С 24 февраля поэт, активист и лидер якутской панк-группы Crispy Newspaper Айхал Аммосов (по паспорту — Игорь Иванов) регулярно выходил на улицы с пикетами и перформансами, рисовал граффити и пытался вывешивать антивоенные баннеры. В августе его отправили под административный арест, а в сентябре — завели уголовное дело. В изоляторе временного содержания Аммосов пробыл почти полтора месяца, потом вышел под подписку о невыезде, а в конце года пропал. Как выяснилось позже, музыкант тайно выехал в Казахстан и теперь отправляется с Crispy Newspaper в антивоенный тур. «Холод» поговорил с Аммосовым о том, как он нашел свою национальную идентичность, как убежал от российских силовиков и почему в Якутии мало протестуют.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Айхал Аммосов — ваш псевдоним. Расскажите, почему вы его взяли.
— Из-за колонизации в нашей республике у большинства саха русские имена и фамилии, говорят везде на русском, а улицы названы в честь колонизаторов-первопроходцев, которые убивали наших, — мы практически полностью обрусели. В Татарстане и Казахстане, например, иначе: там гораздо больше улиц, названных в честь местных. От Якутска же возникает впечатление, будто это еще один русский город, типа Хабаровска. Потому я и выбрал себе имя на саха тыла (национальный язык якутов. — Прим. «Холода»).
Айхал в переводе на русский означает «слава». Когда-то давно мать дала мне книгу с якутскими именами по дате рождения. Мой день рождения — 22 января, одним из имен, выпадавших на эту дату, оказалось Айхал. А фамилию я взял в честь Максима Кировича Аммосова — одного из отцов-основателей ЯАССР (Якутская Автономная Советская Социалистическая Республика в составе РСФСР была создана в 1922 году. — Прим. «Холода»). Он был самым дерзким из них: общался лично со Сталиным и называл его Кобой, что Сталину жутко не нравилось («Холоду» не удалось подтвердить эту информацию. Аммосов писал, что общался со Сталиным лично дважды. — Прим. «Холода»). Все остальные боялись обращаться к нему таким образом, а Максим Кирович не боялся.
Вы выступали против милитаризма и власти задолго до войны и вообще придерживаетесь левых позиций. Как вы пришли к таким взглядам?
— В первом классе я был отличником, за что мне подарили книгу, подписанную первым президентом Якутии Михаилом Ефимовичем Николаевым. Во времена Ельцина он успел сделать многое для республики: вложился в медицину, образование, культуру и спорт, например основал в 1996 году международные детские спортивные игры «Дети Азии». Мне стало интересно узнать о нем больше, и с тех пор я стал интересоваться политикой.
В Якутии очень заметен классовый разрыв: здесь живут либо очень бедные, либо очень богатые. Районы бедных и буржуазии отличаются настолько, что кажутся разными городами. У богачей даже подъезды сами за себя говорят: там и люстры, и охрана.
Сам я из бедной семьи. В школе, будучи гуманитарием, я зачитывался в том числе левой литературой. Наши отцы-основатели тоже были левыми. Первое время они придерживались марксизма-ленинизма, но во времена сталинских репрессий, по иронии судьбы, от рук коммунистов и погибли. Максим Кирович Аммосов, кстати, похоронен на [московском расстрельном полигоне в] Коммунарке — то есть вдали от дома.
Потом я стал писать сатирические стихи против местной власти, ходил на митинги, участвовал в левых молодежных кружках, где мы рассуждали о том, что можно было бы сделать. Когда занялся музыкой, то стал пытаться национализировать панк-рок, потому что местные группы, вне зависимости от жанра, поют в основном на русском или английском. На родном сочиняют только три группы, включая нас.
Изменила ли война отношение якутов к русскому языку?
— На дистанции — да. Многие якуты после объявления мобилизации иммигрировали в Казахстан и Грузию, где поняли, что совершенно не знают своей культуры, не знают, кто они такие. Они манкурты (люди, утратившие связь со своей культурой. — Прим. «Холода»): говорят как русские, думают как русские и одеваются как русские. Местный житель у них спросит: «Как тебя зовут?» — а в ответ услышит русское «Иван». Про культуру они тоже ничего не расскажут, в отличие от грузин или казахов: те знают и свою кухню, и ученых, и работников культуры, и всевозможные легенды. Манкурты же могут больше поведать о Москве или Санкт-Петербурге, чем о своей земле. Но когда проблема пришла в их двор и им пришлось уехать, они стали больше слушать якутскую музыку, читать якутскую литературу и обращать внимание на свой язык.
