«Папа, а почему ты в женской одежде?»

В сентябре Госдума рассмотрит законопроект сенатора Еленой Мизулиной «О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации в целях укрепления института семьи», из-за которого трансгендерные люди не смогут вступать в брак и менять свидетельство о рождении. Специально для «Холода» Анна Алексеева поговорила с людьми, совершившими трансгендерный переход или планирующими его, о браке, воспитании детей, эмиграции и отношении к новому законопроекту.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.

Мое первое яркое воспоминание из детства — темно-синий, на вырост, сарафан младшей сестры. Я, шестилетняя, прятала его в шкафу среди своих вещей. Потом начала таскать вещи не только у сестры, но и у матери. За это меня всякий раз пороли. Для отца я была разочарованием. Меня не интересовали «мужские» занятия, а самым ужасным подарком на праздники была мальчиковая одежда. Уже в 5-6 лет я вовсю помогала маме по хозяйству, меня спокойно оставляли следить за двухлетней сестрой. Впоследствии друзья родителей даже шутили, что мне надо было родиться девочкой. Для бабушки я была уродом, которого можно исправить только поркой: каждый день после школы меня ждал ремень или шланг, поэтому я старалась не появляться дома до прихода мамы. Когда я однажды завязала себе бантики, бабушка выдрала их вместе с клоком волос. Потом меня очень коротко подстригли, чтобы неповадно было. Мама не понимала меня. А я морально издевалась над сестрой: например, бегала от нее кругами в людных местах, чтобы она думала, что потерялась, и испугалась, прятала ее любимые вещи. Так я вымещала на ней злость за то, как со мной обращались взрослые. Я жалею об этом. Меня никто не защищал, а я не умела давать сдачи и жила мечтами и книгами. Так продолжалось всю младшую школу.

Позднее родители пытались водить меня к психологу. До сих пор помню картинку, которую я ему нарисовала: темно-синяя бесконечность, в ней — коричневая жертвенная чаша, из которой широким потоком льется кровь. Но этот человек старательно вбивал мне в голову, что я сама виновата во всем, что со мной происходит, и должна лечиться, поэтому я ушла.

Я ни с кем особо не дружила: в компанию девочек я не вписывалась, а с мальчиками мне было неинтересно. Половое созревание началось у меня раньше сверстников. Мое восприятие себя было ближе к женскому, поэтому этот период был очень тяжелым. Чтобы выжить мне пришлось мимикрировать под мальчика, однако это не спасло меня от травли в школе, от предвзятого отношения учителей и одноклассников, которые дразнили меня «голубым».

Чем маскулиннее становилась моя внешность, тем больше я хотела быть девушкой. Я продолжала таскать вещи и косметику у мамы и сестры, хотя это и было очень опасно. По мере взросления сексуальным объектом и объектом обожания для меня стали девушки и никогда — парни. В какой-то момент я даже задумалась об уходе в монастырь. Адекватной литературы по трансгендерной теме в середине 1990-х не было, а те советские пособия, что я читала, убедили меня в том, что такие, как я, подлежат уничтожению и не должны плодиться.

К 21 году я считала себя извращенцем, запретила себе любые контакты с девушками, отрастила бороду и выкинула все женские вещи и косметику. Длился этот период около 4 лет. В 23 года у меня был первый и безумно травмирующий опыт секса с женщиной: у меня не получилось достичь полной эрекции. На это же наложилась смерть моего отца в результате несчастного случая, который произошел у меня на глазах. Это случилось после моего неудачного первого раза. Сами понимаете, в каком эмоциональном состоянии я была.

Чтобы как-то прийти в норму, я стала ходить на тренинги личностного роста. Там я познакомилась со своей первой женой, которая была старше меня на 10 лет. Хорошо помню ее слова: «Выбирай партнера из неопытных — так ты сможешь научить его приносить удовольствие только тебе и только так, как нравится тебе». Она полностью следовала сказанному: сама не работала, а я после работы возвращалась домой и готовила, убирала, стирала… Я очень уставала.

