В Казахстане с 4 января проходят масштабные демонстрации против действующей власти и первого президента страны Нурсултана Назарбаева. По просьбе президента Казахстана Касым-Жомарта Токаева, обращенной к странам ОДКБ, в Казахстан прибыли российские военные. «Холод» спросил у экспертов, как происходящее в Казахстане повлияет на ситуацию в России.
Пока что мне кажется, что нынешнее политическое руководство и политический режим в Казахстане сохранятся. Но положение властей станет более зависимым от Москвы, потому что в кризисный политический момент они обратились за помощью именно сюда, и Москва помощь оказала. До этого Казахстан проводил мультивекторную внешнюю политику: у него были прекрасные отношения с Западом, Китаем и Россией одновременно, а плохих не было практически ни с кем. Теперь, похоже, этот баланс сместится в сторону России, и очевидно, что Россия будет требовать взамен больших уступок. Вот Маргарита Симоньян уже писала, что нужно будет Казахстану признать Крым, выгнать все западные НКО, сделать русский вторым национальным языком.
Я думаю, что в глазах Москвы события в Казахстане подтверждают мысль, что нельзя ослаблять натиск внутри страны, нельзя давать слабину: «Посмотрите, что было в Белоруссии, посмотрите, что было в Казахстане». К Казахстану у нас было обращено пристальное внимание, начиная с 2019 года, когда там начался контролируемый транзит власти — президент Назарбаев передал должность своему преемнику Токаеву. Тогда все говорили о том, что такой сценарий может быть привлекательным для Кремля. Теперь говорят, что произошедшее в Казахстане окончально поставило крест на этом сценарии транзита власти для России и что Россия в 2024 году пойдет иным путем.
ОДКБ впервые так быстро отправляет свои миротворческие войска в страну для решения ее внутренних проблем. Я думаю, тут имело значение то, насколько Казахстан важен для России. Это наш главный внешнеполитический партнер. Он входит во все проекты России — во-первых, в ЕАЭС, экономический проект, посредством которого Москва надеется построить свой рынок на постсоветском пространстве и продвигать свои экономические интересы в страны СНГ. Во-вторых, у Америки есть НАТО, а у нас есть ОДКБ — и туда, конечно, входит Казахстан. Я уж не говорю про СНГ и ШОС, куда Казахстан тоже входит. Исторически он был частью Российской империи, потом — СССР. В Казахстане проживает огромное количество этнических русских. Из всех стран центральной Азии Казахстан — самая русскоговорящая: по-русски там говорит примерно 60–70% населения.
Владимир Путин в недавнем выступлении говорил: «Казахстан — русскоговорящая страна». И в целом внимание Путина к Казахстану очень пристальное. Из всех стран, где он бывал за все свое президентство, чаще всего он ездил в Казахстан — если я не ошибаюсь, 28 раз. Путин с Назарбаевым говорят друг о друге как о хороших друзьях. Все это вместе делает Казахстан одним из главных союзников Москвы.
Политический режим в Казахстане действительно очень похож на российский, поэтому происходящее там особенно для нас важно. Мы же в целом часто наблюдаем за судьбами тех, кто на нас похож, и примеряем события на себя. Я, конечно, говорю не о том, что то же самое может ждать и Россию. Но параллелей можно провести много.
Если ситуация выйдет из-под контроля, то на нашей границе, которая у нас с Казахстаном самая протяженная из всех стран, с которыми мы граничим, может возникнуть failed state — неуправляемое, хаотичное государство. И тогда станет очень сложно жить не только нашим элитам, но и нам с вами.
Мы очень похожи, но есть фундаментальные различия. Самое наше главное отличие от Казахстана — в том, что у нас более пожилое население. Среднестатистическому жителю России, если мне не изменяет память, 40 лет, а Казахстана — 30. А более молодое население склонно к более радикальным мерам, когда доходит до протестов.
