Оппозиционный политик Дмитрий Гудков уехал в Киев из-за угрозы уголовного преследования и возможного ареста. Накануне Гудкова и его тетю Ирину Ермилову задержали по делу о причинении имущественного ущерба мэрии Москвы (ч. 2 ст. 165 УК РФ). Гудков связал свое преследование с намерением участвовать в выборах в Госдуму. Спецкор «Холода» Лиза Миллер поговорила с женой Дмитрия Гудкова Валерией, которая осталась в Москве, об этом решении, о давлении на семью и о ее личных политических амбициях.
— Как вы принимали решение об отъезде вашего мужа за границу? В интервью 3 июня вы говорили, что такой вариант не рассматриваете.
— Решение было принято уже после выхода Дмитрия из изолятора [временного содержания]. Когда он был в изоляции, мы общались только через адвоката, поэтому возможности это обсудить у нас не было. На следующий день после выхода Дмитрия наша семья приняла это решение, поэтому сегодня он в Киеве.
— Когда вы поняли, что ему нужно уехать из России?
— Я и отец Дмитрия (экс-депутат Госдумы от «Справедливой России» Геннадий Гудков. — Прим. «Холода») получили звонки, в которых нам прозрачно намекнули, что все может закончиться довольно-таки плохо, если он останется в России. Тетя Дмитрия Ирина Ермилова, можно сказать, находится в заложниках (3 июня Ермилову отпустили из ИВС на Петровке под запрет определенных действий; дело было возбуждено Следственным комитетом из-за долга фирмы «Сектор-2А», которую возглавляла Ермилова, по договору аренды нежилого помещения у департамента городского имущества в 2015–2017 годах. — Прим. «Холода). Поэтому в интересах семьи мы приняли решение, что он должен уехать. Мы с сыном пока остались, потому что у меня здесь есть дела, которые нужно закончить. Я планирую через какое-то время встретиться с Дмитрием в Болгарии, куда он собирается поехать к родителям, которых он давно не видел. Наш сын тоже давно не видел бабушку с дедушкой.
— От кого поступали эти звонки, вы можете рассказать?
— Нет, конечно, не могу. Это были надежные источники, которым можно доверять. Да и Дмитрий, после того как вышел, много с кем успел пообщаться, и стало понятно, что находиться дальше в России опасно не только ему, но и всей семье. На него оказывалось серьезное давление, которое не планируют прекращать. Сейчас суд оштрафовал Дмитрия за выход на митинг 23 января на 10 тысяч рублей, то есть приветы от родины он получает. Поэтому я думаю, что мы сделали единственный верный выбор на сегодняшний момент, исходя из соображений семейной безопасности. Конечно, этот выбор очень сложный. Но я хочу подчеркнуть, что это — не эмиграция, а временный и вынужденный выезд из страны.
Еще до начала уголовного процесса нас предостерегали, что готовится давление на Дмитрия, и, когда маховик был запущен, мы поняли, что это не блеф и что власти останавливаться не собираются.
— Когда вы разговаривали с теми источниками, давали ли вам какие-то гарантии, что вас не тронут, если Дмитрий уедет?
— Это не были переговоры. Это просто были дружественные нам лица, которые высказали свое мнение и посоветовали задуматься. Про меня лично никто не говорил. Говорили про тех, кто сейчас под следствием — то есть тетю Иру, очень близкого нашей семье человека, которая находится под следствием по поводу долга за аренду. Сами понимаете, что за такие долги никого не сажают и не заводят уголовные дела. Поэтому совершенно очевидно, что это политическое дело и что мишень не Ирина Ермилова, а Дмитрий, который планировал выдвинуться в Госдуму — и, как следствие, мы получили уголовный процесс.
— Насколько вы были готовы к такому развитию событий? Обсуждали ли когда-нибудь, что вашей семье придется уехать из страны?
— Мы наблюдали за тем, что происходит вокруг нас: с нашими единомышленниками, с их семьями — и видели, как на них оказывается давление. Наверное, было бы глупо не предполагать, что что-то подобное будет предпринято против нас. Тем не менее, это было очень неожиданно, потому что Дмитрия привлекли по статье 165 Уголовного кодекса («Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием». — Прим. «Холода») сначала свидетелем, а потом подозреваемым — это было на грани фантастики. Когда к нам пришли с обыском и показали постановление, мы с Дмитрием долго вчитывались и задавали много вопросов, потому что для нас это было совершенно неожиданным. Меньше чем за 12 часов Дмитрий превратился из свидетеля в подозреваемого.