Однажды на тренинге мне дали задание прийти на занятие в женском образе. Это стало переломным моментом, когда я поняла, что я — не мужчина, не хочу им быть. Я прошла обследование, но мне из-за внешности, адаптированности к мужскому шаблону поведения, гетеросексуальности в рамках паспортного пола поставили диагноз «расстройство сексуального предпочтения». Тем не менее, я всеми правдами и неправдами получила первые назначения на заместительную гормональную терапию. Я в тайне от жены начала принимать женские гормоны. А потом, спустя пять лет брака, устав от всего, подала на развод.

Наконец я смогла носить серьги в ушах и целиком сменить гардероб на женский. Коллеги видели во мне квир-персонажа, но я работаю в IT, где много странных людей, поэтому никто особо не удивлялся. Мне было почти 30 лет, и я жаждала мужского внимания. Но тут я встретила женщину, которая перевернула мой мир, с которой я захотела секса и детей. Она пришла собеседоваться к нам в компанию. Я открылась ей до свадьбы, но пыталась переделать себя из любви к ней и несколько лет жила в мужском образе. У нас с разницей в шесть лет родились две девочки.

Но потом все постепенно вернулось на круги своя. Я начала краситься, делать маникюр. Супруга эти изменения во мне и моей внешности принимала и принимает тяжело: «Зачем такому красивому мужчине, как ты, уродовать себя женскими атрибутами: тонкими бровями, серьгами, декоративной косметикой?».

Я пошла на консультацию к психиатру, чтобы тот помог мне сбалансировать состояние и тем самым сохранить семью, а также уточнить у меня наличие транссексуальности. И неожиданно для себя в конце апреля этого года, а мне уже 41, получила разрешение на трансгендерный переход. Тогда же я откровенно поговорила со своей матерью. Она попросила прощения за то, что не смогла в свое время разобраться в том, что происходит, и я ее простила, потому что семья — самое главное в моей жизни. Сейчас она единственный человек из ближнего круга, который обращается ко мне в женском роде, но женским именем называть меня она пока не готова.

Бабушка умерла под прошлый Новый год. У нее была старческая деменция, и я помогала маме ухаживать за ней. Я когда-то безумно ненавидела бабушку, а сейчас думаю, что именно насилие с ее стороны во многом закалило мою волю к жизни.

Дети уже видели меня настоящую. Младшей дочери три года, ей пока все равно. Со старшей, которой девять лет, вышло сложнее. Это произошло примерно так:

— Папа, а почему ты в женской одежде и парике?

— Это Юля — я всю жизнь готовилась к этой роли в театре.

— Ой, как интересно, представляю, что будет, если мы с тобой так пойдём в магазин! Но мне страшно, что ты превращаешься в тетю.

То есть ее это пока пугает, к сожалению.

Жена ходит к моему психиатру, чтобы понять меня, мои чаяния и желания, и сохранить семью. Ее любовь ко мне настолько велика, что она готова идти мне навстречу, хоть ей это и не слишком-то по душе.

Единственной паре, с которой мы по-настоящему дружим, я рассказала все в середине мая. Они восприняли это признание на удивление позитивно и сказали, что теперь понимают, почему я «такой странный». Правда, они еще не видели меня настоящую.

В компании, где я сейчас работаю, я сразу объяснила, что такое трансгендерность. Я несколько лет добивалась этого места, и в итоге меня не просто взяли, а еще и директор по персоналу от лица компании обещал защищать мои интересы как трансгендерной персоны.

Мне жаль, что авторы законопроекта во главе с Мизулиной лишают детей счастья быть с матерями. Мы ставим семейные ценности во главу угла, но уничтожаем семьи. Разве это человечно? Пока что Семейный Кодекс меня защищает: мои дети — мои по праву рождения. Если же этот бесчеловечный закон примут, я буду отстаивать право детей быть с любимыми и любящими родителями всеми законными способами.

