«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»

Театральный переводчик жестового языка и тифлосурдопереводчик —
о своей работе

Павел Мазаев работает тифлосурдопереводчиком в проектах Фонда поддержки слепоглухих «Со-единение» и актером-переводчиком в театре «Инклюзион». Олеся Остапчук поговорила с ним о том, как слепоглухим людям смотреть спектакли, чем обычный русский жестовый язык отличается от сценического и почему нельзя добиться идеальной инклюзивной среды.

— Вы начали изучать жестовый язык в детстве?

— У меня мама и папа слабослышащие, они ходят с аппаратами, а бабушка с дедушкой со стороны матери неслышащие. Первый язык у меня словесный русский, но уже дошкольником я начинал овладевать вторым языком — русским жестовым. Это полноценный язык, который я совершенствую как любой иностранный. Он имеет свою грамматику, также есть словарь и научные исследования по нему. 

Не могу сказать, что в детстве у меня была какая-то особенная мотивация изучать жестовый язык — это просто были жизненные обстоятельства, в которых приходилось его схватывать, как в любой билингвальной семье. Когда ребенок, например, растет среди русских и испанцев, он изучает и русский, и испанский, так же и здесь. В ходе разговоров нужно было перевести родителям или бабушке с дедушкой что-то. Таких детей называют КОДА (от английской аббревиатуры CODA — Children of Deaf Adults. — Прим. «Холода»). 

— Ваша работа сложнее, чем у обычного переводчика?

— Психолингвист, профессор Татьяна Черниговская говорит, что переводчикам-синхронистам каждые 20 минут необходимо выходить дышать на травку. А ведь у них словесный перевод и никакой дополнительной физической нагрузки на руки. Когда ты переводишь по 3-4 часа, мозг не выдерживает. По стандартам, синхронисты, в том числе переводчики жестового языка, должны меняться каждые 15-20 минут, но в России нет таких возможностей.

— Какой у вас был рекорд по максимальному времени перевода?

— Как раз где-то три-четыре часа. Организаторы мероприятий обычно понимают, что это нагрузка не только на переводчика, но и на участников. Ведь те, кто на меня смотрит, имеют нарушения слуха, а визуальное восприятие тяжелее, чем восприятие на слух. Когда мы слушаем, мы можем отвлечься, посмотреть куда-то, поэтому при сурдопереводе и зрителям и переводчику необходимо давать отдых. 

«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»
Фото предоставлено Павлом Мазаевым

— Наверняка мышцы рук тоже устают. Бывают профессиональные травмы? 

— В моей практике такого не было. Но я знаю, что коллеги растягивали сухожилия, что-то случалось с челюстью за-за того, что используется гиперболизированная артикуляция. Бывало, что вывихнули палец в процессе перевода, задевали свое лицо рукой. 

— При тифлосурдопереводе, то есть жестах в руку, более скудный словарный запас?

— Нет, он такой же. Просто, в отличие от сурдоперевода для неслышащих, ты не жестикулируешь на виду у всех, а передаешь информацию через руку конкретного человека. Рука слепоглухого человека ложится на твою руку, и он так получает информацию. Это можно делать с помощью дактильного алфавита, где жесты соответствуют текстовым буквам, через жестовый язык и haptic-коммуникацию — когда ты рукой рисуешь символы на спине слепоглухого. Например, изображаешь таким образом, когда кто-то аплодирует или улыбается.

Почему вы решили стать тифлосурдопереводчиком? 

— На первом курсе университета однокурсница пригласила меня заменить одного тифлосурдопереводчика в спектакле на несколько дней, а потом недель, и, как это часто бывает, я так и остался там работать. Это был документальный инклюзивный спектакль «Прикасаемые», сначала существовавший в форме вербатима (документальный спектакль, состоящий из монологов реальных людей, которые произносятся актерами. — Прим. «Холода»): у слепоглухих людей брали интервью о их жизни, рассказывали их истории.

Я совсем не владел навыками тифлосурдоперевода, но знал дактильный алфавит и русский жестовый язык, и я довольно быстро сообразил, как общаться со слепоглухими через жест в руку. Я посмотрел, как это делают другие тифлосурдопереводчики: техника не сильно отличается — поэтому я легко освоил ее на практике. 

— На работе у вас постоянно есть тактильный контакт с людьми. Не мешает ли это соблюдать субординацию и не приводит ли к конфликтам?

— Я единственный, кто за пять лет ни с кем не поругался в инклюзивной театральной среде. Некоторые переводчики не могли работать, потому что слепоглухой не давал им свою руку, не доверял. Важно установить житейский контакт с человеком. Когда мы ищем переводчика в театр, переводчики жестового языка обычно отказываются от этой работы, потому что она тяжелая. Это же не только перевод, но и сопровождение. Люди приходят в наш проект, но многие надолго не задерживаются, потому что это сложно. 