— У вас не было специального плана на такой случай?
— Мы, конечно, обсуждали, что такое может произойти, но не могли предположить, что это будет по такой статье. Последнее время Дмитрий вел переговоры с «Яблоком» по поводу его выдвижения в Госдуму, и по мере [продвижения] переговоров становилось все более понятно, что перспективы призрачные — что и на «Яблоко» тоже оказывают давление, и поэтому, вероятно, такое выдвижение уже невозможно.
— Расскажите про события 1 июня, когда к вам пришли с обыском.
— Мы были на даче под Коломной. Где-то в полвосьмого утра к нам в дверь стали стучаться. Звонок у нас, к сожалению, не работал — а то мы бы раньше узнали, что они стоят у нашего крыльца. Приехало 37 сотрудников — следователи Следственного комитета, которых сопровождал ОМОН, на десяти машинах. Было очень много вооруженных людей с автоматами и пистолетами.
Дмитрий разбудил меня и сказал: «Лера, пришли». Мы умылись, оделись, причесались, спокойно спустились. Обыск у нас был не в первый раз, поэтому мы с Дмитрием были относительно спокойны. Мы открыли дверь, нам предъявили постановление. Мы были удивлены, что сотрудники зашли на территорию дачного участка, потому что по территории бегал огромный мастиф — это большая и опасная для чужих собака с сильным охранным инстинктом. Чудо, что они его не пристрелили. Они, однако, намекнули, что если он нападет на кого-то из сотрудников, то им придется применить силу. Наша собака этого не сделала, слава богу.
Начался обыск, обычная процедура. Вели они себя более-менее прилично: никакого хамства и агрессии с их стороны не было. По профессии я психолог, и понимала, что наш сын переживает и нужно как-то снять его напряжение, поэтому я ему предложила пообщаться с теми, кто проводил обыск. Он задавал разные вопросы: «А почему вы с оружием? А почему на вас такие костюмы?». Они спокойно рассказывали, почему так одеты, почему у кого-то висят наручники, а у кого-то нет, рассказывали, что у них есть пистолеты Макарова, автоматы Калашникова. Ребенок расслабился и достаточно спокойно до конца обыска себя чувствовал.
Обыск продолжался около пяти часов, затем Дмитрия увезли в Москву. Всего было 13 обысков в разных местах одновременно: в родительском офисе, в наших квартирах и домах, у других людей. Об этом мы узнали позднее.
— Когда Дмитрия задержали, вы вели его соцсети. Так же происходило и в 2019 году во время предвыборной кампании в Мосгордуму. Обсуждали ли вы с Дмитрием, что вы это делаете вместо него, если с ним что-то случится, или вы это делали по личной инициативе?
— Когда-то я была пресс-секретарем молодежного крыла «Справедливой России».
— Где вы и познакомились с Дмитрием.
— Да. И я была пресс-секретарем Дмитрия почти семь лет, поэтому даже вопроса не стояло, как это будет. Я не смогла бы сидеть молча, потому что я тоже человек деятельный, и, если что-то происходит, я максимально включаюсь. Другого варианта я для себя не вижу.
— Некоторые сейчас сравнивают Навального, который не стал эмигрировать, и Гудкова, который уехал в Киев. Не кажутся ли вам такие сравнения несправедливыми?
— Я понимаю, что хочется сравнить, но все люди разные, и каждый делает свой собственный выбор. Мы уважаем выбор Алексея и его семьи, это смелый поступок, но в данном случае у нас выбор другой. Он обусловлен еще и тем, что происходящее касается не только Дмитрия, но и его родственников. При этом Дмитрий и Алексей друг друга поддержали. Это главное.
— Под ударом оказался и младший брат Дмитрия Владимир, который уехал с ним вместе. О нем тоже предупреждали источники?
— Это касается всей семьи. Родители Дмитрия находятся не в Москве, поэтому мы приняли решение, что брат поедет с ним. В его квартире тоже проходил обыск.
— Есть пример Светланы Тихановской, которая вслед за арестованным мужем пошла в политику, есть Юлия Навальная, которая поступила иначе. Какая позиция вам ближе?
— Я профессиональный психолог и очень люблю свою работу. Еще я жена политика Дмитрия Гудкова и могу брать на себя нагрузку и собираться, когда он находится в изоляции. У меня нет цели заменить Дмитрия на этом пути. Быть его поддержкой и опорой — да, но политических амбиций у меня нет. Этот вопрос мне задают достаточно часто, но пока я не могу сказать, что собираюсь поступить так же, как Тихановская.
