Депортация, аннексия и смерть на войне

Крымская татарка Гульнар Волкова — об истории своей семьи
Депортация, аннексия и смерть на войне

Предков крымской татарки Гульнар Волковой в советское время депортировали в Узбекистан. В перестройку они вернулись на историческую родину и осели под Симферополем, но в 2014 году Россия захватила Крым. Гульнар не хотела оставаться на оккупированном полуострове и вскоре уехала вслед за мужем, который только закончил военное училище и дал присягу Украине, — в Донецкую область. Однако создать стабильную жизнь у них так и не получилось: на 10-й день войны, в начале марта 2022 года муж Гульнар погиб на фронте — его убил осколок российского снаряда. Гульнар рассказывает «Холоду» свою историю.

Я уехала из Крыма в начале 2016 года — мне было 20 лет. Там я жила в Симферопольском районе и училась в мединституте. У меня изначально была активная проукраинская позиция: я посещала все митинги в 2014 году, в 2015-м ходила на дни рождения Тараса Шевченко, на все крымскотатарские праздники, дни памяти. Я готова была переехать и раньше, потому что мне морально было тяжело после оккупации Крыма. Я перестала общаться со всеми своими одноклассниками и многими однокурсниками, потому что наши позиции различались. Как сейчас помню, мы отметили мой день рождения 25 февраля 2014 года с моими близкими подругами, одноклассницами, 26 был митинг под стенами Рады в Крыму, а 27 февраля Раду захватили российские военные. На следующий день уже никто из подруг не брал трубку, потому что все знали, что моя позиция очень ярая в отношении Украины. Как-то так и закончилась 12-летняя дружба.

У моей семьи есть история депортации. Когда мою прабабушку Ремзие депортировали, она была на пятом месяце беременности. Она даже не успела обуть тапочки — ее вытолкали из дома босиком. Мой дедушка родился уже в Узбекистане. Прабабушка рассказывала, как беременная вышла из вагона в туалет и в этот момент поезд тронулся, а ее там просто забыли. Хорошо, что мой прадед сообразил и дернул стоп-кран. 

О жизни в Узбекистане она почти не рассказывала. Единственное, что говорила, — что очень враждебно к ним относились, потому что была агитация, что крымские татары — это предатели. Было очень сложно. Уехали они в 1988 году, бросив все или продав очень дешево, и переехали в Крым — поселились в Симферопольском районе.

Как видели жизнь в Крыму люди, жившие на полуострове во время массовых убийств 1920-х годов
Общество6 минут чтения

***

В 2016 я познакомилась со своим будущим мужем, который тогда еще учился в Одесской военной академии. Он тоже крымский татарин и, пока он был курсантом, еще мог приезжать в Крым к своим родителям. 

Когда происходили все эти события (захват Крыма в 2014 году. — Прим. «Холода»), он учился на втором курсе. Он принял решение давать присягу украинскому народу и служить в Украине. Я переехала в Одессу, мой супруг Умер как раз заканчивал академию, у них был выпускной. Тогда выпуск академии был раньше срока, потому что не хватало офицеров, — в феврале, и их сразу распределили по воинским частям. Умер попал в боевую часть в Донецкой области, в городе Дружковка. Он сразу уехал на фронт. Это был 2016 год. 

Я осталась в Одесской области и постоянно ездила в Дружковку на свидания. Дорога занимала 17 с половиной часов. Парни тогда сами себе покупали нормальную форму, потому что в том, что им выдавали, ходить было невозможно. Когда мы поженились и я приехала к нему, половина зарплаты уходила на съем жилья. Потом я перевелась в Запорожский университет, чтобы быть поближе.

Гульнар и Умер

Я проучилась там полгода и очень не хотела переводиться в Донецкий университет, который тогда уже переехал в Краматорск. Но мы очень устали от расстояний и приняли решение, что пятый курс я буду учиться в Краматорске. 

Я училась на стоматолога и за пять лет обучения поменяла четыре университета: поступила в Крыму, перевелась в Одессу, из Одессы в Запорожье, а из Запорожья — в Краматорск. Мы успели там купить жилье, сделать ремонт, прожили два с половиной года. Потом мужа перевели в Полтаву на восемь месяцев, после чего мы вернулись в Донецкую область, но уже в город Константиновка. Если учитывать переезды внутри городов, в сумме я переезжала за мужем 12 раз.

24 февраля мы были с сыном в Константиновке. За месяц до начала полномасштабной войны муж выехал на полигон, они готовились. Их отправили в Харьковскую область, ближе к границе. Он звонил, говорил мне: «Соберите сумки». Но, честно, я не верила, что это будет нужно. Утром 24-го мы слышали какие-то звуки, но я подумала, что, может быть, это фейерверк.

