«Мне было стыдно, что все ходят на митинги, а я ссу»

После крупнейших несогласованных митингов 23 января в российских городах было задержано рекордное число протестующих — около четырех тысяч человек. Некоторые демонстранты получили травмы. Многие люди признаются, что боятся выходить на митинги. «Холод» поговорил с ними о страхах и способах выразить свою политическую позицию иначе.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Увлекаться политикой и интересоваться ситуацией в стране я начала лет 10 назад. Когда в декабре 2011 года были выборы в Госдуму, я решила пойти на них наблюдательницей. В тот раз на моем участке все было чисто, никаких нарушений мы не зафиксировали. Но на следующий день, читая твиттер, я увидела огромное количество сообщений о вбросах и фальсификациях, и во мне закипела ярость: какого черта? Я весь день и полночи провела на участке, чтобы все было честно, а теперь оказалось, что выборы все равно нагло подтасовали! Это несправедливо. 

Вечером после работы я приехала к Гостиному двору, где проходили митинги против нечестных выборов. Там стояли люди, иногда они что-то скандировали, но в остальное время все было спокойно и мирно. В какой-то момент ОМОН начал выхватывать случайных людей из толпы. Меня тоже схватили, несмотря на то, что я просто стояла, — я даже не успела выкрикнуть ни одного лозунга.

Когда меня выцепили из толпы, я очень испугалась. Омоновцы не применяли насилия, но, когда человек в форме, в маске, с щитом и дубинкой — тот, кто явно сильнее, — хватает тебя и ведет в автозак, это очень страшно. 

В автозаке было скорее весело: вместе со мной там оказалось много прекрасных людей, которые разделяли мои взгляды. В КПЗ, где нас оставили на ночь, была примерно такая же атмосфера. Провести ночь в камере тогда не казалось чем-то ужасным — да, это лишение свободы, но ощущалось оно как веселое приключение. Когда нас выпускали на следующий день, полицейский спросил, сколько нам заплатили за выход на митинг. Я до сих пор помню свое искреннее возмущение от этой фразы. Через полгода состоялся суд, который, конечно же, был нечестный. Мне назначили два штрафа по 500 рублей. 

В 2012 году после президентских выборов случилась Болотная площадь. Тогда, как мне кажется, ходить на митинги стало проявлением хорошего тона. Считалось, что порядочные люди должны туда ходить. Мои друзья тоже участвовали в акциях, а я быстро поняла, что не могу. От одного осознания, что вокруг толпы находится ОМОН, который может в любой момент начать оцепление, меня буквально парализовывал страх, становилось трудно дышать. Головой я понимала, что вряд ли меня сильно побьют, оказаться в участке тоже было не очень страшно. Я просто иррационально боялась того, что любой полицейский может взять и что-нибудь со мной сделать. 

Поначалу мне было стыдно, что все ходят на митинги, а я ссу. Но довольно быстро я пришла к идее бережного отношения к себе и своим ресурсам. Я поняла, что протест — это марафон, а не спринт, и нет того последнего митинга, после которого все точно изменится. Любой активизм должен быть от избытка ресурсов, а не от их нехватки. Если нет сил — не надо себя заставлять что-то делать, так ты только отобьешь у себя всю охоту. Думаю, прийти к такому отношению к себе и к активизму мне помогла работа репетиторкой: я много контактирую с детьми, поэтому мне нужно всегда быть в стабильном и ресурсном состоянии, чтобы им не навредить. 

Несколько лет назад я попыталась перебороть страх и пошла на крошечный согласованный митинг феминисток на 8 марта. Это было в Овсянниковском саду Санкт-Петербурга, там присутствовало несколько омоновцев, но они просто стояли рядом. Опыт спокойного пребывания рядом с силовиками мне помог, после этого стало менее страшно с ними сталкиваться. Поэтому затем я еще несколько раз участвовала в согласованных шествиях на 1 мая.  

