключили украинских провайдеров — теперь позвонить или выйти в интернет можно, только купив сим-карту российского оператора. В одном из херсонских телеграм-каналов считают, что цель таких действий — контроль за медиапотреблением жителей Херсона: украинские СМИ и независимые российские медиа у российских провайдеров заблокированы, как и инстаграм с фейсбуком. Херсонцы, которые принципиально отказываются покупать российские симки, кучкуются на улицах вблизи точек раздачи вайфая — рядом со зданиями почты и кафе.
Переход на российскую валюту, по словам собеседников «Холода», проходит не так гладко, как об этом заявляют в СМИ. Сперва планировалось введение двувалютной системы с начала мая, однако многие предприниматели Херсона принципиально не делают двойных ценников, а жители с проукраинскими взглядами отказываются оплачивать покупки в рублях. В торговой компании, где работает Влад, магазины все же постепенно начали переход: рядом с ценой в гривнах указывается вторая — в рублях. Формально рубли разрешены с 23 мая, но сам Влад их в ходу пока не видел. Глава «военной администрации» Владимир Сальдо анонсировал появление российского банка в конце мая, но на момент выхода публикации не появилось конкретики о том, что это будет за банк и когда он начнет работу.
9 мая Влад с женой и ребенком ходили в центр города отмечать День Победы. Парад и шествие Бессмертного полка устраивали пророссийские силы. «Я хотел нести красное знамя победы, но не успел — их разобрали быстро. Мне дали русский флаг, я его на плечи повесил, — рассказывает Влад. — Жена фотографировалась с [российскими] военными. Потом мы читали в [проукраинских] чатах, что это не херсонцы на параде, а актеры, которых специально наняли. Нет, мы сами вышли!».
Война поссорила Влада с ближайшими родственниками: своего брата он называет «майданутым» — и даже точно не знает, куда тот выехал из Херсона. «Сейчас каждая первая семья так: кто-то “за”, кто-то “против”, кто-то боится, — признает он. — Тут надо время, люди привыкнут. Кто не согласен — уже уехал».
Лечить просто нечем
«По моей специальности уехало процентов 70 врачей, — признает Светлана (имя героини изменено, по ее просьбе мы не указываем врачебную специальность. — Прим. «Холода»). — Некоторые уже нашли работу: кто за границей, кто на западе Украины. Мы остаемся в городе, потому что здесь наше население, наши люди, которые нуждаются в помощи. Ради них мы не уезжаем».
До войны Светлана работала пять дней в неделю в частной клинике, а по выходным — дежурила в государственной. После 24 февраля работы стало значительно меньше из-за оттока людей: теперь у женщины полторы смены в неделю на основной работе — плюс то же самое суточное дежурство в городской поликлинике, половина которого по сути бессмысленно, поскольку ночами из-за комендантского часа пациентов не бывает.
Но несмотря на то, что людей в городе меньше, помогать им сложнее. «Лечить просто нечем. Расходники заканчиваются, привезти их невозможно. Какое-то оборудование в клинике уже частично сломалось, но его никто не может починить, так как неоткуда заказать нужные детали, — рассказывает Светлана. — Ты не знаешь, какие назначить лекарства, потому что в городе ничего не найти. Волонтеры по пять-шесть суток ждут в поле в машинах около блокпостов и делают нас счастливыми, когда приезжают [с лекарствами]».
Альтернатива есть — использовать лекарства, которые завозят из Крыма. Но больницы, где работает Светлана, не хотят это делать: администраторы считают, что впоследствии их за это могут признать коллаборантами. «Для срочных операций расходники мы находим, а несрочные откладываем на неопределенный срок, — говорит Светлана, поясняя, что к российским лекарствам есть претензии по качеству: — Привозят все подряд — сигареты, пиво, водку, лекарства. Ставят коробку рядом с остановками прямо на улице, сверху на коробке — доска, на доске это все выкладывают. Лекарства лежат на солнце, без холодильников. Лучше вообще не принимать эти препараты. И мясо точно так же продают просто на улице на пластиковых столах на клеенке. Жара, мухи летают, пыль от дороги, это мясо лежит целый день. Ужасно».
Стихийная торговля на улицах Херсона. Фото из личного архива Светланы
Отдыхают Светлана и ее муж (он тоже врач), гуляя по дворам недалеко от дома. «Строим маршрут так, чтобы не выходить к проезжей части, потому что там постоянно ездят машины с буквой “Z”, не хочется с ними сталкиваться. Однажды мы шли по двору, встретили [российских] солдат, — вспоминает Светлана. — У меня в руке был телефон, я там что-то печатала. Они идут к нам и говорят: “Стойте”. Я думаю: “Прощай, телефон, прощай вообще все, сейчас заберут”. Один говорит: “Не бойтесь”, а я думаю: “Как не бояться? Ты идешь ко мне с пистолетом”». Оказалось, что солдаты просили подсказать им дорогу — впрочем, дома с нужным им номером просто не существовало. Светлана говорит, что от стресса тогда чуть не упала в обморок.
Человек смотрит в упор
Вернувшись в Херсон, Мария обнаружила, что ее опасения по поводу отца оправдались. Оказавшись в городе один (все родственники уехали), он почти перестал нормально питаться и запил. «Я увидела его и ужаснулась, начала его срочно спасать, — рассказывает Мария. — Хочешь зеленый борщ — на зеленый борщ, хочешь сырники с изюмом — на сырники с изюмом. Хочешь пивка — на лимонад». Она вывезла отца на дачу — теперь он понемногу приходит в себя и занимается огородом.
Как говорит Мария, ее отец — не единственный пожилой человек, оказавшийся в сложном положении. В Херсоне осталось много родителей ее друзей, соседи — она навещает их, составляет списки лекарств, чтобы передать волонтерам, а еще организует встречи, чтобы люди знакомились и не чувствовали себя одинокими. У пенсионеров в городе сейчас много сложностей: например, они не могут оплачивать коммунальные платежи онлайн (для подтверждения требуется код из смс, а он не приходит из-за блокировки мобильной связи на украинских сим-картах), а снять наличные деньги в банкоматах невозможно. Единственный вариант обналичить пенсию –– частные лица, которые берут от двух до десяти процентов за операцию Кроме того, с проблемами столкнулись люди, достигшие пенсионного возраста уже после 24 февраля: оформить пенсию невозможно, а работы в городе сейчас практически нет.
«Это моя стихия, я себя чувствую в своей тарелке, мне нравится помогать, — рассуждает Мария, но тем не менее добавляет: — Мне страшно, конечно. Я подпрыгиваю на кровати каждый раз, когда ночью обстрелы. Страшно, потому что перед глазами стоят картинки того, что сделали с Мариуполем, Ирпенем, Бучей». Когда она не помогает другим, Мария делает заготовки, закатывает тушенку в банки, работает в огороде. Периодически ее дети просят ее уехать, но она каждый раз отвечает: «Я не могу».
В каждую поездку по городу Мария берет не только продукты, но и корм для бездомных кошек и собак. «Еду на машине недавно, вижу, идет старенький пес, — рассказывает она. — Остановилась, позвала его, он на меня смотрит. Вылетела из машины, открыла багажник, набрала корм в ладони, выложила на дорогу. Пес подошел, начал кушать, я его глажу. А потом поднимаю глаза: на меня направлена пушка и через окошечко человек смотрит в упор. До меня дошло, что я остановилась рядом с воинской частью, где базируются русские. Молча быстро села в машину и уехала. Такой вот у меня страх. Я сначала делаю, а потом думаю».