При тифлосурдопереводе слепоглухие не просто воспринимают мой перевод, они доверяют мне себя. Например, им придется сообщать мне, когда нужно отойти в уборную, когда попить чаю, когда сесть в такси. Здесь важно совмещать работу и дружбу, и это та тонкая грань, на которой не все переводчики могут балансировать. Были ситуации, когда слепоглухой рассчитывал на какую-то помощь, а переводчик говорил: «Нет, у вас уже время истекло, вам уже пора домой». Здесь нужно находить баланс между субординацией и дружбой. Я работаю со слепоглухими участниками спектакля уже шестой год, и у нас все еще хорошие отношения, мы по-прежнему доверяем друг другу, общаемся, есть контакт. 

«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»
Фото предоставлено Павлом Мазаевым

— Какая профдеформация встречается в вашей профессии?

— Я начал более тактильно относиться к людям, я встаю к ним ближе, чем принято, могу пожать руку, похлопать по плечу, обнять при прощании.

— Я смотрела лондонскую версию «Прикасаемых». Насколько она отличается от российской?

— Это международная версия спектакля. Когда мы едем на гастроли в другую страну, например, в Англию, мы берем для участия в постановке слепоглухих англичан. А в российской версии, соответственно, участвуют только наши слепоглухие актеры. При этом в спектакле остаются ключевые истории, очень яркие.

— Спектакль появился в 2014 году. Как он изменился с тех пор?

Процесс репетиций, лабораторий, связанных со спектаклем, помог слепоглухим участникам изменить свою жизнь, преодолеть трудности, о которых они рассказывали в «Прикасаемых». Из этого опыта выросла вторая версия спектакля — она появилась, потому что слепоглухие люди сильно изменились. 

— Что вы имеете в виду? 

— На их жизнь и личностное развитие повлиял театр. В первом спектакле они рассказывали грустные истории о том, чего они не могут. А потом во время какого-то очередного показа мы все поняли, что прежние истории не актуальны. Потому что, например, участник нашего театрального проекта Алексей Горелов начал заниматься триатлоном и стал играть еще в нескольких пластических спектаклях. И теперь Алексей уже не мог сказать, что у него скучная работа. Так получилось со всеми слепоглухими участниками. И сейчас последнюю версию спектакля опять нужно менять, потому что они снова изменились в лучшую сторону.

— У слепоглухих актеров исчезли проблемы?

— Их стало меньше. Также у всех участников появились жизненные стимулы. Ирина Поволоцкая занялась китайской живописью, она выступает с перформансами в музеях и театральных пространствах Москвы, проводит свои выставки. 

Другая участница спектакля Вера Лыженкова с детства была неслышащей, а после 50 лет стала терять и зрение. Ей пришлось впервые изучать шрифт Брайля. К тому же, она жила с сыном, его женой и ребенком, всем было не до нее, и она чувствовала себя одинокой. Репетиции и участие в спектакле дали Вере понять, что ослепнуть — не значит потерять смысл жизни, что это не конец света. Она стала думать, что все еще можно что-то изменить в своей жизни, например, переехать жить к дочери, проводить время с внуками. К тому же, спектакль помог сыну с невесткой понять проблемы матери и слепоглухих людей вообще. В этом смысле «Прикасаемые» для многих участников стал терапевтическим спектаклем.

— Не все слепоглухие участники первых версий спектакля продолжают в нем играть? 

«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»
Фото предоставлено Павлом Мазаевым

Один из участников нашего спектакля — единственный в России слепоглухой профессор, доктор психологических наук Александр Суворов прекратил играть в спектакле в связи с проблемами со здоровьем. (Александр Суворов ослеп в четыре года и потерял слух в девять лет. В 1970-е годы он стал участником Загорского эксперимента, призванного доказать обучаемость людей с потерей слуха и зрения. Суворов и трое других участников сдали вступительные экзамены в МГУ. Для обучения им предоставили личных переводчиков, которые перепечатывали учебную литературу на шрифт Брайля и переводили все слова лектора на дактильный язык. С сентября 1996 года он преподавал слабослышащим студентам факультета дефектологии МГППУ, а позже стал обучать студентов-психологов работе со слепоглухими детьми. — Прим. «Холода».). Он активно участвовал в лабораториях, репетициях, но из-за того, что сейчас он передвигается на коляске, он не может с нами гастролировать. 

— Почему слепым и глухим людям важно ходить в театр?

— Любая деятельность для них важна и нужна. Если им доступен театр — это хорошо. Но просто перевести то, что происходит на сцене, недостаточно, важно, чтобы среда была инклюзивной. 

В нашем спектакле есть фраза: «Многие считают, что слепоглухим бессмысленно путешествовать». Но смысл есть, даже если они тотально слепые и глухие, потому что это социокультурный опыт. Сопровождающий переведет и подведет их к нужному месту, например, к морю или тактильной скульптуре.