В Якутии остались люди, которые не могут уехать либо из-за отсутствия средств, либо из-за ипотеки. У нас практически всех подсаживают на кредитную иглу — некоторые набирают по десять кредитов. Помимо прочего, большой процент населения составляют z-фанатики. Они иногда собираются на провоенные мероприятия и маршируют как ебанутые. Якутия сейчас похожа на декорации из «1984», «V значит Вендетта» или «Эквилибриума»: повсюду висят провоенные баннеры, флаги и прочая агрессивная пропаганда. Даже в школах. Там сейчас с начальных классов детей заставляют слушать гимны и маршировать. Поэтому, конечно, русский язык в Якутии только укрепился.
Война вызвала какие-то изменения?
— Можно сказать, что какое-никакое, но позитивное изменение в сторону осознания есть, хотя чаша весов постоянно колеблется. При всех фанатиках в Якутии много людей, которые ненавидят власть и Путина. Правительство скрывает погибших. Весь прибывший груз 200 хоронят тайно (как минимум нескольких жителей Якутии хоронили публично; в отдельных улусах объявляли траур из-за гибели их уроженцев на войне. — Прим. «Холода»). Никто ни о чем не говорит, все «за кадром». Из-за этого люди сидят в напряжении. Моя подруга работает в школе, где учителей заставляют работать в военкоматах, заполнять документы и прочую херню, потому что там не хватает рук. Туда же сгоняют ментов.
Люди в Якутии стараются закрывать глаза, но с каждым днем делать это становится все сложнее. На улицах растет количество патрулирующих полицейских и росгвардейцев, как будто война идет прямо в нашей республике.
Насколько протест характерен для якутов, на ваш взгляд?
— Сейчас у нас точно не протестный народ. Опять же, если сравнить с казахами, татарами или бурятами, то по степени пассивности и покорности мы будем чуть ли не на первом месте. Это очень плохо, потому что если недовольство не высказывается регулярно, то есть риск, что рано или поздно оно накопится до предела и взорвется — случится гражданская война, и прольется много крови.
Раньше было по-другому. Раньше наш народ знал бунтарей, но их всех перебили или репрессировали. Например, в 1990-х происходили студенческие бунты Якутского государственного университета («Холоду» не удалось подтвердить рассказ о студенческих волнениях в 1990-х, но Аммосов настаивает, что речь именно об этом периоде. События, похожие на описываемые, происходили в Якутске в 1986 году. — Прим. «Холода»). В Якутск приезжало много студентов из разных улусов. Якуты, которые жили в городах, не знали свой родной язык, привыкли говорить на русском. Приезжие из глубинки, напротив, стали утверждать свою культуру, им не нравилось, что Якутия так обрусела. Из-за этого культурного конфликта начались первые стычки. Потом подтянулись просто местные мужики среднего возраста, и столкновения стали приобретать массовый характер. Сгоняли ментов, силовиков. Людей судили. Мой отец, кстати, участвовал в тех потасовках. Он тогда был в деревне, и, представьте себе, события были настолько массовыми, что люди специально оттуда ехали драться. В ходе столкновения, когда дрались стенка на стенку, он убил одного русского парня. Отцу тогда было лет 25, мне — около пяти. Его посадили, а поскольку денег у него не было, то не было и адвоката. В СИЗО ему еще «глухарей» навесили (обвинили в совершении преступлений, где не могли найти виновных. — Прим. «Холода»). Вышел он уже к концу 2000-х.
С тех пор, пожалуй, не было больших всплесков протеста. Якуты боятся, потому что власть прошлась по Якутии очень жестко.
Ваша первая антивоенная акция — одиночный пикет у магазина ритуальных услуг с табличкой «Жених приехал». Это цитата из фильма «Груз 200» Алексея Балабанова. Режиссера сейчас много критикуют за национализм и ксенофобию. Почему вы выбрали именно эту цитату?
— У Балабанова особое отношение к Якутии. Можно вспомнить его незаконченный фильм «Река», в котором снялись местные актеры. Через его фильмы можно понять природу русского империализма. И он неслучайно релевантен путинской России, ведь Путин — выходец из бандитских 90-х, а, как по мне, Балабанов в «Жмурках» бьет в десятку по точности отражения реальности.
Вы говорили, что чувствуете большую поддержку. В чем она выражается?