Однополые браки в России и так никогда не были разрешены. Но теперь госпожа Мизулина хочет запретить вносить изменения в свидетельство о рождении при смене пола. Тогда сотрудники ЗАГСа получат право проверять еще и этот документ помимо паспорта. Допустим, он станет приоритетным для заключения брака. Но, если на церемонию явятся два жениха, один из которых в прошлом был женщиной, такой брак зарегистрируют? Ведь чисто формально супруги родились разнополыми. И почему приоритеты между документами расставлены именно так? В моем паспорте на последней странице четко сказано, что именно он является основным удостоверением личности гражданина РФ, но теперь свидетельство о рождении будет важнее... В общем, это все сплошной законодательный бред, который собирает вокруг себя уйму гомофобов.

Я никогда не ощущал свое тело как чужеродное или неподходящее. Моя внешность всегда была несколько андрогинной: ни ярко выраженной женственности, ни ярко выраженной мужественности — нечто среднее. То же касалось и моих детских увлечений: мне равно нравилось играть с куклами, плести из бисера, мастерить самодельные луки, чинить велосипед, танцевать и заниматься единоборствами. Единственное, что меня не устраивало — роль в социуме, которую мне, как девочке, навязывали мои сверстники, школьные учителя и другие. К счастью, мои родители этим не занимались. И я был откровенен со своими друзьями. С ними — чуть раньше, чем с родителями. Но еще подростком я стал открыто рассказывать о своих мыслях и ощущениях при взрослых и ни разу не встретил непонимания или агрессии. В этом мне повезло.

Однако чем старше я становился, тем острее ощущал свою инаковость и тем сложнее протекала социализация. С 15-16 лет я начал говорить о себе в мужском роде, общаясь с друзьями. В официальных учреждениях и с родителями использовал женский род. Со временем это давалось все сложнее: мне казалось, что я притворяюсь кем-то, оправдываю чужие ожидания, чтобы не привлекать внимания и не объяснять свое поведение. Эта игра в «не себя» забирала очень много энергии, поэтому мне не хотелось лишний раз идти куда-то, где придется натягивать маску. Мне было важно быть не мужчиной или женщиной, а собой — человеком, свободным от каких-либо навязанных гендерных стереотипов.

С таким подходом, пожалуй, можно было бы ничего в себе не менять, но тогда мне казалось, что мужчины более свободны в этом смысле, чем женщины. Сейчас я знаю, что равно несвободны все. Стал бы я делать операцию, зная это заранее? Сложный вопрос. У меня нет на него ответа. Иногда мне кажется, что не стал бы. Но, когда я пытаюсь представить себе жизнь без трансгендерного перехода, я будто упираюсь в своем сознании в некую стену и понимаю, что с большей долей вероятности я бы сделал все то же самое.

Мои первые влюбленности и симпатии были к юношам. Я строил неловкие подростковые отношения, сводившиеся к взаимным признаниям, поцелуям и прогулкам за руку. Но случалось мне влюбляться и в девушек, и даже взаимно. Я понял, что мне абсолютно безразлична половая принадлежность человека. Со своей будущей женой я познакомился еще подростком на форуме, посвященном компьютерным играм. Мы вместе уже более 10 лет. Но тот факт, что она женщина — чистая случайность, с тем же успехом это мог бы быть и мужчина. Просто я встретил своего человека, а остальное неважно.

Переход я начал в 23 года (сейчас мне 29). Друзья поздравили меня с этим решением, многих удивило, почему я не додумался до этого раньше. Мои родители беспокоились о возможных рисках для моего здоровья, но, пообщавшись с врачами, успокоились. Мама не раз говорила, что гордится мной. В первый раз в клинику я пошел с моей будущей женой. Накануне я волновался и даже расплакался от нервного напряжения, но все прошло лучше, чем можно было ожидать. К тому же я выбрал частный центр с соответствующей лицензией и квалифицированными специалистами, настроенными помогать людям, а не вынимать из них душу.

Я заранее проконсультировался с юристом, уже имевшим опыт в подобных делах, который разъяснил мне все этапы замены документов. Ни в суде, в ЗАГСе, ни в ФМС у меня проблем не было. Но все это заняло какое-то время. Сложным был период, когда моя внешность уже претерпела значительные изменения, а паспорт на руках оставался прежний. В банке мне не сразу выдали новую карту: сотрудники опасались мошенничества, но примерно за полчаса мне удалось спокойно обсудить все с менеджером. Пожалуй, все они были немного смущены, но какой-то негативной реакции я не заметил. На момент перехода я был студентом старших курсов. Мои одногруппники нисколько не удивились. Те, кто дружил со мной в университете, дружат до сих пор. Преподаватели просто делали вид, что ничего не замечают. По крайней мере в лицо мне никто ничего не говорил. Диплом я получал еще на женское имя, но после замены паспорта поменял и его, просто обратившись в университет.

