«Мам, я не поняла, а кто фашисты?»

Что делать, если дети спрашивают про войну? Стоит ли рассказывать правду или лучше скрывать от них информацию? Вера Полозкова, Лика Кремер, Анастасия Лотарева, Александр Борзенко, Александра Довлатова рассказали «Холоду», какие вопросы задают их дети о войне и как они объясняют им, что происходит.

Я честно разговариваю со своим старшим ребенком, которому семь лет. Он много раз бывал со мной на гастролях в Одессе, в Харькове и просто жил месяцами в Одессе, потому что у нас там миллион друзей. 

Когда признали ДНР и ЛНР, но еще не бомбили, я его забирала из гостей. Я сказала: «Слушай, у нас такая история: наша страна объявила войну стране, в которой живут Тата, Оля, Русланчик с Леной. Украиной называется страна, в которой ты был много раз. Теперь у нас война с ними. Я вообще этого не хотела, и я не знаю, как это остановить. У моих подруг призывают мужей, мобилизация». Он говорит: «Что теперь делать?». 

Мы ехали в такси, водитель очень страшно на нас косился, пока я объясняла сыну. Мы разговаривали с ним очень честно и открыто. Я говорила, что власти — преступники, которым это нужно для того, чтобы прикрывать свои преступления, и теперь мы все заложники этой ситуации. Сын спросил, думаю ли я уезжать:

— Хорошо, давай представим, что уедем мы с тобой, а младшие?

— Надо взять малышей.

— Хорошо, мы поедем вчетвером, кого мы еще возьмем?

— Надо взять бабушку. 

— Она, наверное, не захочет уезжать, ты сможешь с ней договориться? 

Он подумал и говорит: «Да, я смогу с ней договориться». В общем, он начал мне предлагать какие-то здравые вещи, и я думаю, что буду с ним обсуждать возможные варианты развития событий, когда до этого дойдет.

Как правильно говорить с детьми о войне — я не знаю, честно. Я просто чаще созваниваюсь с ними, чаще говорю, что люблю их. Больше разрешаю. Это — то, что мне подсказывает интуиция.

Конечно, мы с каждым из них обсуждали происходящее, и разговоры были разные, и воспринимают они все по-разному. Кто-то тревожится, кто-то переживает, что будет с нами, а кто-то хочет активных действий. Мой 11-летний сын Миша думал взять баллончик с краской и пойти писать «Нет войне» на уличных стенах. Я до понедельника в отъезде и попросила его отложить планы до моего возвращения. Пообещала, что, когда я вернусь, мы вместе напишем эти слова на большой простыне и вывесим ее из окна.

Но сегодня дочь моего друга Мики Голубовского нарисовала антивоенный плакат с украинским флагом и написала на нем «Нет войне». Они повесили его за окном — так же, как мы собирались сделать. Сначала плакат пытались сорвать коммунальные службы. Потом пришел участковый, и Мику задержали.

Теперь я в раздумьях. С одной стороны, я должна выполнить обещание, которое дала сыну. С другой — я понимаю, чем это закончится. Стоит ли мне пугать его, говорить, что меня могут задержать? Я не знаю, у меня пока нет ответа.

В день, когда все началось, я случайно проснулась рано утром и пошла попить воды. В это время как раз выступал Путин — сообщал о начале «спецоперации». Я поняла, что мне нужно прямо сейчас идти работать.

Дети спали. В тот день у младшей в гостях ночевала подружка, и я не могла оставить их без присмотра. Мужа дома не было, а дедушка, который в тот день должен был присмотреть за детьми, еще не пришел — было всего семь утра. Мне пришлось разбудить старшую дочь. Я помню, как будила ее со словами: «Вставай, пожалуйста, началась война в Украине. Мне нужно, чтобы ты присмотрела за мелкими». Это фраза, которую я никогда в жизни не хотела произносить. И вот, я ее произнесла в 2022 году в Москве.