— В одобрении моих действий. Я много где работал, поэтому знаком с разными людьми. Многие из них бедняки, как и я. Если бы подобными акциями занимался человек из другого класса или другой национальности, то, возможно, он не встретил бы такой солидарности. А что я за человек, эти люди знали еще до войны. Я могу им не нравиться из-за музыкальных предпочтений или из-за того, как выгляжу, да и просто потому что я конфликтный, но в целом они меня поддерживают. Просто открыто они ничего не скажут, максимум — по пьяни на кухне перед близкими людьми. А я все делаю открыто. Эти рабочие, грузчики, таксисты и интеллигенты видят во мне человека дела.
Как происходящее воспринимает ваша мама?
— Сильно боится и переживает. Старается сидеть тише воды, ниже травы. Вообще она никогда не интересовалась политикой, хотя во времена работы в детском саду состояла в профсоюзе, где защищала права рабочих. Из-за того, что у нас немного натянутые отношения, мы никогда откровенно не общались на политические темы. Она думала, что меня посадят на очень долгий срок, но я ей дал понять, что давно все решил и меня не переубедить. Ей пришлось смириться.
Как выстраивалась ваша коммуникация с полицейскими во время ареста?
— Меня постоянно допрашивали, всем было интересно, что я за человек. Говорили, что каждый день видят наркоманов, насильников и убийц, а таких «экстремистов», как я, мол, давно не было. Шутили, что я — бен Ладен. А когда кто-то оставался один на смене, мог подойти ночью, открыть форточку в мою одиночную камеру и спросить, хочу ли я пить. Давали алюминиевый стакан, я пил, а они попутно расспрашивали о всяком. Говорили, что давно работают и людей вроде меня не видели.
Весной и летом 2022 года музыкант трижды получал административные штрафы за антивоенные акции: граффити «Нет войне» на трех языках, листовки «Испачкай руки краской, а не кровью», пикет с плакатом «Жених приехал». 15 августа, в день приезда в Якутск премьер-министра Михаила Мишустина, Аммосов попытался вывесить на одном из зданий баннер с надписью «Yakutian punk against war». Его задержали, назначили 15 суток административного ареста — и параллельно завели уголовное дело за повторную «дискредитацию» действий российской армии; в результате под арестом активист пробыл почти полтора месяца.
Это происходило из любопытства? Или они прямо вам сочувствовали?
— С одной стороны, конечно, им было любопытно. А с другой — они рассказывали, что МВД забирает [на войну] из полиции рядовых. При этом старшие остаются на местах, а отправляют то новеньких, то ППСников. Соответственно, те, кто мне помогал, тоже боялись, что их могут забрать. Но, конечно же, большинство ментов были далеко не такими. Большинство просто ненавидело меня просто за то, что я существую.
Характерно, что я сидел с людьми, которые натворили жесткие вещи. Меня перевозили с мужиком, сидевшим за убийство и расчленение троих людей. У него кандалы были и на руках, и на ногах, да еще и соединялись длинной цепью. Я никогда раньше такого не видел, только в кино. Нас с ним отдали конвою из пяти человек — все с автоматами, серьезные. Вели «ласточкой» (руки скованы наручниками за спиной и подняты вверх. — Прим. «Холода»), я там чуть руку не сломал. А когда спросил, почему со мной обращаются так же, как с убийцей, мне ответили: уголовников, подобных этому расчленителю, они видят каждый день, а вот таких «экстремистов и сепаратистов», как я, впервые. И таких, как я, прямая цитата, «нужно жестко давить». После меня передали другому конвою.
Пока вы были под арестом, появился анонимный инстаграм-аккаунт «Свободная Якутия» — чуть ли не первая попытка создать в республике какое-то организованное протестное движение. Это реакция на ваши акции?
— Они [«Свободная Якутия»] сами об этом говорили. Но я не хочу утверждать, что много сделал. Некоторые подтянулись еще весной, когда я партизанил: расклеивал антивоенные листовки, рисовал граффити, выходил на одиночные пикеты. Просто до меня не было людей, которые бы занимались активизмом на регулярной основе. Их хватало на одну-две вылазки — до первого избиения. А я был на слуху долго, и это смотивировало людей организоваться.
Вы отбыли 41 день административного ареста. А потом по вашему уголовному делу суд вас отпустил под подписку о невыезде. Почему?