Психологические проблемы начались уже после перехода и замены всех документов. Накопленный за это время стресс вылился в нервный срыв. Я изменился, мир вокруг меня стал предъявлять ко мне новые требования, мне нужно было учиться встраиваться в него по-новому. Все навалилось в один момент. Я понял, что не справляюсь сам, и обратился к психологу, который помог мне восстановиться.

После замены документов мы с моей девушкой, как и любая другая пара, подали заявление в ЗАГС, выбрали дату свадьбы и в назначенный день расписались. Знакомство с родителями супруги прошло спокойно, но мы не посвящали их в подробности моей биографии. Детей у нас не будет — это обоюдное решение.

Мы с супругой какое-то время жили в одной из европейских стран, но эмиграция не для нас. Так что сейчас мы налаживаем жизнь на две страны. Если честно, мне больше нравится жить в России. Я люблю Москву — это мой родной город, здесь мои друзья, здесь поле моей реализации. Мне хорошо дома.

Я не помню свое детство до 11 лет. Этот период стерт из моей памяти, и мама о нем почему-то рассказывать не хочет. Думаю, память уводит меня от каких-то сверхстрессовых ситуаций, психотравм, что были в раннем детстве. Мне было сложно общаться с другими детьми: я не чувствовала себя мальчиком и не понимала, как себя вести. Хорошо помню, что в 11 лет меня стало тянуть к женской одежде. Может, и раньше тянуло, но я просто этого не помню. Мы жили за городом, в небольшом поселке, и каждое лето к нам приезжала двоюродная сестра. Часть ее одежды оставалась в коробке на чердаке. Однажды я нашла эту коробку, надела платье и поняла, что чувствую себя в нем очень комфортно.

В 12 лет у меня случилась первая в жизни поллюция. Это произошло так неожиданно, что напугало меня. Тогда же я начала ощущать свои гениталии как нечто чужеродное, неправильное. В течение следующих нескольких лет я очень болезненно реагировала на свои подростковые сексуальные желания и не могла смириться с утренней эрекцией. Я все сильнее ненавидела свое тело и чувствовала сильную тягу к женской одежде. Я понимала, что происходящее неправильно, но поговорить о своих чувствах мне было не с кем, а информации на эту тему в то время не было никакой. Я думала, что я одна такая, и с каждым годом становилась все замкнутее и подавленнее.

В восьмом классе у меня появилась девочка. Она была на два года младше меня. Мы были влюблены, целовались, обнимались — ничего больше. Встречались несколько лет и расстались по моей инициативе после окончания школы, накануне призыва в армию. Вопросы, на которые я много лет не могла найти ответа, невозможность их с кем-то обсудить, расставание с девушкой — все это сильно усугубило мое психологическое состояние. В итоге в армию меня не взяли — я не прошел медкомиссию. Меня положили в психиатрическую больницу с сильнейшей депрессией. Но даже там я не смогла открыться врачам. Мне прописали антидепрессанты, а депрессия стала хронической, поэтому я пропивала курс каждый год.

В 1990 году, когда мне было 18 лет, мне на глаза попался эротический журнал «Взаимность». Там было фото комбинезона в форме женского тела. Я тогда подумала, что хотела бы влезть в это тело, срастись с ним и не вылезать. Меня смутили и напугали эти мысли.