С того момента я приходила с работы домой только два раза и очень мало спала. Времени на разговоры было мало, но все-таки я обсудила с детьми происходящее — они ведь задавали вопросы. Они не могут не видеть, что что-то произошло. Но большую часть разговоров провел мой муж.

Старшая дочь следит за новостями, и у нее есть друзья в Украине. Кроме того, там находится часть нашей семьи. Мы с дочерью обсудили, что происходящее — это, безусловно, именно война. На вопрос, считаем ли мы ее справедливой, ответили — нет, не считаем. Рассказывали, что происходит с нашей родней, звонили тете во время воздушной тревоги.

Еще мы сказали, что не бывает хороших войн. И что Россия и Украина очень тесно связаны, поэтому происходящие события — самое трагическое, что вообще может происходить. 

Я вижу, как в интернете многие пишут, будто бы люди, которые против войны, восемь лет не замечали военных действий на Донбассе. Наша семья их замечала. Старшая дочь знала о происходящем, у нее есть подруги в ЛНР, она переписывается с ними, они приезжали к нам в гости. 

Мы обсуждали и то, что ВСУ Украины стреляет по своим областям, и то, что российские войска бомбят Киев. Что наше государство проявило агрессию. Объясняли дочери, что и ее жизнь, и жизнь нашей семьи теперь очень сильно изменится, хотя пока что это незаметно.

Дочь была у преподавательницы, брат которой — в Киеве. Но сама преподавательница пересказывала российскую точку зрения и плакала. Дочка рассказала нам, что не знала, как реагировать. Я объяснила ей, что людям страшно — вне зависимости от того, каких взглядов они придерживаются. Единственная реакция, которая тут может быть — проявить сочувствие ко всем, кому плохо и кто боится. Дочка ответила, что она и сама думала так же. 

Младшая раньше вообще не знала, что бывают другие войны кроме Великой Отечественной — про нее мы ей много рассказывали. Она знала, что, если кто-то воюет, то это «наши» и «фашисты». Когда мы ей сказали, что началась война на Украине, она выслушала нас, а потом спросила: «Мам, я не поняла, а кто фашисты?». Мы ответили ей, что в этой войне наши — все. Фашисты — только те, кто все это начал.

Старший сын задает очень конкретные вопросы, он читает независимые медиа: тот же «Холод», «Медиазону» и других «иностранных агентов». С ним не было больших разговоров. Средний спрашивает: «Зачем все это нужно?». Я перечисляю официальные причины, но говорю, что реальные могут быть совершенно иными и они не в области прагматики и политики, а в ненависти и ослепленности властью. 

Я стараюсь соблюдать информационную гигиену, чтобы не сходить с ума, читать новости в определенных интервалах, не смотреть тикток и инстаграм. А дети смотрят — я периодически слышу какие-то звуки оттуда — и потом спрашивают: «Ты слышал про то-то?». 

Я стараюсь общаться с детьми без попытки спрятать голову в песок вроде «Давай не будем про это говорить». Мне кажется, это не работает, если ты не отнимаешь у детей все источники информации, но, даже если так сделать, тревоги явно меньше не станет. Я стараюсь отвечать честно, и, если я не знаю ответа, так и говорю. Иногда говорю: «Не стоит слишком часто залипать в новости, давай лучше поиграем во что-нибудь».

Я не пытаюсь ограничить детей в потреблении информации, потому что я не знаю, как это сделать технически. У них есть экранное время, и понятно, что они могут что-то увидеть, но я не могу это контролировать. Я, скорее, стараюсь создать атмосферу, в которой ребенок, если его что-то травмирует, сможет подойти и сказать об этом, задать вопросы. Мне кажется, часто вопросы — сигнал о том, что ребенка что-то тревожит. У взрослых те же стратегии.

Эмоциональное состояние у нас, мне кажется, как у всех. У меня постоянный тревожный фон, но в семье атмосфера относительно нормальная. Мы стараемся звать людей в гости, общаться, мне кажется, мы стали относиться внимательнее друг к другу, стали тише и спокойнее. Мы все подавлены, но понятно, что это не сравнится с тем, что переживают люди в Украине.