— Первая причина — хороший адвокат. Вторая — я не сломался. Меня держали долго, допрашивали постоянно и еще настаивали, чтоб я снял видеоизвинение. Мол, тогда на следующий день меня отпустят. Я отказался. После этого меня кинули в карцер. Стали пугать, что белого света я уже никогда не увижу. Дальше события развивались так: началась мобилизация. Меня обычно допрашивал персонал из Центра «Э», а тут он перестал приходить. Плюс суетился адвокат: являлся в прокуратуру, жалобы подавал, в суд ходил, ко мне приходил. Еще поднялась общественная шумиха — про меня узнали уже в центре страны и в Европе.
На суде по документам было видно, что сидел я долго, да еще и за мелочный проступок. Еще и добавляли новых штрафов «из воздуха». Судья ушла на полчаса и в итоге сказала, что я выйду под подписку о невыезде. Я, мягко говоря, удивился, потому что до этого она за 20 минут управилась с двумя или тремя подсудимыми, отправляя их в тюрягу.
13 декабря вы не пришли в суд по своему уголовному делу. Почему решили исчезнуть?
— Я вообще никогда не хотел уезжать из республики. Готовился к суду. Увиделся со знакомой из Следственного комитета, которая иногда давала мне советы, она посмотрела на мое дело и сказала, что, скорее всего, будет условка, поэтому можно не волноваться. Я спокойно ходил на работу, все было хорошо.
Но за четыре дня до суда еще один знакомый из структур сообщил, что меня хотят посадить и высока вероятность, что я не досижу срок полностью. Мол, в колонии меня убьют, а потом скажут, что умер от болезни. А знакомый этот знает, что про меня говорили в МВД и ФСБ. Собственно, мой суд по уголовному делу переносили, потому что они искали повод меня посадить, но у них не было достаточно веских причин. Знакомый сказал, что если я приду в здание суда, то из него я на свободу уже никогда не выйду.
И как вы смогли уехать, будучи под подпиской?
— Сейчас в целях безопасности я могу рассказать только в общих чертах. С лета у меня были план А, план Б и план В. Отъезд из республики был самым крайним вариантом. Я написал письмо и записал видеоинструкцию, что нужно делать, если со мной что-то случится. Все это я разослал нескольким людям.
Было очевидно, что ни самолетом, ни поездом я передвигаться не смогу, потому что, если я засвечу свой паспорт, меня сразу обнаружат и посадят за побег. Я знал, как нужно уходить от слежки. Спалить ее было легко: ходили по пятам, стояли возле подъезда, спали в машинах; было ясно, что это не местные жители. Когда структуры расслабились и я понял, что наружка исчезла, я быстро решил уехать. Сейчас я в Казахстане, но всего на месяц.
Вы в соцсетях благодарили за помощь с эмиграцией бывшего мэра Якутска Сардану Авксентьеву. Очевидно, это троллинг. Зачем он понадобился?
— Затем, что ее образ полностью расходится с тем, какая она на самом деле. Как медийное лицо она якобы вся такая проякутская, сделавшая много для города и региона. Где бы я ни оказывался, все всегда думают, что она святая женщина. На самом деле она тесно связана с «Единой Россией» и отправляла наших ребят на войну. Сейчас она работает в московской Госдуме от партии «Новые люди». Она всегда делала вид, что не поддерживает путинский режим, но это ложь. Якуты ее ненавидят. Нынешний мэр города Якутска — ее зять (Сардана Авксентьева это отрицает. — Прим. «Холода»). Так сказать, семейное дело.
Вы говорили, что заморозили группу из соображений безопасности. Сейчас у вас начинается антивоенный тур. Что изменилось?
— Я не мог подвергать опасности участников группы, потому что в то время они находились в Якутии. Если бы я вплел их в свои дела, то к ним могли бы прийти домой, а у некоторых есть жены и дети. Я не мог быть настолько эгоистичным. А сейчас все уехали в разные страны. В туре сейчас из оригинального состава только гитарист и я.
У нас концерты в Алматы, Астане, Актобе, Караганде и Бишкеке. С последним пунктом пока ничего не ясно, так как там тоже нужно преодолеть границу [между Казахстаном и Кыргызстаном]. Было бы у нас меньше проблем и побольше средств, можно было бы поехать и в евротур. Но поскольку у меня проблемы с законом, а у ребят — с работой и деньгами, то ограничиваемся этими пунктами.
Это благотворительный тур? Вы будете куда-то отправлять деньги?
— Хотим украинским беженцам. Но много денег уйдет на проезд.
Не боитесь, что возникнут проблемы во время тура?
— Процентов 70, что проблемы начнутся. Но мы осознаем риски. Пока у меня есть возможность что-то делать, я стараюсь делать. Потому что потом меня могут поймать.