В 23 года я познакомилась с девушкой. Она мне нравилась, но я ее не любила. Мы встречались несколько месяцев, и в итоге она забеременела. Весной мы поженились, а осенью у нас родился сын. Особого желания создавать семью у меня не было, просто я хотела быть как все и надеялась, что брак поможет мне решить внутренние проблемы и понять себя. Но годам к 30 надежда угасла. Я запрещала себе переодеваться в женскую одежду, завидовала девушкам, на которых мужчины смотрят с восхищением. Мне хотелось, чтобы на меня смотрели так же. Это все очень мучило меня. Жене я, разумеется, ничего не говорила. Однажды я даже попробовала принимать прописанные ей гормональные препараты, которые назначали во время беременности. Но, видя как меняется мое тело, я испугалась и бросила

Я узнала про такое понятие, как «трансгендерность», только в 39 лет, когда мы купили сыну компьютер. Собирала информацию по крупицам, читала тематические форумы.

В январе 2012 года увидела по телевизору передачу с участием известных врачей, посвященную трансгендерным людям. У меня вся жизнь пронеслась перед глазами, я смотрела и плакала. Это стало переломным моментом: я решила обратиться к врачу и рассказать всю правду жене. Я пошла на прием к эндокринологу и во всем ей призналась. Я сильно волновалась, ведь она была первым человеком, которому я открылась. Она сжала мне руку: «Не волнуйтесь. У нас уже были такие люди», — и сказала, что мне нужно ехать на обследование в Москву или Петербург. Мне стало легче.

Жене я призналась во всем спустя полгода, перед поездкой в Петербург на обследование. Я тогда снова начала принимать женские гормональные препараты и чувствовала, как уходит дискомфорт. Жена восприняла мое признание негативно. Долго молчала, переваривая услышанное. Со временем она пошла на уступки и разрешила мне ходить дома в женской одежде и пользоваться тональным кремом. От сына мы все скрывали. Мы прожили вместе еще 7 лет, а потом, когда жена поняла, что я собираюсь делать корректирующую операцию на гениталиях, развелись. За несколько месяцев до развода у меня появился парень. В будущем, когда я пройду через все операции и поменяю документы, я бы не отказалась заключить брак с мужчиной. Если, конечно, этот ужасный законопроект Мизулиной не примут. Многие сейчас задумываются об эмиграции, но я не вижу смысла уезжать в Европу, меня там никто не ждет.

Я дважды ездила на обследования в Петербург, но из-за разных бюрократических проволочек так и не попала на медкомиссию. Планирую сделать это в этом году.

С агрессией из-за своего внешнего вида я сталкивалась всего пару раз. Я человек простой рабочей специальности. Мой пьющий коллега цеплялся ко мне и называл «пидором». Один раз он близко подошел и замахнулся. К счастью, обошлось. Однажды нетрезвый парень кричал, что не поедет в одной маршрутке с пидором — то есть со мной. Девушка пыталась его успокоить, но он вышел. Ни я, ни остальные пассажиры никак на это не отреагировали.

Сын узнал о моей трансгендерности только после армии — жена и моя мать ему рассказали. Он очень расстроился, потому что хотел папу, как у всех. Сама бы я на этот разговор не решилась — не хотела причинять ему боль.

Сейчас мне 48 лет. После развода я живу с матерью. Папа умер три года назад. Он был замкнутым человеком, особо со мной не общался и не задавал вопросов по поводу моего внешнего вида. С матерью у меня напряженные отношения. Хотелось бы по-другому, но она воспринимает меня настоящую в штыки. С женой я общаюсь по делу, с сыном — нормально. Он видел меня дома с сережками и в женских маечках — иногда я так и на улицу выхожу. Но мы об этом никогда не говорим. Сын, кажется, уже смирился.

Лет в 7 я стала чувствовать какой-то дискомфорт, но что со мной не так, понять не могла. Все стало яснее после просмотра одного советского детского фильма «Веселое сновидение, или Смех сквозь слезы». По сюжету один из героев — мальчик-принц — в финале оказывается девочкой. Я примерила на себя этот сюжет. Надевала парик и красилась мамиными тенями пару раз. Ух и ругалась она тогда! Весело вспомнить. Не скажу, что родные придавали этому какое-то значение, разве что батя ворчал, когда я, будучи школьницей, пыталась сделать себе маникюр. С актрисой, исполнившей ту роль, я несколько лет назад списалась в сети и сказала «спасибо», но рассказывать о себе не стала — зачем ей чужие тараканы?