В 2018 году я эмигрировала в Германию, но продолжала активно следить за тем, что происходит в России, поэтому знала, что в 2019-м на мирной первомайской акции в Петербурге случилось винтилово. У меня там жестко задержали приятельницу, и я видела на фотографиях, как омоновцы тащили людей по земле в автозак. Это выглядело просто ужасно: ну ведь мирное шествие, что вы делаете, зачем? Думаю, в тот момент у меня случилось что-то вроде ретравматизации. Если бы я осталась в России, я бы после этого бросила ходить на митинги вообще.

Сейчас меня расстраивает, что в интернете много постов в духе «Кто не протестует — тот ссыкло, из-за вас мы останемся в говне». Мои знакомые терзались из-за того, что не смогли пойти на митинг 23 января из-за того, что им не с кем оставить детей или животных. Или им просто страшно. В этом нет ничего стыдного. Бояться полицейского насилия — нормально, а требовать от людей выходить под дубинки — ненормально. Помощь должна быть посильной, любой активизм, даже лайки и комментарии в соцсетях — это уже хорошо. 

Я родилась и выросла в маленьком городке. Когда я поступила в университет и переехала в Петербург, очень долго не могла привыкнуть к тому, как много здесь людей. Первое время я приходила после пар домой, садилась на пол и чуть ли не рыдала от усталости и стресса. Сейчас полегче, но в толпе мне до сих пор некомфортно находиться. Я стараюсь не ездить на транспорте в час пик, по возможности обхожу стороной многолюдные улицы. Не знаю, пройдет ли это когда-нибудь.

В 2018 году я решила пойти на митинг в поддержку фигурантов дела «Сети». Акция проходила в маленьком сквере, все было абсолютно мирно, но даже там были полицейские. Меня это напугало, потому что выглядели они угрожающе, не было ощущения, что эти люди меня защищают — скорее, контролируют. У меня никогда не было конфликтов с полицией, но я все равно очень боюсь насилия с их стороны, возможно, потому что в детстве я оказывалась в ситуации домашнего насилия и с тех пор боюсь агрессии. 

В какой-то момент люди на митинге начали выкрикивать лозунги, что-то типа «Путин вор». Я испугалась, потому что подумала, что сейчас могут начаться задержания или потасовка, а я нахожусь в самой гуще толпы. Мне не хотелось оказаться рядом, если начнется винтилово, я боялась, что меня ударит или свалит на землю кто-то из толпы или полицейские.

В итоге все закончилось хорошо, но даже этот маленький митинг на меня подействовал так, что с тех пор мне страшно ходить на протестные акции. Я много раз хотела, я знаю, как вести себя во время задержания, потому что читала инструкции «ОВД-Инфо» (объявлен «иностранным агентом». — Прим. «Холода»). Но быть задержанной все равно очень страшно: я не представляю, что буду делать из-за стресса, вдруг я просто остолбенею? Еще боюсь, что в семье меня не все поймут. Но самое главное — я боюсь насилия, боюсь боли, что меня побьют или что я увижу, как кого-то бьют. Есть два типа видео, которые буквально заставляют меня плакать, — видео про бездомных котов и видео с митингов, где людей избивают омоновцы. 

Накануне митинга 23 января у меня случилась истерика. Я расплакалась из-за того, что снова много людей пострадает, снова в интернете будут эти ужасные видео. Моя мама предлагала пойти со мной, если я одна очень боюсь, но, когда я подумала об этом, мне стало еще хуже. По-моему, полицейские на митингах бьют людей абсолютно рандомно, то есть получить дубинкой может каждый. И когда я представляю, что ударят не меня, а маму, это еще более невыносимо. Это ужасно и неправильно.

В субботу я осталась дома, хотя мне было стыдно, что я не выхожу. Мама меня поддержала, но поговорить с друзьями или однокурсниками о своем страхе я не могу. Многие мои знакомые протестуют, кого-то даже задерживали, и мне стыдно признаться им в своем страхе. Забавный момент: у меня есть футболка с картинкой в виде ребуса, если его расшифровать, то получится надпись «Мусора хуже говна». Однокурсники как-то спрашивали у меня, что там написано. От этого мне даже более стыдно: я ношу такую футболку, но при этом не хожу на митинги. 