По-моему, события в Казахстане не демонстрируют никакого урока, который Владимир Путин мог бы принять во внимание и который бы повлиял на его поведение. Они скорее подтверждают его ожидания по поводу того, что может происходить.
Известно, что, когда готовилась прошедшая недавно конституционная реформа, Путин рассматривал возможность поступить как Нурсултан Назарбаев и занять непрезидентский пост, но не в Совете безопасности, а в Госсовете. По итогам рассмотрения [этого варианта] Путин, очевидно, отказался от него и решил баллотироваться на новый срок. Теперь события в Казахстане подтвердили, что, с его точки зрения, он был прав, потому что при первой кризисной ситуации в Казахстане президент Токаев смог избавиться от Назарбаева. Может быть, Назарбаев еще всплывает, но на данный момент кажется, что Токаев воспользовался своими конституционными полномочиями и просто-напросто Назарбаева уволил — даже вопреки тому, что в законе написано, что только Назарбаев может возглавлять Совет безопасности. Урок тут есть, но ничего нового Путин не узнал. Также он не узнал ничего нового по поводу того, что нужно блокировать всякую возможность протестов, потому что это непосредственная политическая угроза власти, что нужно контролировать силовые аппараты, чтобы в случае чего они не отказали в лояльности.
Я полагаю, что российский контингент, который будет направлен в Казахстан, будет ограниченным. Не думаю, что Токаев заинтересован в том, чтобы расширить российское военное присутствие сверх какого-то символического. Я думаю, что одна из главных целей приглашения ОДКБ состояла не в том, чтобы защитить его от протестующих, а в том, чтобы косвенно вынудить Путина признать, что именно Токаев является сейчас фактическим лидером Казахстана, потому что неясность по этому поводу для российского руководства была. То, что руководство ОДКБ отреагировало на просьбу Токаева, повышает его политический вес в глазах собственного политического класса и минимизирует его внутриполитические риски. Для России это означает, что присутствие российских войск в Казахстане будет значительно менее ощутимо, чем то, что происходит с Украиной.
Запад на данный момент никак не отреагировал на приглашение сил ОДКБ в Казахстан, только призвал власти страны к сдержанности, и я полагаю, потому что ему трудно сформулировать какую бы то ни было реакцию. Если силы ОДКБ будут принимать участие в активном подавлении протестов, то это может как-то сказаться на отношениях России с Западом, но, полагаю, ни Россия, ни Токаев в этом не заинтересованы.
Вариант, что Токаев не сможет подавить протесты, я не хочу обсуждать, так как нахожу его малореалистичным.
Я думаю, отношения [России и Казахстана после кризиса] будут более тесными. Дело не во вводе войск ОДКБ. Это просто форма — а суть всей этой акции в том, что в момент форс-мажора Россия заявила четко и твердо о поддержке власти в Казахстане и о готовности при необходимости применить силу. А учитывая ситуацию там — вчера стали возникать сомнения, что эта система вообще удержится, — это серьезный шаг, причем сделанный очень быстро.
Если кризис в Казахстане будет развиваться дальше и все повалится, то это, конечно, повлияет на положение Байконура (Россия арендовала космодром «Байконур» у Казахстана до 2050 года — прим. «Холода»). Тогда пользоваться им будет крайне затруднительно. Я думаю, одна из причин — не главная — таких быстрых действий России — это как раз обеспечить охрану и функционирование Байконура и всего космического комплекса, который с ним связан. Россия туда пришла не для того, чтобы воевать — это абсолютно не наше дело — а чтобы стабилизировать ситуацию.
Если все успокоится, то казахские власти — видимо, это президент Токаев, до последнего времени там было невнятное двоевластие с бывшим президентом Назарбаевым, — будут более внимательным к тем пожеланиям, которые высказывает Россия. Обратная ситуация невозможна. Я думаю, [казахстанские власти] приложат все силы и справятся с положением. Мне трудно представить победу повстанцев — [поскольку непонятно], кто они, кого представляют и чего хотят.