— То есть вы не планируете пойти вместо Дмитрия в Госдуму?
— Нет, не планирую.
— Насколько вам кажется вероятным, что женщины в России возглавят политическое движение, как это произошло, например, в Беларуси?
— А что нас отличает от европейских или американских женщин? В общем-то ничего. Есть некое мнение, что политика — это дело мужское. Я думаю, что оно уходит в историю, становится неактуальным, и любая женщина наравне с мужчиной может участвовать в политике, если она того желает. Медленно, но верно мы все равно будем двигаться к этому балансу. Здесь не идет речь о феминизме или сексизме. Это все равно будет происходить, потому что это тренд современности. Конечно, женщины должны участвовать в политике, их должно быть больше. И я уверена, что со временем их и станет больше.
— По первому образованию вы журналист, но сейчас работаете психологом. В какой момент вы решили сменить профессию?
— Я приняла это решение в 30 лет. Все так или иначе проходят кризис 30-летия, когда встает вопрос о самоопределении и самоидентичности. Я задала себе вопрос: «А в чем моя миссия?». И смогла ответить на него очень четко: моя миссия — помогать людям и видеть результат от того, что я делаю. Психология в этом плане полностью удовлетворяет мой внутренний запрос. В политике эта помощь более общая, а в психологии это помощь конкретному человеку или семье. Когда я вижу этот результат, то чувствую себя на своем месте. Профессию свою я очень люблю.
— Вы не жалеете о том, что Дмитрий не отошел от политики, когда стало понятно, что это опасно?
— Когда я выходила за него замуж, проблемы уже начались — они длятся больше 10 лет. Мы даже шутим, что с того момента, как Дмитрий вступил со мной в брак, начались проблемы. Он не радикален, у него классные дипломатические навыки, но их сейчас негде применить. Это плохо, что политики такого склада не могут себя проявлять. Нет никакого диалога, хотя Дмитрий — это то лицо, с которым диалог возможен.
— Дмитрий никогда не производил впечатление политика, за которым должны прийти.
— Если бы он не пошел в Госдуму и если бы у него не был такой высокий рейтинг в его округе... У него действительно высокие шансы. Я думаю, поэтому и было принято решение, что его там не должно быть.
— Как вы думаете, когда он сможет вернуться? Будет ли он снова заниматься политикой?
— Он остается политиком Дмитрием Гудковым, который временно находится за рубежом. Он не прекращает заниматься политикой. Есть много направлений, которыми сейчас можно заняться — например, поддержка СМИ, на которые оказывают большое давление, правозащитная деятельность, помощь политзаключенным, сбор средств для помощи всем, кто страдает от действий властей.
— Насколько реально этим заниматься, будучи в Киеве?
— Если бы он остался, его бы посадили. Какая была бы эффективность от него, если бы он находился за решеткой? Точно ниже, чем на свободе.
— Кем вы видите Дмитрия при идеальной политической ситуации в России? Депутатом, министром, президентом? Какие у него амбиции?
— Ему всегда нравилось законотворчество. Как я сказала до этого, у него очень хорошие дипломатические навыки, поэтому, я думаю, что во многих направлениях он может найти себя. Главное — чтобы в Россию будущего можно было вернуться и заниматься настоящей политикой, а не прятаться, бегать и бояться. На сегодняшний день, когда ты проявляешь политические амбиции, ты автоматически становишься мишенью.
— Не страшно ли вам, что Дмитрий долго не сможет вернуться в Россию?
— За прошедшую неделю я не плакала, не паниковала, не боялась. Что будет дальше? У меня страх в целом за страну. Страх за семью, которая здесь находится под прессингом, тоже есть. Я думаю, что мы с Дмитрием все равно воссоединимся, потому что мы семья и привыкли быть опорой друг другу. Как долго все это продлится? Думаю, что мы можем только ванговать.
— Что вам помогает держаться в этой ситуации?
— Наверное, те психологические знания, которыми я обладаю. Я думаю, что могла бы помогать и передавать свои знания тем, кто находится в похожей ситуации, чтобы люди себя чувствовали более сильными и сконцентрированными, способными противостоять тому, что происходит. На самом деле, наши возможности — гораздо больше, чем нам кажется. Я чувствую в себе силы во многом потому, что люди мне оказывают поддержку: я получаю очень много писем, звонков. Я чувствую, что не одна, а это важно.