В нашем подкасте про родительство «Сперва роди» есть правило — не давать советы. Никакое количество детей не делает меня экспертом, потому что все очень индивидуально и сложно. Другим родителям я могу сказать только слова поддержки и понимания. Я не знаю, как надо. Я думаю, что родители гораздо лучше знают своих детей. 

Я стараюсь не сбивать ритм жизни, чтобы не было «можно не делать математику, не чистить зубы и не надевать пижаму, потому что какая разница». Но это ни в коем случае не совет, потому что я знаю, что у людей сейчас уходит много внутренних сил на все и иногда бывает сложно застелить постель. Мне, наоборот, помогает, когда я вижу гору грязной посуды. Я говорю: «Ура, иди сюда». Я упорядочиваю нашу жизнь: музыкальная школа, тренировки, моя работа.

Я твердо уверена, что на любые темы, какие бы они ни были: война, болезнь, мировой порядок, наркотики — с детьми надо разговаривать максимально честно в соответствии с их возрастом. Понятно, что дети разных возрастов воспринимают вещи по-своему. Например, если мы говорим о смерти, даже о смерти близкого, дети ее почему-то воспринимают проще, не так, как взрослые. Детская психика так устроена. 

Ребенку семи лет я стараюсь не говорить слово «война», потому что представление о войне у ребенка — из компьютерных игр и фильмов. Но даже если дети шутят и смеются, потому что для них это далекие вещи, все равно страшно вогнать их в невроз. Я бы вообще предпочла не обсуждать эти вещи при детях, чтобы градус не повышался, но у нас так никогда не получалось — дети разного возраста, и все время кто-то обсуждает то, что не нужно было бы. 

Я стараюсь называть действия: Россия вступила в конфликт с Украиной, Россия ввела танки, Россия ввела войска. Я все время говорю, что это далеко и что прямо сейчас нас это не касается, что мы вместе, мы дома. Но один раз мы немножко провалились в стратегии: так вышло, что мы с друзьями обсуждали, что сейчас по нам херакнут ракеты, что мы утром проснемся, а нас уже взяли, а ребенок это услышал. Конечно, ему было страшно. Мы сказали, что так, конечно, не будет, что военные объекты бомбят, что ничего не произойдет. На самом деле это сложно, потому что градус повышается, что бы мы ни делали. 

Я просто стараюсь отвечать на вопросы, которые возникают. Например: «А что будет с нами?». Я говорю, что у нас мощная система противовоздушной обороны, что мы надеемся, что ничего страшного не случится, но будут экономические последствия — и обсуждаем какие. Говорю, что у нас метро рядом, и, если что, мы уйдем ночевать в метро, но надеемся, что этого не произойдет. 

Я не уверена, что мы хорошо справляемся. В основном я говорю, что мы все вместе, что какие-то военные действия всегда происходят в мире, и привожу примеры 2014 года и разные другие, говорю, что большинства людей это не коснется и, если что, мы можем уехать на дачу, а на даче нет рядом стратегических объектов.

Сейчас у нас встал вопрос о каких-то элементарных правилах безопасности в метро, в общественных местах, потому что все немного опасаются терактов. У меня дочка 15 лет просто спросила про теракты. Мы обсуждаем стандартные правила, которые мы знали из 1990-х: что если видишь какой-то подозрительный пакет — отходишь, в толпу не идешь на всякий случай. Сначала мы все это обсуждаем, а потом обнимаемся вечером. 

Не уверена, что это все эффективно, но мне все равно кажется, что про это нельзя молчать. Все равно дети получают информацию и от нас, и не от нас. Здесь важно показывать, что мы спокойны. А если не спокойны, я не могу делать вид, что все хорошо, поэтому мы, опять же, обсуждаем, кто что чувствует и чего мы боимся на самом деле.

Мы часто хотим уберечь своих детей от проблем и от той информации, которая может их расстроить или напугать. Но важно понимать, что сделать это на 100 процентов невозможно. Когда что-то происходит, дети, как правило, рано или поздно это понимают.