Успокаиваю себя тем, что я делаю донаты в «ОВД-Инфо», что у меня есть подписка на регулярное пожертвование в правозащитную организацию. Да, я не хожу на митинги, но хоть как-то помогаю. Донаты, информирование — это тоже важно. Мне не нравится, что сейчас на людей, которым страшно, любят навешивать ярлыки. Дмитрий Быков даже говорил что-то вроде: «Если вы не выходите на улицу, значит, вы уже под арестом» (фраза звучала так: «Если вы задаете вопрос “Можно ли выйти днем погулять на Пушкинскую площадь?”, то это означает, что вы уже находитесь под домашним арестом». — Прим. «Холода»). Я считаю, что это манипуляция — да, возможно, с благой целью, но это все равно принуждение людей к тому, чего они не хотят, боятся.

В последнее время я много думаю о том, как мне жить в России. Я не хочу никуда уезжать, тут много классных людей, я люблю эту страну. Но из-за несменяемости власти, дурацких законов, цензуры, несоблюдения Конституции тут находиться очень тяжело. Блин, я хочу, чтобы моя страна была другой через 10 лет, чтобы про нее не шутили иностранцы и чтобы можно было спокойно выйти на улицу выразить свое недовольство. 

Я понял, что не поддерживаю действующую власть, после протестов на Болотной площади. Сейчас мне 29 лет, и я хорошо помню те митинги и уголовные дела, которые за ними последовали. Тогда я жил в Челябинске и носил белую ленточку в знак поддержки протестного движения. Могу сказать, что «болотное дело» меня напугало, но не сломило. В 2017 году перед президентскими выборами в Челябинск приезжал Алексей Навальный, чтобы провести митинг и встретиться с избирателями. Мы ходили туда с друзьями, хотели посмотреть на него вживую. Это был единственный митинг, на котором я присутствовал. 

Пожалуй, сильнее всего на меня подействовали разгоны московских митингов летом 2019 года, когда полицейские били и задерживали всех подряд, даже если люди просто шли мимо. Еще очень напугало дело Ивана Голунова, которому полицейские подбросили наркотики. С тех пор, помимо насилия со стороны ОМОНа, я очень боюсь, что мне могут что-то подкинуть и посадить меня в тюрьму. Сейчас, после переезда в Москву, я хожу по метро только с закрытыми на молнию карманами, стараюсь вообще не подходить к полицейским. Я категорически не доверяю этим людям и очень их боюсь. 

Вторая причина, по которой я не хожу на митинги, — страх подставить родных. Во времена СССР у нас был закон о родственниках врагов народа, по которому судили членов семьи «изменников родины». Среди моих родственников есть военнослужащие, и я очень боюсь, что их уволят из-за того, что я засвечусь на митинге. Даже не знаю, кто внушил мне эту боязнь, но я ничего не могу с собой поделать. Страшно испортить жизнь близкому человеку.

В дни протестов я все время читаю новости, смотрю фото и видео с акций. Всегда волнуюсь за людей, которые участвуют в акции или просто проходят мимо. То, что полицейские творят с протестующими — ужасная несправедливость, я просто не понимаю, что в головах у этих людей в форме. Почему они выполняют преступные приказы своего начальства? Ведь это мы, налогоплательщики, платим им зарплату. 

Я не чувствую вины за то, что остаюсь дома. Многие мои друзья не ходят на митинги по той или иной причине. Да, время от времени я думаю, что, возможно, ничего не меняется, потому что опять многие не вышли на улицу. Но шеймить людей я в любом случае не буду, я считаю это неуместным. 

Мне кажется, в последние годы многие остаются дома, потому что нас запугали. Митинги — это нормально, нет ничего преступного в том, чтобы выйти на улицу и поорать. Может быть, если бы людей не били, а просто дали им проораться — это было бы даже хорошо для действующей власти, а репрессиями они только усиливают недовольство. 