Вера Лыженкова, о которой я уже говорил, путешествует и потом пишет посты об этом на фейсбуке. Ее сопровождающие и дочь комментируют все, что видят в процессе путешествия, она запоминает, записывает и потом на основе этого делает комментарии к каждой фотографии, которую сделала либо она сама, либо ее сопровождающие. Казалось бы, она была во тьме и ничего не слышала, но у нее сложились свои впечатления. Все, что может быть в жизни слепоглухого или глухого человека, важно. 

— В России театры доступны для людей с нарушениями слуха и зрения? 

— В большинстве случаев нет. Такой зритель может прийти на спектакль, заказав переводчика, но это будет переводчик, не адаптированный для театральной среды. Он просто придет, сядет на стульчик и начнет здесь и сейчас переводить. Пока сложно представить ситуацию, в которой слепоглухой человек приходит в театр, и для него есть специальный переводчик.

Есть и другие нюансы, во время спектакля в театре выключают свет, но ведь не достанет же в театре слабовидящий и неслышащий человек фонарик, чтобы светить на своего переводчика. На некоторых площадках есть субтитрование: глухой человек берет планшет, на котором видит титры, передающие, что говорят на сцене. Бывает тифлокомментирование, когда человек с нарушением зрения приходит и ему дают наушники, чтобы он представлял, что происходит на сцене. 

С переводом на жестовый язык, конечно, сложнее. Все наши спектакли («Инклюзиона». — Прим. «Холода».) доступны. У нас есть переводчик на сцене, он подсвечен.

— А где слепоглухие зрители сидят в зале?

— Лучше расположить людей с нарушениями зрения и слуха ближе к сцене и обозначить места, с которых хорошо видно переводчика. Обычно организаторы кладут бумажки на места, с которых будет виден перевод на жестовый язык. 

«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»
Фото предоставлено Павлом Мазаевым

— В чем специфика жестового языка в театральной среде?

— Я участвую в спектаклях со слепоглухими актерами, мы — актеры и переводчики — получаем текст, садимся и работаем над ним, и у нас это занимает немало времени. Сначала мы изучаем текст, а потом думаем, как его можно воплотить с помощью жестового языка. Есть сценический жестовый язык. В Российской государственной специализированной академии искусств есть кафедра и дисциплина по этой теме. Он отличается от обыденного русского жестового языка так же, как речь актеров на сцене отличается от разговорной речи. Сценический жестовый язык, так сказать, масштабнее обыденного жестового языка.

— Как вы передаете эмоции?

— Мы обязаны переводить не только эмоции, но и настроение, темп речи. Все, что происходит, мы транслируем. Если спикер как-то двигается в пространстве, то мы должны показать это, аплодисменты мы тоже показываем, описываем пространство. В тифлосурдопереводе это всегда дополнительная работа. 

— Если в тексте есть устаревшие слова и понятия, например, бричка Чичикова, как переводчики это передадут?

— Мы ищем синонимы. Если их нет, то артикуляционно произносится такое сложное слово, а на жестовом языке интерпретируется и заменяется простым аналогом. В инклюзивной театральной среде мы адаптируем такие слова, а в профессиональной, например, в театре неслышащих актеров переводят как есть, строго по тексту. 

— Как во время репетиций с переводчиками работает режиссер?

Поскольку переводчик, как и актеры, находится на сцене, режиссеру необходимо понять, как он будет передвигаться, выглядеть. Он может обсудить это с переводчиком, узнать, как ему комфортнее работать, но расположение переводчика в итоге зависит от видения режиссера.

Образ переводчика в спектакле должен быть продуман. В идеале он передвигается по сцене в костюме, который вписывается в спектакль, а не просто сидит на стуле. Важно, чтобы переводчик был включен в процесс, но, к сожалению, таких постановок крайне мало. 

— У него свое амплуа, он не может копировать кого-то из актеров, поскольку переводит всех?

— Да, уже появилось такое название профессии, как актер-переводчик жестового языка: он не просто переводит, он участвует в спектакле. Конечно, переводчик не вполне актер, но в процессе репетиций лаборатории он обучается актерскому мастерству. У нас были занятия по сценической речи и движению с педагогами ведущих театральных вузов, потому что важно уметь правильно существовать на сцене. 

— Как вы и слепоглухие актеры передвигаетесь по сцене?

— В наших спектаклях я сигнализирую слепоглухим актерам, когда им выйти, что происходит на сцене, когда они стоят за кулисами. Профессиональные актеры, которые выучили жестовый язык и русскую дактильную азбуку, также переводят, сигнализируют слепоглухим участникам спектакля. Есть заранее продуманные схемы движения, по которым слепоглухой человек перемещается по сцене.