А потом начал звонить муж с криками, что у нас война. Где-то в пять утра он уже был на Сумском направлении, а я готовилась к своему дню рождению. Все сначала думали, что военные действия начнутся с Донецкой области, поэтому практически все семьи военных оттуда выехали еще до 24 февраля — в основном к родителям, в Киев, Сумы. А получилось все наоборот — началось с тех городов, в которые они переехали. Так что в Константиновке было достаточно спокойно в первые дни. 

Я не планировала эвакуироваться: знала, что у наших военных проблемы с поставкой питания. Мы со знакомыми занялись тем, что готовили и отвозили им еду первые 10 дней войны. 

Гульнар с сыном Аметханом и мужем Умером

***

Все случилось в ночь с 5 на 6 марта. Муж позвонил, сказал, что есть маленькое задание, через часик освободится и позвонит по видеосвязи. Мы ждали с ребенком звонка, но так и не дождались. Я звонила сама, но трубку он не брал. Гудок шел какое-то время, потом перестал идти. Я уже понимала, что что-то происходит. 

Я заснула под утро в коридоре. В 07:20 утра меня разбудил телефонный звонок от его лучшего друга, с которым они служили вместе. Я еще не успела взять трубку, как все поняла. Он мне сказал, что Умер погиб — осколок попал в сердце. Это произошло в городе Гуляйполе Запорожской области. Он погиб мгновенно.

Я закричала и бросила трубку, через 20 минут перезвонила и спросила: «Что делать?». Ребята с воинской части прислали машину. За час мы собрались и поехали в Полтаву. Тело тоже повезли в Полтаву. Мы решили не хоронить его в Донецкой области, потому что по сей день не понимаем, что будет с ней. Я бы не хотела, чтобы его тело оставалось на оккупированной территории.

Тяжелее всего мне было в морге на опознании. Потому что любая мама, жена, сестра до последнего будет не верить, пока сама не увидит тело. А когда ты увидел тело, тогда уже понимаешь — это все. Я тоже не верила, думала: ну а вдруг? Вдруг что-то перепутали? Война только 10-й день, там же могли что-то перепутать в суматохе. Но, к сожалению, не в этом случае. 

История женщины с красным маникюром, убитой в Буче
Криминал4 минуты чтения

Потом было много звонков с Крыма. Родственники очень хотели, чтобы я выехала за границу, но тут я однозначна в этом вопросе — сказала, что за границу не поеду. Мне спокойнее в Украине, как бы странно это сейчас ни звучало. С сиренами, с ракетами, но моей душе спокойнее в Украине. Я выезжала к своей подруге в Венгрию и все пять дней, что я пробыла там, я не отключала приложение о тревоге (приложение «еТривога», в котором можно выбрать область и оно передаст сигнал тревоги на телефон в случае прилета. — Прим. «Холода»).

Мы нашли мусульманское кладбище, с мечетью. Провели омовение тела, так как у нас хоронят не в одежде, а заматывают в специальную белую ткань, которую называют саван. Прочитали намаз, чтобы его душа упокоилась, и похоронили. Хоронят у нас не в гробу, а просто тело в саване. Это все делала мусульманская мечеть, абсолютно бесплатно. Мы просто сказали им, что нужно, и они все сделали сами. Сын не был на похоронах: он еще маленький совсем, три года, и не понимает. Но он помнит отца. Если показать фотографию, он сразу скажет, что это его папа. 

Гульнар с сыном

Когда началась полномасштабная война, понятно было, что повестки будут и женщинам приходить, а так как я медик, у меня есть военный билет. Я планирую свою жизнь связать с армией, но меня останавливает то, что у меня больше нет родственников на материковой территории Украины и ребенка я оставить не могу. Я планирую после окончания войны подписать контракт и быть военным стоматологом. 

Сейчас продолжаю волонтерить, плести «кикиморы» (специальные маскировочные костюмы для снайперов. — Прим. «Холода»). У нас в Полтаве переселенцы, мы покупаем продуктовые наборы по возможности. Я поддерживаю няню своего сына, которая по сей день в Константиновке, — никак ее не могу уговорить на эвакуацию, поэтому отправляю ей продукты и деньги. Все должны участвовать в победе. Иначе это все зря, все эти потери зря. Мы должны обязательно победить. И Крым должны вернуть.

«Холоду» нужна ваша помощь, чтобы работать дальше

Мы продолжаем работать, сопротивляясь запретам и репрессиям, чтобы сохранить независимую журналистику для России будущего. Как мы это делаем? Благодаря поддержке тысяч неравнодушных людей.

О чем мы мечтаем?
О простом и одновременно сложном — возможности работать дальше. Жизнь много раз поменяется до неузнаваемости, но мы, редакция «Холода», хотим оставаться рядом с вами, нашими читателями.

Поддержите «Холод» сегодня, чтобы мы продолжили делать то, что у нас получается лучше всего — быть независимым медиа. Спасибо!