Моя первая жена ничего о моей трансгендерности не знала. Да и знать-то особо было нечего. Мало ли какие бывают мечты и фантазии? После 4 лет брака мы развелись. Я думала, что у меня никогда не будет детей, вся моя жизнь была завязана на работе.

В детстве гендерная дисфория меня особо не беспокоила, но она стала нарастать с возрастом. Активно менять свой внешний облик я начала только ближе к 30 годам. Купила женскую одежду и обувь, поступила в школу визажа и стиля — кто бы меня еще научил наносить макияж? Трансгендерный переход был в то время для меня чем-то вроде неисполнимой мечты. Не думала, что решусь.

В итоге на переход я решилась через несколько лет после развода. Моя нынешняя супруга была в курсе: я рассказала ей все еще до брака и рождения детей, в конфетно-цветочный период отношений. Она отреагировала нормально.

Публичный каминг-аут я совершила уже после рождения наших троих детей. Это был волнительный момент. Я снималась в рекламном ролике, который заказала для своей фирмы. Представляться в нем мужским именем совершенно не хотелось, и я назвалась Дариной, хотя у меня все еще были документы на мужское имя. Через несколько дней после съемок я написала открытое письмо всем друзьям, коллегам, поставщикам, заказчикам, где описала ситуацию. Практически все отреагировали нормально, а несколько человек просто молча исчезли из моей жизни.

Младшие дети были еще слишком малы, чтобы что-то им объяснять. Они меня другую и не помнят. Со временем у них, конечно, возникнут вопросы. Тайны делать не буду, а то решат еще, что я им не родная. Старшему сыну было 11, когда я получила новые документы. Он адекватный парень, все понял четко — такое бывает, что люди совершают переход. Дети не рождаются гомофобами или трансфобами, им не надо объяснять, почему «те два дяди держатся за ручку». Для детского ума любовь — норма жизни, она не вызывает вопросов. Ребенок скорее спросит: «Почему вон те два дяди дерутся?» или «Почему люди воюют?». На эти вопросы чистой детской душе трудно самостоятельно найти ответы.

В российском обществе не так-то просто перейти на «другую сторону». Чтобы поменять документы, мне пришлось официально разводиться, собрать кучу справок и несколько раз слетать в Питер, где я проходила медобследование. В 2013 году петербургский активист и ярый противник ЛГБТ Тимур Булатов начал угрожать мне в соцсетях. Соседи по подъезду, родители в родительском комитете в школе, где учился старший сын, такого могли наплести, что волосы дыбом вставали. Слухи и сплетни за спиной, неприкрытая агрессия — все это давило, поэтому в 2015 году мы просто переехали в другой район, ведь каждому рот не заткнешь.

В 2016 году Булатов разослал письма в администрацию города от имени некой «серьезной и страшной» организации, в которой Булатов является единственным членом. Не помню ее название. Чиновники с перепуга выложили ему все данные о замене моих документов с мужских на женские и прочую личную информацию. Получив это, он в 2017 году написал заявление в полицию, что я пропагандирую гомосексуальность. Когда нашей семьей заинтересовалась полицейские, мы путешествовали по США. В тот момент мы решили, что возвращаться в Россию не стоит. Поначалу было несладко: финансово я совершенно не была готова к такому дауншифтингу. Нам пришлось проработать год в клининге, пока я встала на ноги. Помощь мы не получали, да и не просили — неловко быть просящей.

В США мы заключили уже однополый брак и сейчас живем хорошо. Я общаюсь по скайпу с родителями и старшей сестрой, которые пытались меня отговорить от трансгендерного перехода. Они и сейчас не в восторге, но смирились и привыкли, называют меня Дариной, и тема моего перехода давно не упоминается.

По России я не скучаю, что удивительно. Я думала, меня накроет ностальгия. Ан нет. Все, что казалась аутентичным, присущим только России, в США имеется в избытке: квас, бабульки на скамейках у дома или пельмени на развес… Спокойно жить в России можно, лишь смирившись со всем трешаком, что там творится. Поломанные жизни ЛГБТ-людей — лишь капля в болоте. Не могу назвать это морем. И мириться тоже не желаю.