Что касается внешнего мира, то он, по-моему, плохо понимает, что происходит. Через пару дней [российским властям] предстоят переговоры с американцами на тему системы безопасности в Европе — я думаю, события в Казахстане скорее повлияют на укрепление российской позиции. Потому что Россия показала способность действовать быстро и решительно.
На миграционные процессы происходящее мало может повлиять — из Казахстана миграции-то не было, Казахстан как раз принимал мигрантов, страна всегда была относительно благополучной. Конечно, если Казахстан начнет валиться экономически, можно себе представить, какая будет миграция оттуда, но пока, мне кажется, такие прогнозы делать преждевременно.
С точки зрения пропаганды, российским властям удается развернуть кризис в Казахстане в свою пользу, вновь выступить с теорией заговора и обвинить неизвестно кого в попытке подрыва ситуации в Казахстане. При этом в долгосрочной перспективе ситуация демонстрирует, что прочность режимов, которые установились на пространстве бывшего СССР, — авторитарных, коррумпированных, семейных режимов — гораздо ниже, чем может казаться. И это в долгосрочной перспективе будет учитываться игроками, будет основой понимания этих режимов и пределов их устойчивости.
Кризис в Казахстане может повлиять на Путина в том смысле, что сподвигнет его усиливать репрессии не столько в отношении оппозиции, сколько в отношении элит. От них будут требовать еще большей лояльности, еще более ревностно наблюдать за их действиями.
Какой урок Путин вынесет из казахстанской ситуации? Я думаю, что казахстанская модель транзита, которая считалась удачной, все равно плоха. Токаев за два года пребывания у власти оброс своими связями и контактами, к нему пришла часть элиты и сказала: «Давай подвинем назарбаевских». Токаев был самой беспомощной фигурой: без команды, без опыта руководства страной, мидовец, и то за два года он вырастил какую-то самостоятельную историю. Это урок для Путина, что, если ставить кого-то вместо себя, то за два года человек может сыграть в свою игру. Как этот урок может влиять на внутреннюю политику в нашей стране? Я думаю, будет ужесточение всего, чего только можно. Будут гаситься любые попытки — даже не то что создания общественного движения, там уже все загашено — какого-то минимально яркого действия в политике, будут еще больше зачищать поляну.
У нас слишком мало информации, чтобы делать выводы [о возможной войне в Казахстане]. Первое: мы не знаем, кто организовал мародерство, нападения, стрельбу и так далее. Как я понимаю, люди, которые это сделали, не выдвигают никаких лозунгов, что наводит на подозрения, что это провокация. Есть ощущение, — подчеркиваю, ощущение, — что это внутриклановые разборки в Казахстане. В конце концов, афганская трагедия произошла из-за того, что один клан уничтожил другой, Москва решила вмешаться, чтобы навести порядок, и из этого проистекла десятилетняя трагедия, которая унесла десятки тысяч жизней советских людей.
Второе: мы не знаем, какие силы и средства использует Россия, направляя свой контингент. Пока что нам показали военно-транспортную авиацию и воздушно-десантные войска, которые куда-то загружаются. Упорно не называется количество войск. Это может говорить о том, что предпринимаются какие-то демонстративные акции, которые не имеют никакого значения. Но если военное участие России будет решающим, то, конечно, это поставит руководство Казахстана в подчиненное положение и вызовет стойкое неудовольствие граждан Казахстана.
Наш МИД заявляет, что существует иностранное вмешательство [в казахстанские протесты]. Очень хотелось бы узнать, какие именно страны и какое вмешательство осуществляют. Когда такие обвинения делаются голословно, это говорит о том, что доказательств нет.
[Происходящее в Казахстане] льет воду на мельницу тех, кто говорит, что никакого транзита не надо, управляйте нами, Владимир Владимирович, сколько отмерил вам бог. Крамольная мысль о том, что транзит власти должен осуществляться регулярно раз в четыре года через свободные выборы, [некоторым] просто не приходит в голову.
Фото на обложке: REUTERS/Mariya Gordeyeva/Scanpix