— Переводчику нужна подготовка, или вы можете прийти на любой спектакль и его перевести?

— Переводчику в театре всегда нужно готовиться, иметь анонс мероприятия, понимать, что будет происходить. В театральной среде точно нужно заранее получить текст пьесы или сценарий. Сейчас будет показ инклюзивного спектакля в Пушкинском музее, и я, как всегда, попрошу текст, чтобы подготовиться. Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен.

— Для описания происходящего есть заготовленные шаблоны, которым обучают, или переводчик должен быть очень наблюдательным?

— И то, и другое. Нужны наблюдательность, доля актерского мастерства и умение подавать информацию, которое отрабатывается на профессиональных курсах. 

— Людям вашей профессии важно быть слышащими? 

— Нет. Незрячих тифлосурдопереводчиков быть не может, а неслышащие есть. По международному стандарту супервизором слышащих сурдопереводчиков должен быть глухой переводчик русского жестового языка — он проверяет их работу. Но в тифлосурдопереводе ситуация иная, глухие люди не могут быть супервизорами, потому что они полностью зависят от перевода. Я часто видел, как в процессе перевода информация коверкается, неправильно интерпретируется, переводчик не успевает следить за тем, кто что сказал. Но в принципе есть тифлосурдопереводчики с нарушениями слуха, а есть слышащие. Просто стоит понимать, что глухие тифлосурдопереводчики зависят от слышащих людей.

— Что изменилось в этой сфере в последние годы?

— Увеличилось количество часов тифлосурдосопровождения. Тотально слепоглухим людям выдается в год 240 часов от государства по индивидуальной программе реабилитации, а слабовидящим и слабослышащим — 86 часов в год. Мы понимаем, что это недостаточно, но это лучше, чем раньше (до января 2018 года люди с инвалидностью по слуху и зрению могли получить до 40 часов услуг переводчика в год. — Прим. «Холода»). В Министерстве труда и соцзащиты стали поддерживать эту деятельность. Глухой или слепоглухой человек может прийти и заказать услуги на год (для получения услуги человек должен лично или через законного представителя подать заявление в местное отделение Фонда социального страхования или МФЦ с копией индивидуальной программы реабилитации. — Прим. «Холода»).

— На что они могут потратить эти часы? 

— На социально-значимые мероприятия. Меня это возмущает, потому что мне кажется, что неважно, куда хочет пойти слепоглухой человек, он имеет право на сопровождение в любом случае. Если человек с нарушением слуха захочет с кем-то прогуляться и заказать для этого переводчика, ему могут отказать, потому что это не социально-значимое мероприятие. Он должен обосновать, для чего ему нужна услуга переводчика. То есть здесь есть нюансы, которые людей дополнительно ограничивают. 

«Если простой переводчик выйдет на сцену, он будет ошарашен»
Фото предоставлено Павлом Мазаевым

— Какие спектакли и проекты вы считаете прорывом в инклюзивной среде в России? 

— Сложно говорить о самых лучших, потому что их в целом немного. Самый лучший — наверное, наш, потому что здесь на сцене профессиональные актеры и люди с разной степенью инвалидности, глухие, слабовидящие, с ментальными нарушениями, с проблемами опорно-двигательного аппарата. И когда все собираются вместе, когда зрители видят, что все включены в процесс, это хорошо, потому что это не дает стигматизировать людей с нарушениями слуха и зрения.

— Режиссеры инклюзивных спектаклей стараются ставить произведения, более простые для восприятия, например, эпохи реализма?

— Не обязательно. У нас слепоглухие люди участвуют в пластическом спектакле «Живые картины» по картинам «Черный квадрат» Малевича, «Танец» Матисса, «Композиция № 6» Кандинского. Там показывается, как слепоглухие люди почувствовали картину, как они ее поняли, как могут передать ее пластически. 

— Как бы вам хотелось улучшить инклюзивную среду в России?

Мне хочется, чтобы мы вместе со всеми сделали доступную среду, где есть театры, музеи, спорт, и не упрекали друг друга за что-то. К идеальной инклюзивности невозможно прийти, это долгая работа, и всегда чего-то будет не хватать. Когда мы говорим об инклюзивном театре, то нужен переводчик, тифлокомментарий, а если пришел глухой человек, который не знает жестового языка, то как ему переводить? Он считывает с губ артистов. Это значит, что нам нужно ставить титры. А если он неграмотный? Тогда нужно ставить экран, с которого будет считываться артикуляция. Чтобы мы в этом не доходили до абсурда, важно работать вместе. Если человек приходит в театр и не понимает инклюзивную постановку, то, возможно дело не в инклюзии, а в менталитете и уровне развития зрителя.

Автор
Редактор
Поддержите тех, кому доверяете
«Холод» — свободное СМИ без цензуры. Мы работаем благодаря вашей поддержке.