Я считаю, что страх в этой ситуации — это абсолютно нормально, потому что нас запугали, нас прессуют. Но мы не сдадимся. Если кто-то боится идти на улицу, то можно проявить активность по-другому: переводить деньги в правозащитные организации, информировать друзей и близких, рассказывать им правду о ситуации в стране, так как по телевизору им этого не скажут. Кто-то идет на баррикады, а кто-то помогает в тылу. Я регулярно жертвую деньги в «ОВД-Инфо» (объявлено «иностранным агентом». — Прим. «Холода»), в ФБК (объявлен экстремистской организацией и ликвидинован. — Прим. «Холода»), перевожу деньги, если собирают помощь кому-то персонально. Это небольшие суммы, но я отдаю их от чистого сердца. Моя совесть чиста из-за этого, я помогаю хотя бы так — чем могу.

Раньше я ходила на митинги: была на Болотной площади в 2012 году, участвовала в шествиях памяти Бориса Немцова и согласованных акциях на проспекте Сахарова. Но перед 23 января я подумала, что конкретно на этот митинг идти для меня было бы опасно. На меня сильно повлияли события 2020 года в Белоруссии — то, что вышедших на протесты людей потом избивали и пытали в СИЗО. Я боялась, что наши власти тоже ответят митингующим довольно жестко, не дожидаясь более массовых акций. 

История с Навальным меня тоже потрясла — это просто трэш. Стало понятно, что тебя могут попытаться отравить, а потом просто посадить в тюрьму совершенно несправедливым образом. Сейчас уже неясно, где предел допустимого — похоже, его просто нет. Власти могут позволить себе сделать буквально все, что считают нужным. 

Кроме страха столкнуться с полицейской агрессией, у меня была еще боязнь толпы. На митингах такое ощущение, что я как будто не могу полностью за себя отвечать, когда нахожусь среди множества людей. Там нет возможности регулировать то, что происходит вокруг, и ты просто не можешь уйти, когда тебе захочется. Мне было страшно оказаться в такой ловушке. 

Из-за того, что я не пошла на митинг, я почти весь день чувствовала тревогу, постоянно обновляла новости. Когда я узнала, что мои друзья пошли на эту акцию, я стала волноваться за их безопасность, но довольно быстро поняла, что с ними ничего страшного не происходит. В этот момент я немного успокоилась и даже испытала что-то вроде досады: оказывается, в некоторых местах там гораздо безопаснее, чем я предполагала. 

Мне не было стыдно за решение остаться дома. Я вообще думаю, что в страхе нет ничего стыдного или плохого. Страх нас защищает и ограждает от опасности, например, подсказывает, что не надо есть этот гриб или нападать на это животное. Я бы никогда не стала стыдить кого-то за то, что он не пошел на митинг, потому что испугался. Решение о том, выходить или нет, человек должен принять сам, никто не вправе решать за него. Хотя я, наверное, могу понять людей, которые активно агитируют в интернете выходить на акцию: когда мне что-то кажется важным, я тоже могу очень горячо это продвигать. Может, кто-то думает, что, чем больше людей он сагитирует выйти на улицу — тем лучше, даже если для этого придется кого-то пристыдить. 

У меня есть тревога по поводу того, что происходит в стране и к чему нас это приведет. Поэтому я стараюсь оказывать посильную помощь протесту, например, перевожу деньги в правозащитные организации. Даже такая активность помогает мне успокоиться.

Если есть потребность помочь протесту, всегда можно найти доступную форму этой помощи, которая не причинит дискомфорта и страданий. Чтобы хорошо помогать кому-то, сам помогающий человек тоже должен быть в порядке. Чисто с прагматической точки зрения это означает, что он сможет дольше быть рядом и оказывать эту помощь. Если я спасаю кого-то ценой своей жизни и своего комфорта, то это, скорее всего, не очень хороший план.