Не нужно пытаться делать вид, что все как обычно и ничего не случилось. Даже если ребенок не узнает о каких-то важных событиях сейчас, это случится потом. Если он поймет, что ему врали, это может очень сильно сказаться на отношениях в семье. К тому же, если посадить ребенка в информационный пузырь, рано или поздно он выйдет из него и поймет, что он больше не может доверять той картине мира, которую транслируют ему родители. Это может сильно пошатнуть его представления о безопасности.

Прежде, чем начинать с ребенком разговор о войне, родителю стоит убедиться, что у него самого есть для этого внутренние ресурсы, что он готов вести разговор спокойно, а не на эмоциях. Это очень важно — ведь ребенок эмоционально опирается на состояние родителя. 

Не стоит начинать разговор на пустом месте — нужно действовать, исходя из запросов ребенка. Если он приходит с вопросами — отвечать на эти вопросы. Если вы видите, что он напряжен или напуган, — начать с того, чтобы обсудить его эмоции.

Важно давать ему столько информации, сколько он готов воспринять, и говорить на языке, который ему понятен. Незачем рассказывать дошкольнику о геополитических проблемах, достаточно объяснить, что война — это когда люди дерутся и стреляют, и это очень плохо. Маленькие дети обычно еще не понимают, что такое смерть, — и тогда говорить про это не нужно. Хорошая идея — объяснить, что война — это всегда борьба государств и политиков, но ни в коем случае не борьба одного народа с другим. Что есть солдаты, и они не всегда могут противоречить начальству. 

Если ребенку страшно и грустно, важно объяснить ему, что эти эмоции нормальны, что он не один их испытывает и вы тоже переживаете. Будьте готовы к тому, что в любом возрасте на фоне стресса у ребенка может произойти эмоциональный регресс. Пятилетний ребенок может начать постоянно плакать, как двухлетний. Подросток — злиться и бунтовать. Это нормальная реакция, и воспринимать ее нужно спокойно. 

Чтобы помочь ребенку справиться с тревогой, нужно дать ему какую-то опору — показать, что посреди всего хаоса есть то, за что можно держаться. Говорить ему: «Мне страшно, но мы справимся», «Я с тобой и ни за что тебя не оставлю». Объяснить, что в истории уже бывали войны — и они всегда заканчивались. 

Важно создать безопасное пространство. Например, договориться, что в спальне никто не обсуждает новости, что бы ни случилось. Стараться соблюдать режим дня и продолжать делать привычные вещи. Чтобы было понятно: да, в жизни происходят изменения, но мы по-прежнему ходим в магазин, одеваемся перед выходом на улицу, готовим ужин. 

Если вы находитесь в небезопасной зоне и вам нужно эвакуироваться, об этом ребенку придется сказать прямо: «Здесь сейчас небезопасно». Но обязательно нужно объяснить, что сейчас вы соберетесь и поедете в безопасное место — вы будете не одни, с вами едут и другие люди. Что ваш дом останется на месте и вы туда вернетесь. Даже если вы сами в этом не уверены, возможно, маленькому ребенку пока не стоит говорить, что вы можете не вернуться. Всегда оценивайте, сколько правды он готов принять прямо сейчас, а что лучше обсудить немного позже. 

Если ваш ребенок уже достаточно взрослый, чтобы говорить с ним о государствах и политических взглядах, можно рассказать ему, что существуют разные позиции по поводу происходящего, и объяснить, какого мнения придерживаетесь вы. Возможно, другие люди будут пытаться внушать ему другие точки зрения. Поэтому стоит научить ребенка отстаивать свои границы и уметь ответить взрослому человеку: «Не надо со мной об этом говорить». Или, если учителя будут обсуждать с ним политику, сказать: «Поговорите об этом с моими родителями». 

Иногда дети могут ссориться между собой из-за того, что у них сформировались разные точки зрения. Поэтому нужно объяснять, что не обязательно ругаться с лучшим другом или подругой — можно дружить и дальше, придерживаясь разных взглядов.